Россия после Путина: пять кругов ада для преемника

Что будет после Путина – вопрос, который является не только одним из пунктов актуальной политической повестки дня для российской реальной оппозиции. Он имеет жизненно важное значение, учитывая, что политический режим, построенный за последние 4 года, критично зависим от фигуры «национального лидера». Практически любая модель ухода Путина таит в себе высокие риски дестабилизации и разрушения сложившихся механизмов функционирования системы. Что же ждет преемника, которому достанется непростое путинское наследие?

Для начала важно очертить контуры настоящего анализа, признав, что, во-первых, мы не знаем, когда и как уйдет Владимир Путин. Во-вторых, на сегодня, если ситуация будет развиваться без форс-мажоров, это вопрос относительно далекой перспективы. И если весьма сложно прогнозировать даже на полгода вперед (кто бы мог предсказать присоединение Крыма даже за три месяца до этого события?), то что же говорить о 2018 или 2024 годах, на которые приходятся очередные президентские выборы? При этом важно избегать соблазна привязываться к конкретной дате. Мы не знаем, как будет меняться избирательное и конституционное законодательство России в ближайшие годы. Более того, при третьем сроке президентства Путина политические рамки допустимой конституционной реформы гораздо шире, чем были 3–4 года назад.

В-третьих, мы не знаем, в каком состоянии будет находиться российская экономика, государственность, политический режим. Придется ли на путинское правление кризисное время и, если да, то как этот режим его перенесет. Мы также не знаем, удастся ли Путину сохранить устойчивый контроль над «вертикалью власти», моноцентрическую модель принятия политических решений, высокий уровень консолидированности общества вокруг его политического лидерства и его повестки. Мы не знаем, какой будет у Путина, партии власти, а также у ключевых политических институтов рейтинг доверия.

В-четвертых, мы не знаем, в каких политических условиях будет происходить смена власти. Произойдет ли она в рамках элитного консенсуса и управляемой передачи власти пропутинскому преемнику или это будет конкурентная среда, в рамках которой появится новый лидер и получит легитимность и автономию при сохранении договорных отношений с Путиным. А может, Путин будет побежден на выборах, уйдет сам по возможным причинам, перечислять которые тут нет никакого практического смысла, или даже окажется смещен в результате госпереворота.

Так вот, мы не знаем очень многого. И как бы политологи ни старались, узнать не сможем, – по той простой причине, что Путин и сам не знает, каким будет завтра.

Тем не менее мы можем весьма подробно расписать то наследие, которое достанется любому следующему правителю – вне зависимости от описанных выше обстоятельств и с учетом специфики путинской модели. И наследие это очень непростое.

Первое – это экономика, в которой делать бизнес можно преимущественно благодаря близости к государству, бюджету, а успех строится на качестве политических возможностей. Это экономика, где ключевые высоты заняты «друзьями Путина».

Появился огромный класс «государственных бизнесменов», не являющихся собственниками управляемых ими активов, управляющих, однако, этими активами как собственным бизнесом. Представьте, что новый президент России принимает решение уволить Игоря Сечина из «Роснефти» или Сергея Чемезова из «Ростехнологий». Это будет катастрофа для обеих компаний. Не потому, что другие менеджеры менее талантливы. А потому, что государственный бизнес выстроен таким образом, что любой преемник Сечина будет вынужден иметь дело с масштабной сетью партнеров компании, обеспечивающих все этапы бизнес-цепи и ориентированных на Сечина. Постпутинская эпоха неизбежно повлечет за собой передел собственности. Даже самый преданный преемник и последователь нынешнего президента обречен на крупные пертурбации в госсекторе, что неизбежно окажет влияние и на крупный частный бизнес, который будет выстраивать новые коалиции и пожирать проигравших.

Второе – любой сменщик Путина будет вынужден иметь дело с политической системой, где разрушены все ключевые институты, такие как политические партии, парламентаризм, гражданский контроль, парламентский контроль и так далее. Нынешний слаженный механизм принятия (точнее, легитимации принимаемых Путиным) решений построен на высоком рейтинге президента, что гарантирует ему лояльность и парламента через партию власти, и губернаторского корпуса. Новый президент может опираться на легитимность, полученную от Путина, как, например, Дмитрий Медведев. Однако если этот вариант окажется недоступен в силу самых разных причин, у такого правителя всего два варианта. Первый – заключение собственного контракта с обществом по путинской модели (что означает либо «усыновление» партии власти при мирной модели смены власти, либо конструирование собственной политической архитектуры из «перебежчиков» в условиях конфликтной или полуконфликтной модели). Второй – заключение контракта с элитами (или частью элиты, которая за счет определенных ресурсных или конъюнктурных возможностей окажется на тот момент решающей силой) и политический инжиниринг в весьма конкурентной политической среде. Но что очень маловероятно или почти исключено, так это что появится второй «Путин», который сумеет консолидировать общество вокруг себя в абсолютной политической автономии от настоящего Путина. А это означает, что любой новый лидер будет обречен на ту или иную степень политической зависимости и от пропутинской элиты (степень ее политической дееспособности будет зависеть от актуальности и силы бренда Путина), и от сформировавшейся политической инфраструктуры, которая при разрушении «Путина» как жизненной силы режима просто рухнет как карточный домик. Политические руины или оглядки на Путина – вот и вся альтернатива будущего преемника. При этом можно не сомневаться, что прекращение или критичное ослабление феномена Путина приведет неизбежно к обретению субъектности и реальной оппозиционности всеми ныне шелковыми парламентскими и непарламентскими партиями из числа системной «оппозиции».

