Тоска по мэру

Чувство это напоминает ноющий зуб. Терпеть можно, но нажмешь и... вспомнишь, что живешь в городе, где нет мэра. В Макеевке есть, в Бердичеве есть, в Комсомольске есть, наверное, и в Хацапетовке есть, а в Киеве нет. Абсурд ситуации очевиден даже тем, кто кровно в ней заинтересован.

Многие верят: мощный мэр сможет улучшить их жизнь. Мглистая иллюзия. В грозовом пространстве надвигающихся перемен, когда уже трещат перегородки, и большинство людей живет "всему напротив", вряд ли кому-то по силам что-либо кардинально изменить.

Но универсальные законы бытия неумолимы: чем сквернее обстоятельства, тем острее потребность в надежде. Киевляне все настойчивее ищут человека, способного втащить город на прежнюю высоту, человека, "заточенного" на поиски выходов в достойную жизнь. Как в Вене или, хотя бы, в Праге, Будапеште, Варшаве.

События последних лет горожан кое-чему научили. Они категорически не хотят городского головы, идущего в обход подлинных сложностей, пленника половинчатых решений, полуправд, малодушия и своего кармана. Они решительно отказываются слушать песни о том, как улучшается их существование, и как по ударно отремонтированным рельсам скоростного трамвая на Борщаговку катит счастье.

Конфигурация личности

Киев — довольно приличный мегаполис, даже по мировым меркам. От былой славы научного и культурного центра европейского масштаба он блистательно избавляется, а ранг мощного центра производства уже утратил. Всего пару десятилетий назад через проходные его заводов, комбинатов, объединений ежедневно проходило более 800 тысяч киевлян. Сейчас это мифология. Зато на его улицах — нескончаемый поток автомашин, появились высотки, супермаркеты, торгово-развлекательные центры и много еще кое-чего непроизводительного. Городское хозяйство разрастается, и традиционный вопрос — какой мэр для Киева лучше: политик или хозяйственник? — обретает новый формат. 

В послевоенные годы Киевом рулил, возможно, самый крепкий в его истории хозяйственник — Алексей Иосифович Давыдов (с 1947-го по 1963-й). Работая в газете "Вечірній Київ", которую тогда читали в каждой киевской семье (в отличие от нынешней агитки она глубоко и скрупулезно вникала в проблемы городской жизни), мне приходилось освещать заседания горисполкома. По сравнению с временами нынешними, все происходило куда ответственнее. Городские чиновники держались за свои позиции до дрожи в коленках, однако никто не пытался навести туману насчет расхода цемента, кирпича или глубины фундамента. Отлично знали: городского голову не проведешь. Он ведал — что, чего и сколько лежит в каждой подворотне. И что? Городу это помогло? Именно строительные просчеты лучшего хозяйственника привели к одной из самых болезненных в истории Киева катастроф — Куреневской трагедии 1961-го. Может, Городу повезло бы больше, будь мэром человек с менее развитыми хозяйственными талантами и более развитыми аналитическими.

Второй популярно спорный вопрос: какой мэр лучше — коренной киевлянин или человек, родом из других мест? Не буду лукавить: я за мэра-киевлянина. Почему? Поясню на примере. На канадском клене перед моим окном каждую весну сороки вьют гнездо. И вот однажды серая ворона (а это сильный и коварный хищник) вознамерилась полакомиться сорочьими яйцами. Надо было видеть, как уступающая агрессору в размерах и мощи птичка защищала свое гнездо.

В жизни рано или поздно приходится вступать в бой за тех, за кого ты в ответе. Лучше выходит, когда защищаешь свое гнездо. Но разве только место рождения делает его своим? Это в линейной геометрии все на своих местах. Действительность же — вне правил, как истина — вне слов.

Гримаса истории: единственный в современной истории мэр — коренной киевлянин Иван Оглоблин (1941 г.) случился при немцах. Это при нем в оккупированном Киеве начались расстрелы в Бабьем Яру. Мне привелось встретиться с ним в 1972 г. в Колумбийском университете в Нью-Йорке. Он объяснял, что пытался вмешаться, но немецкий военный комендант Эбергард грубо его оборвал и посоветовал не лезть не в свое дело. Он всю жизнь пытался это пояснить, но слушателей не находилось. День за днем он повсюду таскал на плечах мешок позора, а вечером укладывался с ним в постель, мечтая проснуться свободным от его тирании, но первое, что замечал, протирая опухшие глаза, был мешок. Профессор-историк, президент УВАН (Української Вільної Академії Наук) Оглоблин, несомненно, был самым образованным среди коллег по цеху, но это был навсегда придавленный судьбой человек.

При нынешних раскладах особую остроту вызывает вопрос: какой мэр для Киева лучше — богатый или бедный?

Деяния двух самых состоятельных отцов города ответа на этот схоластический вопрос не дают. О харьковчанине Леониде Черновецком лучше промолчим, хотя мэрское кресло в Киеве он покинул, скорее всего, самым богатым его обитателем за всю историю столицы, у которой он, наверняка, взял куда больше, чем дал.

