По «пути на Родину» Крым разрезал Россию
Крым действительно вернулся домой, а не в рай.
В фильме, посвященном годовщине крымской кампании, Владимир Путин предсказуемо признался: сейчас, год спустя, я сделал бы все точно так же.
Конечно, сделал бы. А как он еще мог? Надо наращивать рейтинг, отвлекать от внутренних проблем, отомстить соседу-предателю за попытку жить своим умом. Надо предъявить обществу хоть одну победу. Без внешней экспансии авторитарные государства не живут. Внутри Путин уже все покорил. И не случилось за этот год ничего такого, что заставило бы его резко пересмотреть свои взгляды. Санкции? Не смешите мои «Искандеры». Изоляция? Мы всегда для них были люди второго сорта. Донбасс? Подумаешь, несколько десятков тысяч трупов и случаи массового безумия на почве телевизионных сеансов ненависти: климат в России портился давно, Соловьев и Киселев деградировали неуклонно, и вообще всё логично. Так же, как и явственно рисующийся финал всей этой авантюры: при мягком финале которой Россия разорится, а при жестком – распадется. Подумаешь.
Все умрем, а так хоть повеселимся. Ощутим себя великой державой, способной наплевать в суп кому угодно. Международное положение России после Крыма изменилось мало. То есть, конечно, санкции, исключение из нескольких международных организаций, запрет на выезд за границу для силовиков – что скорей опять-таки дело внутреннее: выходит, так нам и терпеть их безвыездно, если только сами не выберемся.
В целом нас действительно не очень любили, и русофобия тут ни при чем, потому что авторы этого термина – не филологи, а математики (прежде всего И. Шафаревич), и потому им никак не понять, что хороших вещей в мире не боятся. Говоря «русофобия», мы ставим Русь в один ряд с раком, числом тринадцать, быками, пауками и безумием. Все эти вещи порождают фобии, и не сказать, чтобы вовсе безосновательно. Русофобия во всем мире имеет конкретные и внятные причины, после Крыма их прибавилось, но боялись нас давно, и не только по причине нашей доброты и мощи.
Меня куда больше волнует положение Крыма, потому что это мой любимый кусок земли. Просто самый любимый, тот, с которым всю жизнь связывалось представление о счастье, о рае. У меня и сотен тысяч людей, которые думают, как я, этот полуостров счастья отняли. Крым, как нож, разрезал русское общество. Мы не сможем и не захотим там бывать, но главное – «та страна, что могла быть раем, стала логовищем огня».
Пусть в Крыму, слава Богу, не дошло до масштабных противостояний – он стал частью нашей полицейской империи, люди замкнулись, перестали откровенно рассказывать о своей жизни, все чаще повторяют с тоской «Но при украинцах было не лучше...» У меня много друзей в Крыму, мудрено было не завести их за сорок лет ежегодных выездов туда, работы в «Артеке» и съемок в Ялте. И все они отвечают осторожно, с глубоко въевшимся страхом, а о разочаровании говорят хоть и прямо, но добавляют: «Мало времени прошло».
Для чего – мало? Чтобы дать людям надежду и воспользоваться их эйфорией? Так ведь Крым не стал ни богаче, ни свободней, творческие и талантливые люди не стали востребованней, денег у пенсионеров прибавилось, но прибавилось и страхов! Шуму много, толку мало. Положим, туда съездила отдохнуть Ульяна Скойбеда, но ей ведь и раньше никто не мешал, как и всем прочим. Сезон вряд ли будет триумфален. Новые педагогические концепции «Артека» не озвучены, а комфорт там был и прежде, и не за комфортом дети туда едут. Искусства не процвели, фестивали не объявлены, сервис не догнал Европу – и вообще возникает чувство, что Крым сделался всего лишь аргументом в спорах о России: сам по себе он по-прежнему никому не нужен. Его аннексировали, чтобы наказать Украину и объявить изменниками собственных оппозиционеров, а не для того, чтобы он цвел и зрел: почему эта российская территория должна чем-то отличаться от прочей России? Ведь Крым вернулся домой. Домой, вы слышите? А не в рай. А дома и солома едома, и нечего тут...