Оккультный ток Майдана. Киевский дневник

Киев – незнакомый город, я был здесь проездом в 1992 году и провел всего одну ночь в казино гостиницы «Москва»: единственном месте в городе, где кто-то бодрствовал, ел и пил. Столица возникшего недавно государства спала зверским советским сном. Теперь решил поехать в Киев, чтобы посмотреть на Майдан – пока новая власть его не свернула.

-- 12 мая

В Борисполе предъявляю российский паспорт – проверяю, правда ли, что одиноких россиян мужского пола задерживают, или это московская выдумка. Говорят, что всех русских, способных держать автомат, в Киев не пускают вообще. На паспортном контроле меня разворачивают, оказываюсь в компании таких же одиноких подданных Путина: своей участи дожидаются тщедушный юноша в спортивных штанах и угрюмый толстяк с барсеткой. Наши судьбы решает пограничник лет 19. Объясняю, что хочу встретиться с кандидатами в президенты Украины. «А с кем?» – «С Тимошенко, Порошенко, Ярошем». Такие высоты производят на парня впечатление, но он все равно задает стандартный вопрос: «А сколько у вас денег?»: видимо, есть инструкция ловить экстремистов-нищебродов, «ватников», как их теперь называют. Денег достаточно, и меня, а также юношу и барсетку пропускают, всё заняло минут 10 и прошло на удивление безобидно.

Водитель-патриот с украинским флагом на машине, словно у посла, везет меня в гостиницу. «Я бы вообще никого не пускал», – отзывается он на мой рассказ о проверке. Собирается голосовать за Гриценко. Суровый полковник Гриценко тут же с билборда обещает навести порядок. На соседнем – черном, как ночь, билборде – обличают аэропорт Борисполь: «У нас плохое обслуживание, зато нет конкуренции». Кто и зачем это вывесил, водитель не знает, но показывает другой плакат из той же антибориспольской серии: разрезанный золотой батон, самолетик и надпись «Продолжаем кормить семью». Разоблачения прежнего режима теряются в предвыборной агитации, больше всего билбордов партии «Правая воля», идущей на выборы в Киевсовет (говорят, что, это модификация Партии регионов). Портреты кандидата в мэры Пузанова чередуются с портретами кандидата Доброскока. Над плакатами Михаила Добкина потрудились вандалы, замазали его рот черным: видимо, швыряли бомбочки с краской, как Сальвадор Дали в Дон Кихота.

Единственная возможность доехать до «Украины» – сверху, по Институтской улице, где в феврале шли бои. Внизу – Майдан, перекрыто. Наверху тоже стоит баррикада, но ополченцы пропускают нас без вопросов, помог флаг на машине.

«Украина» – это та самая гостиница «Москва», в казино которой я провел тяжкую ночь летом 1992 года. За 20 лет почти ничего не изменилось, те же хмурые коридоры и хрустальные люстры. Правда, теперь тут живут заграничные репортеры, прибывшие на российско-украинскую войну, для них устроен «кризисный медиацентр», так что неповоротливый советский ампир осквернен багдадско-кабульской суетой. Вижу окруженного телекамерами Сергея Тигипко: социологи говорят, что он стал популярнее Тимошенко и вытеснит ее на третье место. Много людей в камуфляже – в основном ветеранского вида – видимо, это ополченцы, которые то ли охраняют гостиницу от Майдана, то ли следят, чтобы сюда не проникли снайперы Януковича: говорят, что на верхних этажах они и засели в феврале.

Меня предупреждали, что Киев – город с травмированной психикой, еще не выздоровевший после войны. Это заметно в торговом центре «Глобус», стеклянный купол которого загораживает вид со ступеней «Украины» на Майдан. Тут все как-то неврастенически съежилось, и торговля не идет. По подземному переходу с граффити «Крим наш!» выхожу на Майдан прямо к штабу киевского отделения «Правого сектора», у входа – ящик для сбора пожертвований на харчи и курево и маленький мемориал Сашко Билого.

