Важливі питання, на які за три роки війни не змогло дати відповідь українське суспільство

Мовою оригіналу

Украинское общество никак не может ответить себе на вопрос: где лежит грань между цензурой и государственной безопасностью.

Вопрос не случайный: три года войны, аннексия Крыма, оккупация Донбасса и перманентная угроза эскалации не превратили украинское государство в «левиафана». Оно не обзавелось институтом цензуры, не поставило под контроль интернет и не пытается создавать реестры блогеров. Более того – украинские государственные СМИ так и остались в роли пасынков медиарынка. В отличие от России, они бедные, плохо укомплектованные и с самыми низкими зарплатами в отрасли.

Украинское медиаполе остается во власти частного капитала. Более того – в этот рынок сегодня инвестируют все, кто хочет. Немалая часть радиостанций, телеканалов, печатных и электронных медиа контролируются людьми, заинтересованными в деконструкции украинской государственности. Людьми, мечтающими о том, чтобы вернуть страну в формат буфера между Россией и ЕС. Людьми, заинтересованными в возвращении Украины под российский протекторат.

И за три года войны украинское общество так и не нашло ответы на несколько важных вопросов.

Первое. Любая ли дискуссия имеет право на существование?

Украина двадцать три года жила в состоянии пограничья. За умы и сердца ее аудитории вели схватку «запад» и Москва. И нет ничего удивительного в том, что эти два десятилетия ушли на дискуссию о НАТО и ОДКБ, Европейском союзе и Таможенном, духовных скрепах и либеральных ценностях. Но вторжение в Крым эту дискуссию прекратило.

Еще недавно мы жили в ситуации, когда любая точка зрения считалась достойной дискуссии. Еще недавно мы существовали в реальности, когда диалог воспринимался как поиск компромисса. А сам компромисс – как нечто достойное и важное. Но война внесла свои коррективы. Она очертила очень четкие красные линии, которые нельзя переступать. И любые разговоры о сближении с Таможенным союзом и ОДКБ сегодня смотрятся по меньшей мере как идиотизм.

Но может ли существовать в условиях войны дискуссия об отказе от оккупированных территорий? Можно ли легитимизировать подобный дискурс самой постановкой вопроса? Является ли допустимой дискуссия о капитуляции как способе достижения мира на фронте?

Второе. Может ли открытое общество оставаться открытым в условиях агрессии со стороны закрытого?

Москва сегодня не пытается продавливать в украинском медиапространстве те тезисы, которые она продвигала в каком-нибудь 2013-м. Сегодня ее задача состоит в максимальном ослаблении украинского государства. В создании презумпции виновности любых действий украинской госмашины. Потому что именно это способно приблизить внеочередные выборы и подарить на них победу тем, кто выступает с позиций реванша или тотальной популистской безответственности.

Безусловно, украинское государство нередко само себя дискредитирует. Оно неповоротливо, пронизано коррупцией, а его элиты не способны к стратегическому планированию. Но это нисколько не отменяет того, что войну с Украиной Россия ведет не только при помощи грубой силы, но еще и за счет формирования нужного Кремлю общественного мнения внутри страны.

В ситуации мира любая попытка государства ограничить вещание СМИ естественным образом воспринимается как цензура. Вносит ли война коррективы в этот подход? И как в подобном случае должен быть формализован критерий, по которому СМИ лишается доступа к украинской аудитории?

Третье. Где грань между оппозиционным СМИ и тем, которое существует на деньги агрессора?

Проблема заключается в том, что вопросы «информационной безопасности» всегда наиболее тонкие и чувствительные. Грань между медиагигиеной и цензурой очень тонка. И если сегодня государство решит закрыть кремлевское медиа, которое финансируется через украинских зиц-председателей, никто не даст гарантии, что завтра точно такая же судьба не постигнет оппозиционное украинское СМИ.

С другой стороны, свобода слова в условиях войны может служить питательной средой для информационной агрессии. Потому что нет ничего проще, чем при помощи ручных медиа формировать нужную повестку, создавать медиаповоды, решать задачи по легитимации спикеров и тезисов.

Если вы взращиваете государственного голема, всегда есть риск, что он в какой-то момент окажется не в тех руках. Что полномочия, которые вы вручите ему для защиты страны, в конечном счете будут применяться в чьих-то весьма и весьма частных интересах. Но можно ли выстоять в условиях агрессии со стороны чужого «дракона», не создавая при этом своего? Можно ли приручить своего «левиафана» и найти баланс между эффективностью и авторитаризмом?

У меня нет ответов на эти вопросы, но, как минимум, у меня есть вопросы. Потому что в 2014 году мы все проснулись в абсолютно иной – посткрымской – реальности. Той самой, что наступила вслед за аннексией полуострова и оккупацией Донбасса. И эта война продолжается – и агрессор ведет ее не только по внешнему контуру страны, но у внутри этого периметра. А общество и медиасфера при этом нередко пытаются жить так, будто ничего не произошло.

Война идет не только в окопах, но и в головах. Потому что реальность – это то, что мы о ней думаем.