Убийство Немцова: невидимые проскрипции и деградация российского авторитаризма

Среди прочих различий между авторитарными режимами есть вот какое. В одних оппозиционеры отодвинуты от власти, влияния, просто участия в политике мирными бескровными способами. В других убийства оппозиционеров и просто несогласных – трудовые будни. В Малайзии главного оппозиционера Анвара Ибрагима могут судить за аморалку, в Таиланде – не пускать в страну Таксина Чиннавата, в Китае – Чжао Цзыян может просидеть до конца жизни под домашним арестом, но в Аргентине или Чили никто не удивлялся, когда оппозиционера находили убитым или он просто исчезал, – и только годы спустя становилось известно про тайные концлагеря и тысячи человек, сброшенных в океан с вертолета.

Мы сами не осознавали, до какой степени до прошлой ночи мы относились к первому типу. К типу диктатуры, где профессиональный оппозиционер с многолетним стажем, в очередной раз выбранив власти и сурово отчитав первое лицо, спокойно идет обедать в исторический универмаг, а оттуда на пешую прогулку по ночной столице. То, что аргентинскому, мексиканскому, пакистанскому, да что там, китайскому оппозиционеру кажется немыслимой роскошью, здесь совершенно никого не удивляло и не настораживало. До прошлой ночи, когда мы получили еще один пример деградации российского авторитаризма, который все больше смещается от прагматичной диктатуры развития в сторону идеологизированной диктатуры самосохранения.

Независимо от того, кто и по чьему заказу стрелял, страна, где критик власти вынужден опасаться не ареста на митинге, а убийства на прогулке, – уже совсем другая страна. В России есть силы, которые давно хотят шага в сторону более решительного авторитаризма, но угадать, как высоко они представлены, насколько близко находятся к трону - непросто из-за почти полной герметичности системы.

Однако деградация коснулась и другой сферы. В мире авторитарных государств есть и такое различие. Есть страны, где сдерживание оппозиции, борьба с инакомыслием, если угодно – репрессии, являются государственной монополией, производятся под неукоснительным государственным контролем. А есть страны, где такая монополия утрачена, репрессии выходят из-под контроля и становятся творчеством масс.

Это обычно происходит там, где единство народа и руководства обеспечивается не за счет того, что жизнь становится лучше, как в первое путинское десятилетие или как в Китае 1990-х и 2000-х, а через противостояние врагу. Там, где власти, чтобы устоять, или просто избавиться от лишних вопросов, или получить одобрение политики, безжалостно делят общество на своих и чужих. Свои остаются при этом гражданами в полном смысле слова, под защитой какого ни есть закона, а с чужих некоторым образом совлекается гражданство вместе с защитой закона. «Civis Romanus sum» может произнести только согласный, а несогласный становится своего рода строчкой в невидимом проскрипционном списке. А иногда и видимом. Если походить по сайтам радикальных патриотов, они полны такими списками предателей и врагов, которые должны быть наказаны.

Некоторые начинают понимать этот сигнал слишком буквально – как инструкцию. А что, вы же сами сказали бить врагов, вот мы и приступили. Так случается даже в демократиях, где в цене традиционные ценности и оскорбленные чувства, – в Индии, Пакистане, послереволюционном Тунисе.

В последние годы в России один за другим вводятся в оборот термины, которые должны словесно пометить несогласных с важнейшими решениями внешней и внутренней политики, – возвращением Путина в президенты, построением национальной идентичности на сексуальной ориентации, присоединением Крыма, вмешательством на Украине. Они враги, предатели, «пятая колонна», пособники супостатов, разрушители страны и ее ценностей. Невидимые проскрипционные списки пополняются как отдельными фамилиями: Навальный, Макаревич, тот же Немцов, – так и организациями (вражеские голоса, «Дождь», «Эхо Москвы», ВШЭ, неправильные театры), и даже целыми социальными группами (креаклы, офисные хомячки и т.д.). Часто не только по инициативе снизу, но и сверху. Все это «плохие граждане», а значит, закон защищает их меньше, чем «хороших».

Само государство доказывает это не на словах, а на деле, часто публично, по телевизору. Это не только странные процессы против Навального и Ашуркова, где пострадавшие говорят, что ущерба нет, а суды говорят, что есть, и выносят приговоры. Речь о гораздо более простых и грубых вещах. Казаки хлещут плеткой барышень из «Пусси райот» за осквернение олимпийского мишки – так им и надо, срамным девкам. По НТВ показывают сюжет «Патриоты проучили правозащитников», где какие-то люди врываются в офис, сбрасывают со столов бумаги и надевают присутствующим на голову полиэтиленовые пакеты. К новостям о православных активистах или рассерженных гражданах, которые куда-то ворвались, что-то сломали, сорвали, кого-то прогнали, все привыкли. Деятельные проявления ненависти почти что узаконены.