Майдан – это и средневековая деревня, и военный лагерь, и произведение искусства, но прежде всего – огромное кладбище с цветами, венками, портретами, свечами и даже мраморными надгробными плитами. Спаленный Дом профсоюзов альпинисты расписали кровавыми (точнее, розовыми) пятнами в память о Небесной сотне. В центре площади – два тотемных столба: Монумент Независимости и покрытый плакатами каркас новогодней елки Януковича. Огромного портрета Тимошенко больше нет. С другой стороны Крещатика на елку печально взирает Степан Бандера. Здесь же торгуют революционными сувенирами. Покупаю магнит «Ляшко с вилами», кружку «Путин ПНХ», черно-красную ленточку ОУН.

Сразу за Майданом начинаются нетронутые революцией кварталы. По Софийской улице иду к генералу Николаю Маломужу, бывшему главе внешней разведки, теперь безнадежно баллотирующемуся в президенты. Он рассказывает много интересного – в частности, как подстрелили мэра Харькова Кернеса. Будто бы существовал московский план мгновенно отделить юго-восток, поднять большое восстание, Кернес испугался, и по дороге на сходку, где этот вопрос должен был решаться, его поджидал донецкий киллер.

Генерал недоволен беспорядком на Майдане, говорит, что до сих пор захвачены без всяких оснований офис «Киевстара» и прочих контор, а в гостинице «Днiпро» сидит окруженный автоматчиками Ярош и пугает постояльцев. «Правый сектор», по мнению генерала, придуман в Кремле. Януковичу нужен был предлог для разгона Майдана, и в Москве решили радикализовать протест, чтобы подавить его силой. Если это так, то план сыграл против Кремля. Не будь такого яростного сопротивления (незабываемый человек с цепью, хлеставший охрану администрации президента, словно в гонконгском боевике), Янукович начальствовал бы до сих пор.

Мне на Майдане нравится как раз то, что раздражает генерала Маломужа – хаос, анархия, разрушение буржуазной городской среды. Все лучшие произведения революции собраны теперь на выставке «Искусство Майдана» в венском Кунстлерхаусе. Перформанс Маркияна Мацеха, игравшего Шопена на жовто-блакитном пианино перед рядами «Беркута», хроника дадаистической акции по закидыванию того же «Беркута» плюшевыми игрушками, стояние напротив ряда спецназовцев с зеркалами, на которых написано «Неужели это я?». В Вену привезли и великолепный скарб Майдана: автомобильные покрышки, ржавые печки, самодельное оружие, архаические наряды ополченцев, словно позаимствованные из костюмерной фильма «Трудно быть Богом». Величественное хулиганство – лучшая часть революции, и начальник (Кличко?), который решит Майдан убрать, совершит преступление против красоты. Майский Крещатик – произведение искусства, его можно целиком – с баррикадами, палатками и живущими в них людьми – переносить на венецианскую биеннале или в парк выставки «Документа» в Касселе.

Словно подслушав мои мысли, ко мне обращается мужик в камуфляже и начинает ругать кровавые пятна на сгоревшем Доме профсоюзов: «Идиоты! Ну скажите, что они тут намалевали? Зачем?» Не вступаю в спор, дабы не пугать его словом «инсталляция», произнесенным с москальским акцентом.

Еду в студию Савика Шустера. Сегодня к нему в эфир должен прийти Ярош, которого я хочу спросить, действительно ли он на своей машине вывез (по просьбе Израиля!) еврейскую семью из Краматорска. Я тоже договаривался с Ярошем об интервью, но в последний момент его отменили. Говорят, это обычная история: Ярош не любит никому ничего объяснять; подозреваю, что просто боится что-то не то ляпнуть. Вот и к Савику он тоже не приходит. Вместо него королем вечера становится златоуст из Донецка, депутат от Партии регионов Николай Левченко. Начинает эфир по скайпу блогер из Луганска Иванов, без экивоков объявляющий, что кандидат Путина на президентских выборах Олег Царев – алкоголик. Но Левченко непробиваем: стрекочет, как Цицерон. На него наползает облако ненависти. Слышу шепот звукорежиссера: «У**ывай в Москву». Говорят, что сегодня донбасский патриот Левченко вывез свою семью из Донецка. В студии тоже все раскалены, как утюг, но эфир заканчивается, спорщики мгновенно остывают и добродушно пожимают друг другу руки.

