Страна другого ислама

Чем Тунис отличается от остальных арабских стран? И что он такое – исключение, которое лишь подтверждает правило, или же сияющий пример для других?

Как и ожидалось, на недавно прошедших в этой стране парламентских выборах победили умеренные силы – прежде всего, блок светских политиков "Тунисский призыв". Вслед за ним идет исламистская партия "Ан-Нахда" ("Возрождение"), которая с момента победы мирной революции 2011 года могла получить всю полноту власти в стране, но объявила, к изумлению многих, что развитие демократии и гражданского общества для партии важнее торжества исламистской идеологии.

В чем же дело? Почему в Тунисе, где началась "арабская весна", все идет иначе, чем в Египте и других странах, поначалу последовавших тунисскому примеру?

Начну с того, с чего нас отучали начинать в советской школе: роли личности в истории. На протяжении тридцати лет со времени обретения независимости страной железной рукой правил автократ Хабиб Бургиба. Но сравнивать его надо не с Насером или другими диктаторами, а, скорее, с Ататюрком, а в некоторых отношениях – и с Нельсоном Манделой. Он был профессиональным политиком и революционером, а не военным и не выходцем из спецслужб. Выпускник Сорбонны, первой женой которого была француженка, он ощущал себя тунисским европейцем, а свою страну видел связанной тысячей уз с Западной Европой и ее культурой. До Второй мировой войны Бургиба был неукротимым и неустрашимым лидером борьбы за независимость, он провел долгие годы во французских тюрьмах. Казалось бы, такой человек должен был возненавидеть Францию. Из этого исходили германские оккупационные власти, не сомневавшиеся, что обретут в лице Бургибы союзника, ведь об этом говорил их опыт общения с другими арабскими националистами.

Но Бургиба их неприятно удивил. Когда немцы освободили его из французской тюрьмы, он сказал "спасибо", но отказался даже формально поддержать идеологию антисемитизма. В Риме итальянские фашисты заставили его выступить с обращением к тунисцам, в котором он, конечно, как всегда, призывал к борьбе против французского колониализма, но вместо открытой поддержки "держав оси" бормотал что-то невнятное. А вернувшись с фашистской помощью на родину, неблагодарно объявил, что его благодетели обречены на поражение и что судьба будущего независимого Туниса неразрывно связана с их противниками – Западной Европой и США.

Как первый глава тунисского государства он был крайне популярен и использовал три десятилетия своей почти неограниченной власти для того, чтобы провести в стране глубочайшие реформы. При Бургибе в стране была создана современная инфраструктура, выпестована отличная туристическая индустрия, передовое (в сравнении с другими арабскими странами) сельское хозяйство. В результате страна была признана лидером по качеству жизни в Африке, и это благополучие достигнуто несмотря на почти полное отсутствие природных ископаемых. Бургиба сознательно вел дело к формированию многочисленного среднего класса, класса собственников, достижению почти всеобщей грамотности. Шариат был вытеснен из юридической практики, женщинам были предоставлены невиданные в арабском мире права.

При этом Бургиба вовсе не был демократом, тайная полиция пачками бросала за решетку диссидентов, свобода слова, собраний и ассоциаций оставалась на бумаге. Но выращенный Бургибой средний класс, многочисленная городская молодежь и интеллигенция, начитавшись французской литературы и насмотревшись западных фильмов, захотели и западных свобод.

Во второй раз Тунису повезло, когда премьер-министр Бен Али мирно, без эксцессов, отстранил Бургибу от власти после того, как стало очевидно, что тот стал неадекватен. Последней каплей стало намерение престарелого правителя развязать кампанию террора против исламистов, казнить их лидеров. Бывший глава полиции и органов безопасности Бен Али понимал, что это приведет к кровопролитной гражданской войне (как это и случилось вскоре в соседнем Алжире). Но в остальном Бен Али продолжал курс Бургибы, хотя и дал некоторые послабления интеллигенции, разрешив пусть ограниченную, но открыто оппозиционную деятельность, и так далее. Но этого было уже мало для новых тунисских элит. Бен Али и его коррумпированное окружение были сметены волной уличных протестов.

Еще больше стране повезло с лидером ее исламистов. Рашид аль-Ганнуши – уникальная фигура. На формирование его мировоззрения, видимо, большое влияние оказали два десятилетия жизни в Великобритании и близкое знакомство с британской политической системой. Уже давно он, призывая к борьбе против диктатуры, в то же время мечтал об "исламе, отвергающем насилие". Его возвращение на родину после двух с лишним десятилетий вынужденной эмиграции было очень похоже на триумфальный приезд в Иран аятоллы Хомейни. Десятки тысяч людей с нетерпением ждали его в аэропорту. Но уже первые заявления и практические действия аль-Ганнуши разочаровали его радикальных сторонников. Страна была готова отдать этому политику всю полноту власти над собой – он не захотел ее брать, предпочел остаться идеологом "Ан-Нахды". Говорил в основном о демократии, о свободах и правах человека, и лишь во вторую очередь – об исламе. В одобренное им временное правительство вошли две женщины, и одна из них (о ужас!) отказывалась от хиджаба. Да и сам он одевается по-европейски, говорит: "Я так привык". Утверждал, что из всех исламистов ему идейно близки только умеренные деятели турецкой Партии справедливости и развития, но на практике пошел значительно дальше них: поощрил принятие конституции, в которой даже само слово "шариат" отсутствует.

Итак, Тунисом в ближайшие годы будет, видимо, управлять коалиция, в которой верховодят светские политики. Умеренные исламисты либо войдут с ними в коалицию, либо уйдут в оппозицию. Но при этом тунисская демократия все еще хрупка. Среди светских деятелей есть такие, что предпочли бы "египетский вариант" – силовое подавление идейных противников, а не мучительную борьбу с ними на выборах. Велико разочарование радикального крыла исламистов. Недаром в "Исламском государстве", строящем средневековый халифат в Ираке и Сирии, чуть ли не самая большая община – тунисская (около трех тысяч человек). Радикалы-салафиты устраивали теракты в самом Тунисе, аль-Ганнуши для них – предатель. Лидеры "Ан-Нахды" знакомы со статистикой, показывающей: их партия пользуется особенно большой поддержкой среди малограмотного крестьянства, но сознательно отказываются от потакания инстинктам "широких народных масс". Понимая, что в этом кроется опасное для них противоречие. Может поэтому-то аль-Ганнуши так спешит, идет на компромиссы, чтобы скорее закрепить основы гражданского общества.

В советской школе учили искать социальные и классовые причины любых событий. Легко объяснить специфику Туниса относительно высоким уровнем жизни и образования, наличием достаточно просвещенного и широкого класса городской буржуазии и интеллигенции. Все так, но разве такое положение – не результат многолетних созидательных усилий власти? И где здесь, в таком случае, курица и где яйцо?

И еще одна странная мысль: тунисская "Ан-Нахда" кажется куда менее радикальной и фундаменталистской не только в сравнении с "Братьями-мусульманами" и другими подобными партиями, но и в сравнении, например, с "Единой Россией", проповедующей отказ от либеральных ценностей, уповающей на создание атмосферы нетерпимости ко всему "иному". На те самые низменные инстинкты, которых опасаются лидеры "Ан-Нахды". И последние выборы в Тунисе недаром признаны одними из самых открытых, честных и справедливых в современном мире. Чего никак нельзя сказать ни об одной другой арабской стране. Ну и о России – тоже.