Худой мир или добрая ссора

Ниже вашему вниманию предлагается русская версия моей статьи на английском языке, сегодня напечатанная (в несколько иной редакции, согласованной с автором этих строк – никакой цензуры, упаси Бог!) в газете The Moscow Times

Нужно ли было президенту США все-таки встретиться с президентом России во время торжеств в память о 70-летии высадки союзников в Нормандии? Или решение отказаться от встречи с Путиным было правильным? И прав ли, к примеру, французский президент, который решил, в отличие от Обамы, с Путиным отобедать - чтобы провести переговоры?

На мой взгляд, ближе к истине стоят те западные комментаторы, которые говорят: решение Олланда – весьма спорное. Оно лишний раз демонстрирует всем фактическое отсутствие единства между Америкой и Европой по поводу отношений с Россией и даже дает основание утверждать о расколе на Западе в этом вопросе.

Делать вид, как некоторые на Западе, что нынешней весной президента России заколдовала злая фея, по меньшей мере, наивно. Вопросы к Владимиру Путину у западных лидеров появились очень давно, еще в самом начале его первого президентского срока. Это была и жестокая война в Чечне, и разгром независимой телекомпании НТВ, и начало сворачивания демократических процедур во внутренней политике, и даже, казалось бы, незначительный, но на самом деле весьма символический шаг нового президента России - вернуть стране прежний «сталинский» государственный гимн.

Сегодня многие забыли, что первые года полтора своего президентства Путин так часто прибегал к антизападной риторике, что решительная поддержка, которую он оказал США сразу после 11 сентября, была воспринята тогда почти как сенсация. Многие ждали от Путина совершенно другой реакции. Перечитайте воспоминания Билла Клинтона или его главного «подручного» по России Строба Тэлботта, где оба американца вспоминают, каким холодом повеяло на них на первой же встрече с новым президентом России в 2000 году.

А уж сколько всего было потом…

Но при этом всегда и у американцев, и у европейцев, торжествовал подход: «Давайте не будем отталкивать от себя Россию, это приведет только к ненужному раздражению и озлоблению в Кремле, давайте будем Россию вовлекать в общие дела». Под знаком слова «engagement», что в современном политическом вокабуляре означает именно это самое пресловутое «вовлечение в общие дела», прошли почти полтора десятилетия новейшей истории отношений между США, Европой и Россией. И лишь немногие предупреждали с самого начала: «Политика вовлечения в общие дела» - сегодня это то же самое, чем когда-то была «политика умиротворения». Не сработала когда-то, не сработает и сейчас». Все эти годы им крутили пальцем у виска. Пока не грохнул март четырнадцатого.

Но пока он не грохнул, в Европе и Америке сменялись президенты и премьеры, а подход сохранялся все тот же. Мол, не надо злить Кремль ненужной публичной критикой на государственном уровне, не надо жестко реагировать на антидемократические и даже откровенно авторитарные тенденции в путинской внутренней политике, главное - что Россия наш партнер и даже союзник на внешней арене, она помогает нам с Ираном, с Афганистаном. Она Европу газом снабжает, наконец. Надо с Россией работать, вовлекать ее в общие дела, а «негатив» постепенно рассосется.

При этом Запад порой напоминал своим поведением наивную девушку-подростка, которая никак не может решить, что делать с неожиданной и нежелательной беременностью – а вдруг как-нибудь рассосется?

На самом деле никаких предпосылок к тому, чтобы авторитарные тенденции вдруг куда-то улетучились, не было и быть не могло. Это произошло бы только в том случае, если в России укреплялись демократические и рыночные институты – развивалась бы конкурентная среда в экономике и политике, рос бы малый и средний бизнес, неправительственные общественные организации, укреплялись бы независимое правосудие, независимые СМИ, прозрачная и честная электоральная система, искоренялась бы коррупция, ослабевало бы влияние бюрократии.

В действительности все - абсолютно все! - происходило в России с точностью до наоборот.