За кулисами говорим о том, что занимает нас гораздо больше, чем бои в нищем Славянске: выдал ли Фирташ американцам тайные счета Путина. Приходим к выводу, что выдал, но и без него все было известно.

Возвращаюсь в «Украину» за полночь. На этот раз на баррикаде не так благодушны и требуют открыть багажник. В телефонной будке с надписью «ПТН ПНХ ХЛО» спит ополченец. Несмотря на полувоенную суровость, в ночном Киеве нет темного московского угара, наркотического ощущения, что может произойти что угодно.

-- 13 мая

Единственный фрагмент Майдана, который виден с моего балкона, словно создан для российского телевидения: за деревьями сияет новенькая черно-красная вывеска «Правого сектора». Отправляюсь гулять по Крещатику, разглядываю граффити, плакаты, прилавки. Здесь продается серая, как жизнь в Луганске, туалетная бумага с портретом Януковича и коврик с надписью «Вытирайте ноги»: в одном варианте из буквы О выглядывает Янукович, в другом – гибридный Путлер.

Крещатик мог бы оказаться Ленинградским проспектом в Москве или Московским проспектом в Петербурге: та же грузная советская архитектура и такие же люди: крепкие девицы и пацанчики. Россия, сдвинутая куда-то вбок всего на пару градусов, но этот сдвиг необычаен: возникла иная страна, восставшая против мертвого советского мира. Дух захватывает от того, что недалеко от Москвы существует город, на главной площади которого висит плакат: «Любим русских, презираем Путина». Взрыв Майдана похож сразу на все русские революции – тут и Кровавое воскресенье, и штурм Зимнего дворца, и крах СССР, и пожар 1993 года.

Обрывки разговоров на улице, диалоги из соцреалистической пьесы или романа Сорокина. «Вся беда в том, что закон о местном самоуправлении устарел», – сообщает одна взбудораженная тетка другой. «А какова позиция низовых ячеек профсоюза?» – спрашивает товарища мужик в пиджаке. «Слава Украине!» – «Героям слава!» – прощаются старушки на Малой Житомирской. На фоне баррикады из покрышек несколько человек задирают руки и делают непостижимые пассы. Сперва думаю, что проходит революционный перформанс, но оказывается, что это агитация секты Фалуньгун. Тщедушный человек в камуфляже раздает третий номер газеты «Правый сектор». На первой полосе пишут, что Сектор продолжает борьбу с нелегальными игровыми автоматами, а в Николаеве прервали гастроли Олега Царева (на снимке он открыл рот и держится за щеку): «Кремлiвського виродка Царьова закидали яйцями, а також провели з ним физично-роз’яснювальну роботу». Остальные три полосы заняты идеологическими документами необычайной скучности, вся уткоречь позаимствована у ненавистных коммунистов.

Под жовто-блакитной обмоткой ЦУМа, купленного Ринатом Ахметовым, проступают, точно «мене, текел, фарес», гигантские буквы – «Ринат, ты предал Донбасс или продал?», «Путин х**ло» и т.п. На заборе распотрошенного здания – хаос дацзыбао. Достаточно 5 минут пройтись по Крещатику, чтобы понять, как катастрофично проиграла Россия, когда поддержала не революцию, а Януковича и Пшонку. Это был лузерский выбор, и расплачиваться за него придется путинским внукам и правнукам.

На улице Грушевского за баррикадами – книжный магазин. На витрине – Пруст, Беккет и Сен-Жон Перс в украинских переводах: вряд ли такая антинародная выкладка возможна в магазине «Москва» на Тверской. Внутри так темно, так много книг и так мало покупателей, что я, полистав сочинение Антона Мухарского «Жлобология» и биографию генерала Григоренко, выхожу к стадиону «Динамо» и смотрю, как самоотверженный парень в камуфляже пытается установить на баррикаде украинский флаг, а ветер его гнет и валит.

В «кризисном медиацентре» выступает один из начальников ополчения, обещает покарать сепаратистов. Поддержать его в зал приходят боевые товарищи в камуфляже, и все это похоже на московский октябрь 1993 года. Киев погружен в такую же депрессию, что и Москва после расстрела Белого дома. Нью-йоркские друзья рассказывали мне, как после 11 сентября рушились семьи, вполне вменяемые люди вступали в бредовые секты, бросали удобную работу и отправлялись в Азию и Африку на поиски приключений, а особо чувствительные меняли сексуальную ориентацию.

