Европа и призраки социализма

Призрак бродит по Европе. Призрак социализма. Он явился из прошлого, а не из будущего, как тот, что привиделся Марксу и Энгельсу. И опять раньше всего его заметили и окрестили в Германии: остальгия. Сперва он был локальным феноменом, возникшим у немцев, когда они, сломав Берлинскую стену, стали не без благодушия вспоминать то, что за ней пряталось. И карликовые автомобили "Трабант", и Катарину Витт, и синие галстуки пионеров, даже американского певца Дина Рида по прозвищу Красный Элвис.

Природа этого феномена примерно та же, что манит моих московских гостей на Брайтон-Бич, где все еще можно купить кепку-аэродром, ковер с лебедями, лифчик на четыре пуговицы и мясорубку харьковского завода.

Эстетическим освоением остальгии занялся отечественный соцарт, последний стиль как советского, так и антисоветского искусства. Принципиально не делая между ними различия, первые мастера соцарта – преувеличивая, на манер Швейка, лояльность к партийной версии истории – орудовали не карикатурой, а гиперболой. На их картинах советская страна напоминала ту, что Волька показывал Старику Хоттабычу. Кремль списывали с конфетных коробок, “Сталин в окружении муз” мог бы украшать учебник с вполне соцартовским названием “История СССР с древнейших времен”. Соединив лирику с пафосом, художники создали монументальный портрет отечества, который живо напоминал панно “Дружба народов” из павильона рижского колхозного рынка.

Когда выяснилось, что путь к успеху лежит в утрированном конформизме, а не в отказе от него, соцарт стал повсеместным. Выйдя за пределы изобразительного искусства, он, как парк Горького, захватил культуру и отдых. Чем дальше в прошлое отступала советская власть, тем больше в моду входили ее артефакты.

Каждый раз, когда я приезжал в Москву, друзья норовили меня затащить в ресторан, чересчур успешно копирующий советский общепит: котлеты “Фестивальные”, рулет “Космический”, компот в баночках из-под майонеза.

Декоративная ностальгия позволяла играть с прошлым, помещая его в безопасную музейную зону, ограниченную ироническими кавычками. Социализм понарошку казался способом связать некрепким узлом распавшуюся связь времен. Но постепенно черта между поэзией и правдой стиралась, и труднее становилось отличить пародию от идиллии.

В этой атмосфере возродился миф социализма. Поскромнев от пережитого, он растерял амбиции своего оригинала. Взамен ослепительных чертогов утопии его вполне удовлетворяет пусть не героическая, но и не смертоносная эпоха позднего застоя. Ушедший мир возрождается в исковерканном ТВ массовом сознании таким, каким он никогда не был: бедным, но честным, скудным, но равным, простым, но безыскусным, коммунальным, но добрососедским, голодным, но вкусным, скучным, но беспорочным.

Призрак социализма соткался из этого морока. Напоминая любимые роли актера Леонова, этот небритый, полутрезвый субъект в застиранной майке некогда голубого цвета бередит раны, им же нанесенные. Не обращая внимания на зыбкое настоящее и смутное будущее, он зовет в прошлое, полное магических и сверхъестественных феноменов, которые отравляли старую и заражают новую жизнь.

Источник: Радио «Свобода»