Как известно, внешняя политика есть неизбежное продолжение внутренней. Не сразу, но рано или поздно. Тот крутой поворот, который сделал президент России весной этой года в отношениях с США, ЕС, ООН, ОБСЕ, НАТО и т.д., смахнув со стола все давно устоявшиеся на международной шахматной доске фигуры, перечеркнув все прежние правила, на которых почти 70 лет базировалась, худо-бедно, конструкция всемирной безопасности, в действительности был неизбежным.

Но позвольте - скажет кто-то – все равно дурной мир лучше доброй ссоры. Все равно переговоры лучше, чем их отсутствие. Рузвельт и Труман садились за стол переговоров со Сталиным – худшим из диктаторов, которых знала история. Эйзенхауэр и Кеннеди встречались с Хрущевым, который был, конечно, много лучше Сталина и даже сверг его с пьедестала, но сам чуть не развязал третью мировую войну, когда попытался разместить на Кубе советские ядерные ракеты. И если бы не переговоры, войны можно было не избежать. Никсон, Форд и Картер вели успешные переговоры с лидером эпохи «застоя» Брежневым и заключили первые соглашения об ограничении стратегических вооружений и систем ПРО. Картер с Брежневым даже обнимался и целовался, подписав в Вене договор SALT-2

Рейган сел за стол переговоров с Горбачевым, когда на Европу были в упор нацелены советских ядерные ракеты СС-20, а на СССР – размещенные в Европе «Першинги», когда еще никто не верил в возможность каких-либо договоренностей с Москвой, не говоря уже о возможности окончания холодной войны.

На мой взгляд, сегодня эти примеры не работают.

Рузвельт и Труман (и Черчилль вместе с ними) говорили со Сталиным только потому, что история распорядилась причудливо: советский коммунистический диктатор оказался их главным союзником в войне против Гитлера (не будем забывать, что в 1939 году Советский Союз и Германия были союзниками, и ответ на вопрос об ответственности всех, кто внес свою лепту в развязывание Второй мировой войны, еще будет дан грядущими поколениями историков, какие бы законодательные запреты ни принимала на сей счет Государственная дума России).

Кстати, переговоры с генералиссимусом Рузвельт с Труманом и Черчиллем вели порой не самым лучшим образом - уступили ему пол-Европы, вскоре разделенной «железным занавесом», за которым сорок с лишним лет маялись потом от коммунистических режимов поляки, чехи, словаки, венгры, румыны, болгары и другие народы.

Эйзенхауэр и Кеннеди говорили с Хрущевым, а пришедшие к ним на смену Никсон, Форд, Картер – с Брежневым, потому что и те, и другие – я в этом совершенно убежден - искренне не хотели новой мировой войны. Это же, кстати, касается и Рейгана с Горбачевым. При всех различиях в идеологии, при всей несовпадении ценностей, в которые верили лидеры Востока и Запада, политики поколения, пережившего Вторую мировую войну и даже воевавшего на ней, остаток жизни прожили с этим личным опытом в душе и сердце, прожили с мыслью: это не должно повториться. А о чем размышляют их сегодняшние преемники – как бы получше сделать вид, что мы не предаем Украину и при этом не лишиться поставок российского газа или русских денег, вложенных в лондонскую недвижимость?

Нынешнее поколение политиков по обе стороны той незримой линии, где когда-то пролегал Железный Занавес, войну видели только в кино. Они превратились в унылых бизнес-менеджеров от политики, чуждых высокого идейного пафоса политических крестоносцев недавнего прошлого, таких, как Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер. Рейган и Тэтчер, при всех возможных претензиях к ним, верили в фундаментальные ценности свободы и демократии. Они бы ни за что не колебались по поводу того, надо ли им встречаться с Путиным в Нормандии. Они бы его туда даже не пригласили. Увы, их нет. Но я уверен, что появятся новые Рейганы и новые Тэтчер – их неизбежно родит время, в которое мы вступили в марте четырнадцатого.