К бюллетеню «Правого сектора» в моей коллекции добавляется донецкая газета «По-горняцки» с проклятиями в адрес «кремлевского маразматика» и рассказами об ужасах сепаратизма: «Бал в Славянске правят чеченские и рязанские бородачи-оккупанты». Разговариваю в кафе «Украины» с шахтерским лидером и думаю о своей бабушке, которая родилась в Луганске. В прошлом году я обратился в сообщество луганских краеведов с просьбой узнать, что случилось с домом, где до войны жила ее семья. Оказалось, что и дом на месте, и за 90 лет на этой несчастной улице ничего не изменилось. Помог мне неизвестный энтузиаст – мгновенно отозвался, отыскал дом, прислал фотографии. Я заглянул в его профиль и к своему ужасу обнаружил красные флаги, портреты Сталина и прочую дрянь. Но черт знает, если бы я вырос в Луганске, может быть, я бы тоже поклонялся Берии и захватывал здание СБУ?

С арт-критиком Константином Дорошенко обсуждаем провалившуюся идею бойкота выставки «Манифеста» в Питере: бюджетные миллионы оказались соблазнительней международной солидарности. К тому же многие левые художники (даже моя любимая группа «Война» – вот стыд и срам!) поддержали Путина. На самом деле «Манифесту» следовало бы провести прямо тут, на Майдане. Сейчас это лучшая галерея в Европе и к тому же – как любое поле битвы – место, наполненное оккультной энергией. Разговариваю с киевским мистиком, который рассказывает, что Юлия Тимошенко увлечена магией. Ее пиарщиком трудился кроулианец, объявивший в интервью, что «хаос является живительной силой, из которой возникает всё». Это святая правда. Жаль, если хаос в Киеве усмирят и оккультный ток Майдана иссякнет.

-- 14 мая

Открывается Каннский фестиваль, и утром в пустом и окостеневшем ресторане гостиницы «Украина» (почему никто не завтракает? не в этом ли зале в феврале прятались снайперы?) телевизор рассказывает о «Майдане» Сергея Лозницы и украинском фильме «Племя», все персонажи которого говорят на языке глухих. Каха Бендукидзе, который теперь консультирует правительство Яценюка, говорит, что Украине нужно рвать культурные связи с Россией. Лучше бы русская культура порвала связи с министерством культуры Мединского.

Мой день посвящен Януковичу. На выставку «Кодекс Межигорья» в Национальный художественный музей свезли артефакты из поместья беглого президента и 44 предмета из разграбленного дома прокурора Пшонки. Ничего интересного нет, две-три ценных иконы, дурацкие картинки, один Айвазовский, подарки вассалов, много охотничьей лабуды (как и все негодяи, Янукович любил убивать зверей), словно свезли обстановку из шотландской гостиницы: никчемные лесные пейзажи и ружья. Посетительницы поправляют прическу у трюмо любовницы Януковича Любови Полежай (говорят, что она не в Ростове с милым другом, а прячется в Эмиратах). Кураторы объясняют, что Янукович, объявивший «Государство – это я», лишил себя права на частную жизнь. Это верно, но все равно смотреть на его убогое барахло неприятно. Арт-критик Дорошенко считает, что такой выставке не место в главном музее страны. По-моему, нужно было все оставить в Межигорье. Чтобы отделаться от морока, поднимаюсь на второй этаж в зал украинского авангарда: тут Родченко, Эль-Лисицкий и Александра Экстер, замечательный «Натюрморт с агавой» Грищенко, а в советском зале впервые вижу au naturel «Прием в комсомол» Григорьева: меня им мучили в школе, а новым поколениям он стал известен благодаря непристойному фотошопу.