Первый киевский гражданский губернатор Иван Фундуклей (с 1839-го по 1852-й) тоже был человеком не киевских кровей и отнюдь не бедным, хотя, думаю, активам Черновецкого уступал. Но к городу как к добыче не относился и больше ему отдавал, чем у него брал. Это он из собственного кармана замостил Андреевский спуск. Любовно уложенный булыжник, в отличие от потуг последних лет по реконструкции мостовой, доблестно нес свою службу не одно десятилетие. Могу утверждать с полным правом, поскольку учился в 25-й средней школе, что напротив Андреевской церкви, и по ровно уложенной, с радиальными узорами для скорейшего впитывания несущихся во время дождей потоков, по фундуклеевской булыге многие годы бегал изо дня в день. Он, опять же на свои кровные, построил и содержал женские гимназии, учениц которых горожане окрестили "фундуклейками", и сотворил для красавца-Киева множество замечательных вещей, благами которых (например, университетским ботаническим садом) киевляне пользуются и поныне. Недаром одну из красивейших улиц города нарекли его именем (ныне улица Богдана Хмельницкого). У коренных киевлян, в советские времена, когда улицу назвали именем Ленина, паролем для взаимного узнавания служило использование старого названия — Фундуклеевская. Красноречивый пример для нынешних временщиков: почетным гражданином Киева Фундуклея избрали, когда он уже два десятилетия жил на Тверском бульваре в Москве.

Понятное дело, нести на плечах грузы такого города можно только пошатываясь, с тотальным напряжением сил. Вызовы — грандиозны, но и награда велика — достойный мэр задержится в исторической памяти намного дольше любого високопосадовця. Требования к личным качествам такого человека нереально суровы, а искушения — реально выше возможностей против них устоять.

Нынешний начальник города лично мне симпатичен: он сдержан, деловит, быстро развивается. Вот только... Очевидный факт: количество и частота размещаемых в коммунальных изданиях его портретов превосходят показатели Никиты Сергеевича Хрущева в годы его "царствования". И портреты генералиссимуса Сталина появлялись в единственной местной тогда газете "Київська правда" реже портретов вчерашнего майора. Амбиции на киевский трон заводят этого симпатичного и внешне скромного человека явно не туда, что подтверждают программы коммунального телевидения, проходящие под назойливый аккомпанемент рефрена: "Прошла зима, настало лето, спасибо (начальнику) за это". Невольно возникающее в ответ глухое раздражение способно загасить любое доброе дело.

Итак, итак. Верится, что при выборе кандидатуры в мэры Киева пары искомых антонимов слабо применимы. Они для убогих мыслей. Тут важнее скрытый нерв. И мы попробуем к нему подобраться. А пока вскрылась фундаментальная парадигма проблемы: киевляне не хотят политика. Любого. Воспринимающего Киев военным трофеем, плацдармом победоносной поступи своей политической силы. Они хотят свой вариант Вацлава Гавела. Человека, для которого принципы справедливости превыше всего остального, и которому киевские проблемы будут приходить каждую ночь в добрых и злых снах.

Нерв киевских проблем

Жизнь не так проста, как кажется. Она — проще. И проблемы великого Города тоже простые.

Начнем с того, без чего не может обойтись ни один обитатель Киева. Воздуха. В 50–60-е он был совершенно другим — его можно было экспортировать. Этот редкостный коктейль был сотворен из прилетающих с южных степей ветров, настоянных на пахучих травах и ковылях; из освежающих в любой зной прохладных речных бризов; и мощных залпов густого аромата хвои. Благоприятная роза ветров над Киевом разносила эту благодать во все улочки-переулочки, так что воздушная атмосфера в них мало уступала кардиологическому санаторию. Массивы хвойных лесов, окружающих Киев практически замкнутым кольцом, прекрасно и неутомимо работали, делая воздух целебным и восхитительным (хвоя дышит через иголочки, очищая атмосферу, недаром же в Константиновке елочки не приживаются — не под силу им переваривать продукт, исторгаемый химическими гигантами). Пиршество ароматов дополнялось дарами городской флоры, обилию которой завидовали европейские столицы. Было чему дивиться — изумрудные днепровские склоны, многочисленные парки и скверы, широкие бульвары и улицы просто утопали в зелени. А нынче?

Судя по тому, какими темпами истребляются леса, мы можем оказаться последним поколением киевлян, успевшим вдохнуть остатки этого блаженства. Алчность чиновников добивает страну и буквально пожирает зеленые сокровища, принадлежащие всем. Пуща-Водица, Святошино, Бровары, Конча-Заспа, Ирпень, Ворзель... Если верить прессе, коттеджи, маєтки, дворцы и хатинки можновладців и их челяди, которые вгрызлись в хвойные леса, возводились преимущественно без должных разрешений и землеотводов, а строители ТРК, гипермаркетов и высоток и вовсе чихать хотели на мешающие им деревья.

С думой о легких Киева будущий мэр должен засыпать и просыпаться, а днем в упор не видеть препятствий для их охраны. Весь Киев содрогнулся бы от аплодисментов мэру, который подогонит бульдозер для сноса дворца в святом лесу и посадит на его месте елочку и сосенку. Такому мэру только за это простили бы все остальное.