Третье – в наследство сменщику Путина достанется политически кастрированная региональная элита, в которой бездарные и политически слабые лидеры столкнутся с острой конкуренцией со стороны региональных тяжеловесов и крепких хозяйственников. Многие эксперты говорят, что в России политическое поле зачищено. Но оно зачищено применительно к сегодняшней реальности. Представьте, что рейтинг президента 5%. Все «старперы» и повылезавшие из нафталина «политики» тут же примутся за написание политических программ и призывы к «развенчанию культа Путина».

Региональные режимы при слабом президенте ожидают революционные потрясения, Кремль – проигрыши избирательных кампаний и реинкарнация «красного пояса», который может на этот раз оказаться уже гораздо шире и радикальней. Опьяненный национал-патриотизмом и «социал-консерватизмом» народ будет требовать «путиных» в губернаторы. Это будет именно то самое время, когда нынешняя политика Кремля по присоединению Крыма и наделению восточных регионов Украины особым статусом превратит региональные элиты из носителей вируса сепаратизма в глубоко им пораженных.

Четвертое – путинский наследник получит кризис российской внешней политики. Глубочайшее недоверие между Россией и Западом, значительно деградировавшие торгово-экономические связи между Россией и Европой, в том числе и на газовом рынке, конфронтационные отношения с НАТО, подвергнувшиеся эрозии интеграционные проекты на постсоветском пространстве, глубочайшую рану в отношениях с Украиной, которая из братской страны на десятилетия превратится во враждебное государство, играющее важную роль в деле транзита российского газа европейским потребителям. Наконец, нам придется очень стараться дружить с Китаем, который в один прекрасный момент проснется и начнет собирать дивиденды от своих внешнеполитических и внешнеэкономических инвестиций.

Пятое – Россия без Путина (совсем без Путина) рискует оказаться полуразрушенным государством, где на протяжении длительного времени принятие решений строилось на принципах ручного управления, заменявшего собой государственные и политические институты. Правительство, привыкшее ни за что не отвечать, а только ковыряться в гаджетах, будет вынуждено учиться госуправлению и взятию на себя ответственности за принимаемые решения. Министры, которые поставлены в положение консультантов путинских друзей, должны будут вернуться к своим функциям разработки ключевых программ государственного курса. Парламентарии, натренировавшие свои пальцы и ноги в процессе технического голосования, будут приспосабливаться к практикам политической дискуссии и компромиссов. СКР, приученный охотиться на оппозиционеров, вдруг перестанет получать задания и будет вынужден искать своим сотрудникам более адекватные занятия. Кремлевское телевидение начнет путаться в темниках, поступающих от разных башен, а к журналистам вдруг вернется память о журналистском долге и этике.

Степень разбалансированности будущей России после Путина станет во многом зависеть от ресурсов государства (цены на нефть, газ, металлы и так далее), а также от степени конфликтности смены власти. Реальное обновление элиты грозит революционными потрясениями и острыми социально-экономическими и политическими кризисами. Высокая преемственность, к чему Путин однозначно будет стремиться, способна в определенной степени гарантировать эволюционный процесс политической ротации. И вопрос тут вовсе не в том, чего хочет Путин (он хочет максимально длительного воспроизводства настоящей модели при абсолютной степени преемственности). Вопрос в том, сможет ли он самостоятельно и добровольно обеспечить мирную и бесконфликтную передачу власти, но не местоблюстителю типа Медведева, а настоящему преемнику, которому можно доверить не только страну, но и собственную безопасность. И он очень хорошо понимает цену ошибки, которую Борис Ельцин мог совершить в 1999 году, равно как и последствия собственной слабости, если однажды она начнет диктовать Путину дальнейшие шаги.

Все вышесказанное вовсе не означает, что Путин – это наше единственное светлое будущее. Напротив, страна обязана пройти длительный и трудный период демократического транзита, главным благом которого должно стать построение сильных институтов политического и государственного управления, стабильно функционирующих вне зависимости от электоральных циклов и ротации лидеров. Эти испытания приведут к глубоким социальным трансформациям, конфликтам и критичным рискам для государственности, и они неизбежны, но путинская эпоха отдаляет эту неизбежность как больной – смертельно опасную, но единственно возможную операцию для спасения жизни.