«Тут наша революция, а наверху – латвийская, точно такая же», – говорит музейная старушка. На втором этаже черно-белые фотографии из перестроечной Латвии: Народный фронт, бои в Риге, освобождение. На улице, перед входом в музей и на его ограде фотографии Эрика Буве, (Re)volution, красота Майдана, которая лучше всего отражается на черно-белых снимках, цвет лишает ее подлинности. Понимаю, почему Вика Ивлева сделала свой украинский цикл черно-белым, а больше всего мне нравятся выставленные сейчас в Кунстлерхаусе снимки Владислава Краснощека и Сергея Лебединского, сделанные в январе на улице Грушевского и состаренные так, что они напоминают хронику битв Первой мировой войны.

До поместья Януковича добираюсь полтора часа, адские пробки. В Межигорье все охвачено мелким бизнесом: продают сахарную вату и чай, туристов катает паровозик. Едем на гольфовой машинке с водителем, который говорит, что получает 10% от каждого седока, т.е. 10 гривен. Роскошная набережная (Киевское море), скачущие в кустах зайчики, наверное, скоро расплодятся, как в Австралии. Птичник, полный одиноких фазанов. Самые красивые – красно-черные, как флаг ОУН и Правого сектора. Есть еще псарня, но не хочу туда идти и глазеть на несчастных собак. Сильно пьяный молодой человек в дизайнерски раскромсанных джинсах угрюмо разглядывает страуса, а потом раздраженно взмахивает рукой, отходит и закуривает. Охраняющий гостевой домик Януковича солдатик-западенец с нездоровым лицом сразу начинает жаловаться на жизнь. В прошлом году армию перевели на контрактную основу и отменили призыв, но срочная служба во Внутренних войсках осталась. Платят им 152 гривны в месяц, то есть ничего, а кормят отвратно. Правда, его товарищам еще хуже, их осадили сепаратисты под Краматорском, а открывать огонь по бандитам Аваков не разрешает.

Самое впечатляющее в поместье Януковича – ограда, исполинская, словно призванная заслонить президентскую роскошь от взгляда Гулливера. Усадьба пуста – говорят, в дома для прислуги поселили беженцев из Крыма, но я их не вижу. Много зевак, все хотят посмотреть на угодья владельца золотого батона. Придет час, и такая же толпа будет лопать сахарную вату в усадьбах Путина.

Вечер в разных компаниях проходит в сплетнях. Будто бы в архивах МВД хранились документы о том, что Януковича опустили на зоне, эти бумаги вывезли в Россию, и Путин его шантажировал – версия не хуже всех прочих. Грандиозная история юного украинского Растиньяка – миллионера Курченко: он стал «кошельком Януковича», а теперь смылся вместе с покровителем. Говорят, что его финансовые документы раскромсали шредером и свалили в мешки, но уничтожить не успели, и теперь компьютер их склеивает – подобную процедуру уже 20 лет проделывают в Берлине с недоистребленными документами Штази. Рассказывают о невероятной роскоши министерства налогов и сборов, где был устроен целый курортный центр, а деньги растаскивали мешками. Мне кажется, что до миллиардов Януковича новая власть все равно не доберется и они сгинут в легендах, как знаменитое золото КПСС.

Ночью опять гуляю по Майдану, фотографирую огромную красную растяжку с призывом отомстить за смерть великого рыцаря Сашко Билого, которую почему-то не заметил днем. На огромном экране возле елки и памятника независимости показывают гонконгский боевик с кунг-фу, на лавочках сидят зрители. В полумраке ополченец в камуфляже играет на раскромсанном пианино – видимо, том самом, из перформанса Маркияна Мацеха, – правда, уже не Шопена, а Джо Дассена. Ему внимают боевые подруги.

-- 15 мая

По Аллее Героев Небесной Сотни, в девичестве улице Институтской, иду в Верховную Раду. Из станции метро «Крещатик» к баррикадам выходят хмурые утренние люди. Под дождем у здания Рады кричат «Ганьба!» революционеры, требуют отставки министра энергетики.

Рада похожа на станцию московского метрополитена: огромные цветы-плафоны среди мрамора и монументальная живопись: депутаты в пиджаках окутаны желто-блакитным полотном, а из облаков их благословляет небесное воинство. На выставке в Кунстлерхаусе есть замечательная картина Винни Реунова «Драка в Верховной Раде»: ее следовало бы повесить рядом или вместо.