Соавтору сатирического оппозиционного блога «перзидент роисси» привязали к машине огромный деревянный член. Немцову бросали на крышу автомобиля унитаз (2011), во время кампании за пост мэра Сочи ему же плеснули в лицо нашатырным спиртом, во время зимних протестов 2011 года на Lifenews опубликовали его личные телефонные разговоры. Никого не нашли, никто не был наказан. Почему бы не сделать следующий шаг.

Тем более что в последние полгода после начала войны в Донбассе в гос-СМИ легализовали и распропагандировали идею борьбы с врагами с оружием в руках. И вот люди с опытом такой вооруженной борьбы возвращаются в Москву, а тут тоже враги, всякая мразь ходит по улицам, поддерживает фашистов, которые наших убивали. Правительство с ними церемонится, а мы не будем.

Последние месяцы в российской политике – это месяцы продвижения наверх тех, кто прежде был маргиналами. И раньше случались кампании персональной травли: «Наши» и прочие молодогвардейцы жгли книги Сорокина, пикетировали премьеру в Большом театре, гонялись по городу за послом Эстонии. Но это были централизованные молодежные организации, активисты на вырост, которыми руководили взрослые дяди из администрации президента. Хотя, как показывает избиение Олега Кашина, и здесь контроль иногда был иллюзорным.

Теперешние активисты, которые борются с врагами и предателями, – сами взрослые дяди и тети из мутных военно-исторических, рукопашно-патриотических и псевдорелигиозных организаций, часто с закрытой структурой, тайным членством и непонятным финансированием. Многие из них, например, собрались на митинг движения «Антимайдан». Их роль сильно выросла за то время, когда государству понадобились частные, неофициальные помощники для мобилизации добровольцев и денег для войны в Донбассе. Эти же организации в фаворе у той части российского руководства и российского бизнеса, которые хотели бы видеть российский режим более решительным и беспощадным к врагам.

Ясно, что «наказание врагов» может быть совсем народным, вроде покушения экс-полковника ГРУ на Чубайса, но народных мстителей может использовать и любая далекая от патриотических эмоций сила, выстраивающая свою, как ей кажется, хитрую многоходовку.

Наверное, те заголовки, которые уже появились и еще во множестве появятся в западных СМИ о том, что накануне выступления оппозиции убит чуть ли не главный соперник Путина, жителям России покажутся слишком прямолинейными. В России просто нет системы, где у Путина может быть соперник. Однако это убийство показывает, как изменилась изнутри так называемая путинская стабильность. Раньше она держалась на экономическом росте, теперь на мобилизации населения против врагов. А когда одних граждан гонят на других – какая же это стабильность.

Есть и еще одна особенность русского авторитаризма: ты можешь открыто и нелицеприятно громить Путина устным и печатным словом, и это не опасно, если ты прежде не принадлежал к его окружению, а теперь переметнулся и стал, таким образом, предателем. Но что действительно опасно – это задеть чувства и интересы мэра районного центра, главы местной администрации, депутата областной думы с коммерческими интересами во власти. Да просто хозяина соседнего автосервиса. Путин задумается, выгодно ли ему убийство журналиста или оппозиционера, а этот в категориях международной репутации не мыслит: перешли дорогу, завалю. Половина Латинской Америки, Африки, постсоветского пространства, Восточной Европы устроены так. «Левиафан» Звягинцева об этом. Но и о том, что за обстановку в стране, где настоящий патриот имеет право сам наказать врага из невидимого проскрипционного списка, а местный начальник – прихлопнуть того, кто мешает решать вопросы, все равно отвечает государственное чудище в целом. Потому что рано или поздно поиски того, кто это сделал, упрутся в его чешуйчатое тело.

Путин, скорее всего, действительно захочет расследовать это невыгодное ему убийство. По ходу дела ему наверняка предложат изящную кольцевую композицию: одни враги убили другого, чтобы дискредитировать власть. Эту композицию уже использовали, толкуя для народа убийство Политковской и Литвиненко. Однако сам Путин прекрасно понимает, что эта схема на ура сработает внутри страны, но никого не убедит снаружи, где в ходу другие схемы, и смысла налегать на эту особенно нет. Путин действительно будет расследовать это убийство, но, очень вероятно,что ему придется остановиться ровно в тот момент, когда следствие упрется в каких-нибудь друзей, или союзников, или друзей союзников, или просто активных борцов с обидчиками родины.