Історія одного дисидента. Як в СРСР виконували плани з затримання інакомислячих
Нещасний Іван не мав бути політичним в'язнем. Він не ніс жодної загрози радянській владі
Мовою оригіналу
В зону ВС 389/35 этапировали «свежего» сидельца. Статья осуждения наша, привычная: антисоветская агитация и пропаганда. Высокий, статный человек с несколько непропорционально маленькой головой. Сразу же пошел на контакт с нами, «бывалыми». При знакомстве некоторым из нас говорил: «Я и о вас написал в своём трактате, за который получил срок наказания». На вопросы о себе отвечал искренне, подробно, он явно стремился войти в новую для себя среду. Уроженец Полтавы (или полтавской провинции, точно не помню), был он профессиональным спортсменом, тренером, мастером спорта по десятиборью, жил и работал в Ленинграде.
Должен сказать правду, после нескольких минут общения с Иваном, многие из нас не хотели сближаться с ним, продолжать общение. Этот искренний человек был неумен. Чем больше рассказывал нам о своём антисоветском трактате, тем яснее мы понимали интеллектуальную ограниченность Ивана, имевшего диплом о высшем образовании. А потом он показал нам свою свежую рукопись, он и в зоне продолжал писать «трактат». Всё стало ясным, Иван не знал ни грамматики, ни правил синтаксиса, его эмоциональный текст состоял из разрозненных фраз и восклицаний…
Однажды, глядя на мятущегося Ивана К., искренне пытающегося подружиться с кем-либо из нас, Иван Алексеевич Свитлычный грустно произнес: «Жаль его, искренне жаль. Трудно ему. И всегда будет трудно».
Иван К. продолжал писать свой трактат. Уже не пытаясь знакомить нас с полётом своей скудной мысли. А лагерные надзиратели с усмешкой доставали его рукописи из прикроватной тумбочки и передавали кураторам из Скальнинского КГБ. Это продолжалось месяцами, годами.
Сидел Иван тяжело, часто отбывая по 15 суток наказания в лагерном штрафном изоляторе. Причиной тому был его взрывной характер и постоянное ожидание легких уколов и насмешек. Однажды наш лагерный товарищ Михаил Казачков слишком прямо, в доступной для понимания Иваном форме высказался о неполной интеллектуальной состоятельности Ивана… Результатом был мощный удар, несколько недель Казачков носил на лице следы этого профессионального удара.
Где-то там, в далеком Ленинграде, Иван оставил подругу, которую искренне любил. Под давлением КГБ она подтвердила антисоветскую направленность личности Ивана. Не писала ему в зону, вычеркнула из своей жизни.
Коммуникабельный, искренний человек, Иван искал партнеров для общения. Уже не друзей. Часто о чём-то говорил с нашими умудренными тюремной жизнью стариками-двадцатипятилетниками. Его партнером по отсидкам в штрафном изоляторе был столь же взрывчатый О.С. Наш, киевлянин. С которым Свитлычный и все мы избегали общаться. Были у нас на то основания.
Что было с Иваном дальше, не знаю. Мой последний лагерный год прошёл в одиночестве в помещении камерного типа, ПКТ. Одно знаю: несчастный Иван не должен был быть политическим узником. Не был он опасен для советской власти. По-видимому, ленинградское отделение КГБ стремилось выполнить план по поимке инакомыслящих.