В буфете пьет чай радикал Олег Ляшко в вышиванке. Хочу поговорить с Олегом Тягнибоком, который до появления Яроша возглавлял московский список злодеев, но он от меня ускользает. Сторожат Раду ополченцы Майдана вперемешку с настоящими охранниками, так что и сюда слегка проник революционный хаос. Среди мужиков в пиджаках крутятся городские сумасшедшие. Фотографам позирует непонятный человек с широкой, словно у работника ЗАГСа, лентой через плечо, увешанной бесчисленными орденами, медалями и значками. Турчинов открывает заседание объявлением о военном успехе: зачищена база террористов под Краматорском. Потом начинается рутинное препирательство между регионами и «Батькивщиной», ничего интересного не предвидится, дипломатическая ложа пуста, и я ухожу из Рады. Ливень, революционеры в синих дождевиках тащат изображения танков (русских?), выстраиваются у безмолвного здания кабинета министров и опять кричат «Ганьба!». Дождь проникает в лайтбокс и подмачивает бессловесную листовку с перечеркнутой бело-сине-красной русской свиньей.

Иду по мокрому Майдану в Пинчук-центр. На крыльце гостиницы «Днiпро», в которой, как рассказывал генерал Маломуж, «Правый сектор», пугая постояльцев, захватил этаж, стоят ополченцы. «Какая сотня?» – окликает один другого. «Железная!» Спасаясь от дождя, встаю рядом, чтобы послушать разговоры. «Сегодня такой день… такой день… убью я кого-нибудь нах!» – сообщает суровый человек в камуфляже, и крыльцо пустеет.

Из окна шестого этажа Пинчук-арт-центра видна огромная надпись на крыше Бессарабского рынка: «Не философствуй, а сексуальным отношениям поспособствуй». В невинные предреволюционные времена ее написал Александр Курмаз-Гомер, номинант премии пинчуковского центра. Новые выставки так или иначе пристегнуты к актуальности. Жанна Кадырова выпилила из старой заводской стены карту Украины с отколовшимся Крымом, который лежит на полу. С изнанки приклеены советские обои. Почему-то, когда я хочу сфотографировать Кадырову на фоне ее стены, меня проворно хватает за руку охранник.

Чернобровый Никита Кадан нарисовал на настенных тарелках сцены пыток: руки, пристегнутые к батарее, милицейская дубинка в заднице, голова, придавленная ботинком. Все сделано пять лет назад, я эти картинки уже видел, но сейчас все блестит в революционном контексте.

Этажом выше – Ян Фабр. В ноябре я видел огромную его ретроспективу в Риме, но это совсем новый сюжет: история бельгийского Конго, рассказанная сияющими крыльями австралийского жука-древоточца и черепами. Череп, увешанный четками, череп, из которого торчит огромный брильянт, череп, разрубленный мачете, и самый замечательный череп с ключом от Ада. Тукан, сидящий на ветке («Невинная плодовитость»), вполне мог бы украсить птичник Януковича.

В двух шагах от арт-центра – один из главных арт-объектов Майдана: расписанный постамент памятника Ленину, снесенного в январе. Говорят, что это был не самый страшный Ленин, даже один из лучших, но удостовериться не удастся: его раскололи, раскромсали и растащили на сувениры.

У меня билет на концерт, который начнется в 8 вечера: Симфонический оркестр Чешского радио будет исполнять Яначека на фестивале «Пражская весна», и я уверен, что успею: два часа лететь до Праги, разница во времени – час. Но вмешиваются темные силы. Сначала задерживают самолет, а потом, перед самой посадкой, демонического вида стюардесса объявляет, что пассажиров эвакуируют. Нас вывозят из новенького терминала D в еще не открытый F, по-советски ничего не объясняя. Но вайфай приносит весть о том, что злоумышленник позвонил в «Борисполь» и объявил о бомбе. Вспыхивает истерика. «Скажи спасибо Путину!» – «Да при чем тут Путин!» – отвечает баба, которая только что возмущалась, что заперт туалет. Катавасия продолжается четыре часа, и самолет приземляется ровно в 8, когда мои музыканты уже настраивают скрипки. Кто виноват, если не Путин?