Российское право на российское бесправие

Как ни странно, но в российской Конституции есть слова о «демократии» и «правах человека». Во втором разделе «Права и свободы человека и гражданина» прописаны 47 статей, наделяющих жителей Российской Федерации всеми существующими в современном демократическом мире правами и свободами, прежде всего правом на свободу слова и свободу выражения, свободу «проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирования».

Довольно странным звучит заголовок раздела, отделяющего «человека» и «гражданина», но не будем придираться к филологическому казусу, скорее всего юристы подразумевали «человека», как не «гражданина», то есть, иностранца, которому также позволительно «свободно» жить и отстаивать свои права на территории России. На практике это разделение размыто, а сам субъект можно иронично обозначить как «человеческий гражданин», сути все равно не меняет.

На самом деле, в России произошло странная метаморфоза – Конституция, как Основной закон, есть, а прав и свобод нет. Не стоит приводить многочисленные факты нарушений тех же прав и свобод, ситуация объясняется тем, что давно прописано в русском фольклоре – «закон, что дышло, куда повернешь туда и вышло». Отношение же к самим законам, согласно жизнеописания царя Ивана IV Грозного, существует в выражении «филькина грамота». Обычно так в России относились к документам, не имеющим юридической силы, как и в современном отношении к законам. Конституция есть, о ней иногда упоминает Владимир Путин и другие чиновники, но она как будто и не существует – разные «фильки» по своему интерпретируют, что можно, а чего гражданам делать нельзя.

Подобное бесправное отношение к правам у кремлевской власти было всегда. Когда читаешь брежневскую Конституцию 1977 года, то если не жил в стране под названием СССР, то можешь представить размах и расцвет демократии. В статье 50-й были прописаны гарантии свобод – слова, печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций. Кстати, 57-я статья предписывала государству охранять эти самые свободы, чего на самом деле совсем не было, а понятие «свобода слова» на самом деле гарантировала свободу пропаганды и цензуры. Сталинская Конституция 1936 года была намного честнее – в ней ничего не говорилось о демократии.

Забегу немного вперед, чтобы процитировать адвоката украиского летчика Надежды Савченко – Марка Фейгина: «В нынешней России не осталось независимых, не подконтрольных Кремлю правозащитных организаций. Все находятся на "путинской грантожорке"». Владимир Путин еще в начале своего вхождения в Кремль начал тотальное наступление на правозащитников и другие общественные и неправительственные организации, увидев в них главного врага. Точно так же, как относятся с неправительственным активистам в Туркменистане, Узбекистане или Беларуси. Близко к тому, что происходит с правозащитникам и на Кубе. Северную Корею вообще не стоит упоминать – там о них вообще ничего не знают.

Итак, в российской Конституции много говорится о роли общества, о праве защищать свои права, тем самым отделяя советское прошлое от современной российской «демократии». За всю историю советской империи было несколько попыток показать свою гражданскую позицию – смельчаки на Красной площади, генерал Петр Григоренко, защищавший права крымских татар, сотни защитников своих и советских людей прав, брошенных в психиатрические лечебницы. Выпускали самиздатовский журнал «Хроника текущих событий», слушали «вражеские голоса», чтобы понять – кто интересуется огромным, в одну шестую суши концлагерем.

У советских правозащитников было много проблем – за ними следили, их арестовывали, сажали в тюрьмы, отправляли на поселение, кололи психотропными препаратами в психушках. Те, кто осмеливался выходить на улицу, требовали только одного – соблюдения советской Конституции. Романтики надеялись, что после подписания Брежневым в 1975 году Хельсинкского соглашения и принятия через два года новой Конституции, в СССР начнут соблюдать права человека.

Да, в Конституции были прописаны права на права и свободы, но разве в Советском Союзе когда-нибудь соблюдали собственные законы? Напротив, активность правозащитников жестоко подавлялось КГБ, их подвергали задержаниям и арестам, обвиняя в уголовных преступлениях. ЦК КПСС и КГБ пресекали любую попытку требования советских людей быть свободным.

В 70-х годах советская власть поменяла тактику репрессий и часть арестованных стали выселять из страны. Репрессии продолжались до середины 80-х годов, даже когда Горбачевым была объявлена политика гласности и перестройки. Валерию Новодворскую судили трижды с 1976 по 1986 годы, потом 17 раз подвергалась задержаниям и арестам. История правозащитной деятельности в СССР хорошо изучена Людмилой Алексеевой, активной участницей движения с 60-х годов, из так называемых шестидесятников. Семь лет назад она предсказала, что Россия станет «демократическим и правовым государством в 2017 году».

