Повістка з військкомату. Якщо знову війна

Мовою оригіналу

Аж холодом повеяло. Как вспомнишь, так вздрогнешь. Стоишь, смотришь на эту бумажку, вспоминаешь, как твой эшелон остановился на путях в Моздоке, а рядом, на соседних путях стоял эшелон с развороченной техникой ОТТУДА, и мы смотрели на него во все глаза, на эту разорванную, раскуроченную какой-то невероятной, нечеловеческой силой броню, с которой не была еще отмыта кровь убитых в ней людей, прикусив сразу свои смешки и героическое распушивание перьев, и это было по-настоящему страшно, впервые в наших коротких жизнях смерть посмотрела на нас вот так вот в глаза, близко, с соседних путей. 

А потом нас привезли на взлетку в Моздоке, и там рядком лежали какие-то странные черные мешки. Их привозили вертушки оттуда, из-за хребта, куда везли нас, выгружали, а потом в эти же самые вертушки загружали нас и увозили туда. И мы долго не могли понять, что это за черные пластиковые мешки. А потом поняли.

И как-то сейчас я вот очень рад, что я теперь здесь, а эта повестка - там.
Товарищ военком. Я в ваши игры наигрался уже тогда. В девяносто шестом. И потом еще раз. В девяносто девятом. А потом еще в две тыячи восьмом. И в две тысячи четырнадцатом. 
Я служил в вашей армии два раза. И я вам больше ничего не должен. Ни вам, Ни Родине, ни государству, ни этому замечательному народу. Никому и ничего. 

Все ваши кирзачи, подштанники и портянки я вернул вам еще двадцать лет назад. 
Напротив, это вы мне до сих пор должны. Должны четыреста долларов, вычтенные вашими начфинами за выданные мне бушлат, штаны и каску, которые были изодраны и выкинуты мной в Грозном, а по нормам материального довольствия должны прослужить два года, и Родина списывала у своих солдат по четыреста баксов за штаны. Должны за набор хронических болезней, которые я лечил на свои деньги и временами лечу до сих пор. За те желтые таблеточки, которые я пил на приемах у психотерапевта, когда пытался приглушить свой синдром посткомбатанта. За постаревшую сразу лет на двадцать маму, которая ездила за мной туда, ночуя по блок-постам, и все видела своими глазами. За то, что я так до сих пор и не могу начать заниматься собственной жизнью, зарабатывать деньги и строить свое будущее, потому что вы, блядь, все лезете и лезете к другим. Все убиваете и убиваете. 

Нет, я не спорю, пойти еще два месяца пробухать в казарме с толпой таких же партизан - это, конечно, весело. Но все эти приколы я уже знаю. Я все их прошел. А потом двадцать лет занимался тем, что пытался достать оставленным Родиной инвалидами солдатам коляски, костыли, очки, гемодиализ, операцию, потом я шатался по очередным затеянным вами войнам, потом я писал о новых трупах и новых гемодиализах и меня уже до такой степени тошнит от одной мысли о ваших кирзачах, что весь этот ваш веселый театр меня уже не интересует совершенно.

Но. Одно «но» я все же хочу сказать.

Да, безусловно. 

Я считаю, что мужчина не может остаться в стороне, если его страна заболеет войной.
Поэтому давайте оставим эти курсы переподготовки машинисток и перейдем сразу к делу. 
Я вам клянусь - если Россия ввяжется в новую войну, и захочет опять увидеть на этой войне меня, я не буду бегать по сусекам и обязательно, в первых рядах запишусь в действующую армию. В добровольцы. 

В «Правый сектор».

В Киеве. 

Потому что если уж и придется воевать еще раз, то теперь я совершенно точно буду воевать против вас.

Это не вынужденное решение под давлением обстоятельств - это мой осознанный выбор.
Я не знаю, как сложится моя жизнь и где я окажусь завтра, в Чехии ли, в Израиле, в Украине, но я вам клянусь - если вы еще раз из-за поребрика полезете убивать людей - а в этом я ни на секунду уже не сомневаюсь - полезете в Чехию ли, опять в Украину ли - я постараюсь приложить все возможные усилия, чтобы запихнуть вас обратно за поребрик.

И сделать это максимально болезненно - чтобы запомнилось максимально надолго. 

С искренним бандеровским приветом, командир расчета АГС-17, гвардии старшина Бабченко.