Сжигать добро. Путин пошел по следам Наполеона?

Можно было ожидать: первое, что вспомнят в связи с решением Путина сжигать запрещенные к ввозу в Россию заграничные продтовары, – наполеоновская Континентальная блокада. Болезненная была штука, и не только для англичан, но и для самих французов, да и для русских: они тоже к тому времени успели не просто привыкнуть, а пристраститься и к чаю (уже было выражение: гонять чаи), и к кофе, и к восточным пряностям и сладостям – ко всему, что доставляла из-за моря неутомимая англичанка.

Как известно, пальцем в небо, каждый – своим, попали все. Наполеон – когда решил, что удастся утопить Англию, победив частный торгово-потребительский интерес ее клиентов заградительными мерами вплоть до костров из проникавшего на континент английского добра. Путин – когда решил, что… Впрочем, гадать о его целях уже не очень интересно.

По ходу разговора могло прийтись к слову и то, что, не будь Континентальной блокады, не было бы наполеоновского Русского похода. Александр I оказался злостным саботажником. Он сквозь пальцы глядел на то, как его купцы все гонят и гонят в Европу английские товары, принимаемые в портах России вопреки крепкому царскому слову в Тильзите, что этого не будет. Такая вот цепочка: Континентальная блокада – саботаж русского царя – Русский поход Наполеона – Отечественная война 1812 года и, наконец, пушкинские строки, которые скоро выложат во всю Красную площадь: "Иль русского царя уже бессильно слово?.. / Иль русский от побед отвык?"

Заговорили же, против ожидания, совсем о другом – о кондовом русском понимании хлеба насущного, дающегося нам днесь известно Кем. Заговорили про русское, но, как водится, иностранными словами. Тут вам и "базовое русское табу" – Путин, мол, покусился на прямо-таки природный русский запрет глумиться над хлебушком. Тут и "этос" – традиционное народное убеждение, что хлеб – всему голова. И "культурный код" – имеющий вид каравая ключ к пониманию Святой Руси. И "хтоничность" – жуткая духовная глубина во всем, что связано с такой грубой материальностью, как пища. Каковое табу, каковой этос, каковой код и могут-де с поистине хтонической силой ударить по допустившему неосмотрительность президенту.

Горьким смехом моим посмеюся! Эти красивые, хоть и нерусские, слова говорятся в то время, когда русские матери и жены отказываются от гибнущих в Донбассе сынов и мужей: не знаем таких, не было у нас таких, наши – по домам. Объявляется огромный процент населения, готовый сгореть в ядерной войне со всеми чадами и домочадцами, со всем движимым и недвижимым имуществом, со всеми запасами, включая святой хлебный, лишь бы пострадали и америкосы. От русской почвы оторван кто угодно, только не Путин. Он спинным мозгом чувствует, с каким этосом имеет дело и что с ним делать. Кто-то – по книжкам классиков, а он по себе знает, что нет таких святынь, от которых с гиком не отказался бы народ-богоносец, что, между прочим, и является его культурным кодом.

Честь открытия этого кода принадлежит а) российской юридической практике всех времен, б) русской литературной классике. Ради справедливости следует, правда, заметить, что в ларчике все двойственно – и этос, и хтонос. Небеса и преисподняя. Как там? "А поле битвы – сердца людей". Путинизм недвусмысленно опирается на ту из двух национальных ипостасей, которая способна с восторгом взирать на горящий хлеб.

Что же касается злободневной конкретики, то хотелось бы все-таки посмотреть на того, кто считает, что нынешний русский человек действительно будет уничтожать такую знатную закуску, как те же голландские сыры. Нашли дурака! Здесь проявилась общая слабость всех мужей, рьяно начальствующих во все времена и над всеми народами: издавая указы, не думают, как те будут выполняться. Французский император, правда, в аналогичном случае думал. Вот не знаю, напомнит ли кто-нибудь Путину, что, дабы предотвратить хищение контрабанды, она, по приказу Наполеона, сжигалась принародно. Да, людей сгоняли смотреть. "Толпы народа угрюмо и молчаливо глядели на высокие горы ситцев, тонких сукон, кашемировых материй, бочек сахара, кофе, какао, цибиков чая, индиго, перца, корицы, которые обливались и обкладывались горючим веществом и публично сжигались" (Евгений Тарле).

Угрюмо и молчаливо.

Источник: Радио Свобода