Каким должен быть идеальный итог Майдана

Один мой товарищ из восточной Европы уверен, что маркер качества жизни в стране – это дорогой мед. Потому что в его стране – железобетонная частная собственность на землю. А раз частная собственность, то нельзя загнать фургон с ульями на любое понравившееся поле. Потому что нужно договариваться с владельцем. Дорогой мед, по его мнению, это доказательство того, что в стране есть правила и люди по ним играют. Он повторяет мне это всякий раз, когда уточняет – какой именно мед ему привезти в подарок.

Не берусь давать оценку его словам, но что-то в них есть. Я не спорю со своим другом – хотя бы потому, что мне нравится входная дверь в его частный дом. Она напоминает межкомнатную. Деревянная, со стеклянными вставками и символическим замком. Когда я таращусь на нее – товарищ говорит, что именно мой взгляд выдает во мне «постсоветского обитателя».

Возможно, именно так и есть. Я давно запомнил, что любые недостатки являются продолжением достоинств – и наоборот. Отсутствие дешевого меда – это история про законопослушность и уважение к частной собственности. Оборотная сторона которого – право не устраивать из собственного дома банковский сейф.

Деревянные входные двери и низкие заборы – это то, что рождает в постсоветском туристе «цивилизационный шок». Мы не привыкли к тому, что частную собственность защищает закон. Не приучены к мысли, что двери и ограды могут быть всего лишь маркерами, ограждающими «личное» от «общественного». Никак не возьмем в толк, что государственная машина не нуждается в костылях, чтобы справляться со своими ключевыми задачами.

Поэтому отечественные улицы – это выставка достижений металлургии. Подъезды отсвечивают бронедверями с домофонами, частный сектор щетинится частоколами ограждений. Мы приучены помнить о том, что спасение утопающих – дело рук только и исключительно самих утопающих. Мы не верим тем, кто рядом, а заодно и государству. Не ощущаем его своим. И отгораживаемся от него – а заодно от всех прочих мнимых и реальных угроз – по мере сил и возможностей.

И дело тут не только в том, что в ряде европейских стран есть нормативы по «прозрачности» заборов. Не в том, что эти самые нормативы определяют высоту и неприступность ограждения. В конце концов, такие нормы возможны лишь там, где граждане не воспринимают окружающее их пространство как гетто, в котором можно и нужно передвигаться перебежками от дома к дому, от квартиры к квартире. Для того, чтобы исполнять такие нормы, нужно привыкнуть к мысли, что «твое» не заканчивается в тот момент, когда ты переступаешь порог дома.

Впрочем, не заборами едиными. Достаточно вспомнить, что у нас количество охранников по стране вплотную приближается к армейским показателям. «Секьюрити» стоят в магазинах, центрах красоты, торговых центрах, офисных зданиях. И не имеет значения то, насколько учреждение привлекательно для грабителя – охранник будет стоять в любом месте, которое принято называть общественным. И это тоже показатель. Показатель того, что мы не верим государственной машине правопорядка – что она приедет вовремя, что она способна нас защитить. К тому же мы знаем, что эта самая машина правопорядка не внушит пиетета тем, кто решит «чужое» сделать «своим».

Европейское пространство отличается от нашего именно тем, что в нем особенно развито «коллективное благо» – парки, скверы, лужайки, детские площадки. Все то, что принадлежит всем и, одновременно, никому. В то время как наш постсоветский период начался именно с приватизации коллективных благ. Детские садики – под офисы. Площадки – под гаражи. Скверы – под многоэтажную застройку. Одни захватили чужое и спрятались за заборами. Другие отстроили ограды, чтобы защищаться от первых. Замкнутый круг.

Наша проблема в отсутствии арбитров. Нам не к кому апеллировать, не к кому бежать за заступничеством, нас ничего не охраняет. Закон не работает, милиция буксует, суды коррумпируются на раз. Мы научились жить, не соприкасаясь с государством, и заборы наши – это защита не только от соседей, но и от госмашины, которой мы не доверяем. Мы – завзятые индивидуалисты, потому даже личный автомобиль для нас это не средство передвижения, а два кубических метра самостоятельности. Оттого самое проигрышное начинание в стране – пытаться ущемить права автомобилистов.

В этом частном кроется наше коллективное. Мы не верим системе, не верим государству, не считаем эту структуру «своей». И вдобавок мы не верим людям. В их готовность жить по правилам. В их уважение к «чужому». В их способность преодолеть диктат индивидуального во имя коллективного. А если мы не верим людям – то это значит, что мы не верим и самим себе.

Вспомните – ведь мы сами предпочитаем оперировать категорией «справедливость» вместо категории «право». Мы юридические нигилисты – мастера искать себе оправдания. Не платим налоги, потому что считаем, что их потратят впустую. Даем взятки, потому что живем в психологии «маленького человека». Не играем по правилам, потому что боимся, что нас обойдут на вираже.

Но проблема категории «справедливость» именно в том, что она не абсолютна, а относительна. Если начать мерять мир с ее помощью, то страна мгновенно начнет дробиться на десятки миллионов носителей трактовок этой самой справедливости. Которые, конечно, иногда могут совпадать, но чаще – нет. И получается график с огромным числом кривых – когда часть из них соединяются, это называют «консенсусом социальной страты». А если таких консенсусов больше одного – это готовый запал для пороховой бочки.

Украинский майдан – это история про слом старых правил. Но тот факт, что для борьбы с людоедами приходится прибегать к помощи улицы – это свидетельство слабости нашего умения обустраивать жизнь. Нам нужны институты, нужны законы, нужна готовность эти самые законы соблюдать. Но если мы снова не сумеем создать внятные правила игры – мы снова обречены выходить на улицу. Идеальным итогом майдана будет лишь та ситуация, в которой никакой майдан стране больше не понадобится.

И только тогда мы сможем позволить себе невысокие заборы. А дешевый мед… Что ж, лично я готов им пожертвовать.

Источник: Крым Реалии