Ранимые

Больше всего ей запомнилось хамство, пошлость, мелочность победителей. «Пожилая надсмотрщица препроводила меня в камеру столь грубым пинком, что я упала на пол». Знала ли американка-тюремщица, кого пнула?

В книге о своей жизни, длившейся больше ста лет, Лени Рифеншталь, кажется, не оставила за полями ни одного подобного случая. Последний год Рейха был для нее годом рьяной работы над очередным фильмом – и годом больших тревог. Где, под каким небом, русским или итальянским, подвергает себя опасностям фронтовой жизни муж – кавалер Рыцарского креста, «офицер, как говорят в армии, «от Бога», таких уважали и ценили солдаты, его невозмутимость и хладнокровие передавались всем»? Разыскивая его, она подняла на ноги чуть ли не весь генералитет, потом, истомясь от другой, общественно более важной, неизвестности, отправилась к министру военной промышленности Шпееру, своему другу, «в надежде что-нибудь узнать о чудо-оружии, про которое столько говорили в последнее время». Увиделась и с Гитлером. Это была последняя их встреча. Фюрер «постарел на много лет», но «от него все еще исходил тот магнетизм, которым он обладал с давних пор». Он говорил, не умолкая, почти час. «Не сойти мне с этого места, если нога англичанина ступит когда-либо еще на немецкую землю!»

Как ее мучили французы! Среди них были образованные, с манерами, но и для них она была не выдающимся деятелем культуры, а смазливой «нацистской сучкой». Бесконечные допросы, судебные заседания, глумливая въедливость следователей, недобросовестность свидетелей. В фильтрационном лагере, с позволения сказать, врач дошел до того, что спросил напоследок, был ли Гитлер импотентом, «как выглядели его половые органы и тому подобное». «Вон!» – прокричала я, не в силах больше владеть собой».

Философа Мартина Хайдеггера (номер нацистского партбилета, выданного 1 мая 1933 года, – 3-125-894) никто не отправлял в камеру ни пинком, ни повелительным взмахом руки. Никто так грубо не припомнил ему звездный час во Фрайбургском университете: как Хайдеггер велел профессорам петь «Хорста Весселя» при своем вступлении в должность ректора в тридцать третьем, с каким энтузиазмом осуществлял собственную программу «национал-социалистского обновления университета», как разгонял евреев, как писал на них доносы, как доказывал существование «опасного международного союза евреев», как отзывался о «великолепных руках Гитлера».

Никто на этом основании не отрицал, что Хайдеггер – крупнейшая философская величина ХХ века. Сразу после войны ему просто предложили оставить преподавание и на несколько лет замолчать. В ответ он проявил подобающую философу сдержанность, но чего это стоило! «Пошлость», – сказал в своем кругу о процедуре увольнения. В письме другу молодости, правда, позже признался, что таки стыдится нацистского прошлого, но простить миру «тотальную организацию общественного мнения» против своей особы не смог.

Рифеншталь была то, что называется политически неразвитым человеком. Малограмотная сельская тетка, среди крупных деятелей искусства такие есть всегда и везде. Гитлера обожала, а гитлеризма не замечала, как упомянутая тетка не замечает, что там за власть в Берлине или Москве. Через много лет после войны Рифеншталь спокойно говорила, что в Гитлере было и хорошее, и плохое, сначала было больше хорошего, потом, под влиянием окружавших его фанатиков, стало больше плохого.

С Хайдеггером вышло чуть сложнее, но так же скучно. Он считал, что мир портят делячество и машинизация всего и вся и что евреи тут идут впереди всех. Или человечество вернется к духовности, или пусть летит в тартарары – не жалко, мол. Только что опубликованы его «Черные тетради», это стало сенсацией в научном мире, а для нас – поводом лишний раз вспомнить о вещах, которые в конечном счете уравнивают небожителей и простых смертных.

Повествуя о своих невзгодах, обидах, тревогах (как там, под бомбами в Берлине, ее, Лени Рифеншталь, матушка, как там, в русском плену, его, Мартина Хайдеггера, два сына), они не сомневались, что нам должно быть дело до их переживаний, что они и для нас, а не только для себя, – обыкновенные люди, а не пособники Гитлера, как писалось в протоколах сорок пятого. «В своей жизни я не часто молилась, хотя считаю себя человеком глубоко верующим», – сообщала современникам и потомкам так и не смутившаяся до конца дней Рифеншталь. Ее назвали спящей красавицей совести, ну, а он в таком случае пусть будет спящим красавцем.