Наверное, Путин о предсказании Алексеевой знает, поэтому настойчиво уничтожает то, что смогли создать российские правозащитники за девять лет правления Ельцина. После распада СССР была хорошая возможность развития правозащитного движения и создания гражданского общества. Президент Ельцин поддерживал свой имидж первого российского демократа, воздерживаясь от преследования правозащитников. Он терпел поездки правозащитников в Чечню во время первой войны 1994-1996 годов, отмахивался от протестов и заявлений, но признавал, что на Северном Кавказе происходят массовые нарушения прав человека.

Уже тогда в середине 90-х годов в России началась кампания по дискредитации правозащитников, особенно тех, кто пытался защищать мирное население Чечни. В «патриотической» прессе правозащитников ставили вровень с чеченским ополчением, обвиняя в том, что Сергей Ковалев и Олег Орлов «потворствуют террористам». Особенно «патриоты» активизировались после подписания в 1996 году хасавюртовских соглашений, остановивших бессмысленную войну. По существу, при Ельцине в России была двойная жизнь: он ездил на Запад, улыбался и говорил о демократии, в самой же России спецслужбы и военные замышляли реванш и страстно желали иметь в Кремле «сильную руку».

Так и случилось: «сильную руку» за руку привел в Кремль «демократ» Ельцин. Можно сколько угодно рассуждать и обсуждать конспирологические версии по поводу того, кто подсказал Ельцину привести во власть именно этого невзрачного человека, но предыдущие полгода в кресле премьер-министра для Путина не прошли незамеченными и реваншисты в погонах всячески лоббировали подполковника КГБ. Путин еще в августе 1999 года, будучи премьер-министром сказал достаточно, чтобы было понятно – в России больше не будет ни правозащитников, ни свободы слова. Тогда в горах Дагестана, где началась вторая чеченская война, военные с журналистами уже разговаривали сквозь зубы, не подпуская близко к зоне боевых действий правозащитников.

Странно, но многие воспринимали появление Путина в Кремле как новаторство в российской политике. На Западе видели молодого руководителя, спортсмена, говорящего на немецком. В России – «спасителя». Тогда мало кто догадывался, что будет с Россией спустя год-два. Но людям нравилось, как Путин летает на самолете или целует мальчика в живот. Таких лидеров в России точно еще не было. Даже когда в очередной раз ковровой бомбардировкой покрыли Чечню и убили еще несколько десятков тысяч человек, люди безропотно воспринимали все решения Путина, оправдывая жестокость российской армии. Первые месяцы войны на Пушкинскую площадь в Москве каждый четверг выходили 5-6 активистов, протестовавших против второй чеченской войны. Над ними смеялись, их игнорировало телевидение, потом они исчезли, поняв, что в России бессмысленно что-либо делать публично, это никого не проймет, ни на что не повлияет. В России наконец появился царь, который сам определяет – кого казнить, а кого миловать.

Преследование неправительственных организаций началось с проверок. Затем стали закрывать, придумывая сотни причин, начиная от расшатанных электрических розеток в офисе, заканчивая налогами. Появился закон об «иностранных агентах», организациям запретили получать иностранные гранты. Часть правозащитников соблазнили приглашением в Общественную палату, занять места статистов – заседать в круглом зале, часть пристроили советниками к омбудсмену. Кремль настойчиво подавлял правозащитное движение, сговорчивых превращая в послушные организации, сопротивляющихся выселяли из арендуемых помещений или придумывали нелепые обвинения в нарушении правил пожарной безопасности.

Последние годы Кремль перестал обращать внимание на доклады или заявления международных правозащитных организаций, бьющих тревогу по воду тотальных нарушений прав человека. Путин пришел к тому, чего и хотел, для него права человека и свободы – пустой звук. И если в России и есть какие-то остатки правозащитных организаций, то они, получая теперь кремлевские гранты, тоже издают пустой звук. Кремль – доволен, теперь никто не пытается упрекать диктатора, все молчат, а на международный резонанс Путину давно наплевать.

Российское правозащитное движение вернулось в 70-е годы. Отличие от СССР только в том, что в России еще могут прочесть в интернете то, что думают и пишут международные организации. В остальном все по-старому – аресты, суды, конфискации и эмиграция. Главный инструмент демократии – свобода слова отсутствует, свободы мнения нет, право на публичные акции, если они против политики Путина, жестко пресекаются, отсутствует политический плюрализм – Государственная дума состоит из четырех провластных партий.

За недолгую жизнь официального существования, за 10-12 лет российские правозащитные организации так и не смогли инициировать создание гражданского общества. Не тех отчаянных несколько сотен россиян, на свой страх и риск выходящих на акции и протестующих против диктатуры, а хотя бы части населения, знающих, что в Конституции именно они управляют государством. Киевский Майдан для подавляющего большинства россиян оказался не гражданским подвигом, а «экстремизмом». Так, как им объяснила российская пропаганда. В прошлое вернулась не только российская власть, в прошлое, и не без удовольствия, пошло и большинство населения страны. Станет ли оно когда-нибудь обществом?