Если убрать эмоции, сложившуюся ситуацию можно просчитать. На киевские дороги сейчас ежедневно выезжает на миллион двести тысяч автомобилей больше, чем в упомянутые времена. И каждый из них выбрасывает в атмосферу приличную дозу отравы из углекислого газа. Собственно, это главная причина изменений в качестве киевского воздуха. Для сохранения прежних его кондиций хвойный массив следовало бы увеличить в пять-шесть-семь раз (никто не считал), но, увы, он уменьшается. Как говорил классик: поковырялся в ухе — включил мозг. Так вот, если хорошо поковыряться, обнаруживается, что цена каждого хвойного дерева выросла в шесть-семь—семнадцать раз. Другими словами, если за убиение хвойного дерева ранее можно было штрафовать, то теперь пришло время за это сажать.

В динамическом сцеплении с этой проблемой пребывает стратегия распределения городского бюджета. Чему отдавать предпочтение — развитию индивидуального транспорта, а значит строительству дорог, развязок, эстакад, как это делается сейчас, или развитию массового общественного транспорта, которому пока перепадают остатки? Кому, как не мэру, предначертано включать мозг именно на этом уровне?

Каждый киевлянин ежедневно выпивает минимум пару литров воды. Каждый. Без исключений. Нам многое рассказывают о ее чистоте и допустимости нормативов. Хотелось бы увидеть человека, поверившего в эти песни. На самом деле, ни крысиный яд, ни раствор стирального порошка, ни воду, текущую из крана, лучше не пить. Причины известны: изношенность водозаборного оборудования, проржавевшие водопроводные трубы, нехватка реагентов и, конечно же, качество речной воды.

Пока на причале у киевской набережной стоит хотя бы один дебаркадер с ресторанами, дискотеками, а значит с кухнями и туалетами, которые спускают отходы в Днепр, будем считать, что городская власть в Киеве отсутствует. Не существует ни одной лазейки, ни одного аргумента, который смог бы это безобразие оправдать. Из Днепра пьют воду десятки миллионов людей, и тот, кто подсыпает в эту воду отраву, ничем не лучше хладнокровного убийцы, подсыпавшего яд в бокал вина и протягивающего этот бокал жертве. Никакой разницы.

Прогнозисты предрекают к середине века войны за пресную воду. В Киеве война уже началась, но мы этого не заметили. А ведь проблема разрешима. Я много лет прожил в Нью-Йорке и свидетельствую: там вода из крана вкуснее и чище нашей бутилированной. Приходилось бывать и у городского водохранилища, расположенного высокого в горах и охраняемого пуще суперсекретного объекта. Прогуливался и вдоль Рейна, поражаясь прозрачной чистоте его вод, а ведь еще в 70-е эту реку называли "сточной канавой Европы". Ничего удивительного: и немцы, и американцы приоритет питьевой воды поставили выше всех остальных. А что может быть важнее здоровья нации?

Эрго: будущий мэр Киева, прежде чем заснуть, должен задать себе вопрос: а что я сделал сегодня для того, чтобы киевляне пили по-настоящему чистую и вкусную воду? Будет такой вопрос задавать — будем считать его хорошим мэром. Тем более — Киева, где еще в царское время городские чиновники брали взятки бочонками с чистой водой.

Будем всегда помнить: Киев — единственный город в мире, где продают билеты на экскурсию в ад. На земном шаре нет такого города-призрака как Припять и такой обширной зоны, свободной от присутствия человека по трагическим причинам, как у нас под боком. Более четверти века киевляне живут под воздействием малых доз радиации. В других странах за нами наблюдают зорко и пристально, а мы (что, впрочем, естественно) не любим напоминаний об угрозах.

Если этим ограничиться, можно смириться. Но опасность, исходящая от нависшей над городом водной мегабомбы, тупой иглой сидит в сердце киевлян. И не имеет значения, кто и с каким яростным остервенением убеждает нас в прочности дамбы. Тем более, что у ее основания скопились десятки миллионов тонн радиоактивного ила, и ни одной стране в одиночку не под силу этот ил выгрести, а потом захоронить.

Такой проблемой не обзавелась ни одна столица в мире. Когда она зарождалась, в городе тоже был мэр. Он не совершил харакири, не призвал народ к бунту и даже не подал в отставку. Скорее всего, он не заморачивался такими эмпиреями и верил заявлениям московского конструктора этого типа реакторов — Александрова, будто его чернобыльские творения столь безопасны, что он, президент Академии наук СССР Александров, готов поставить на крыше реактора раскладушку и в ней еженощно почивать. Приблизительно в такой же манере киевлян убаюкивают сегодня рассказами о безопасности могильников для ядерных отходов, которые намеревались закладывать в сотне километров от города. Кстати, на земном шаре не отыскалось ни одного мегаполиса, у руководства которого хватило бы ума, не говоря уже — совести, согласиться на соседство с подобным монстром. Он, вроде, и спящий, но если разбудят, никому не уйти живым.

Жизнь, конечно, такое занятие, из которого пока никто не выбрался живым, но все почему-то хотят пожить подольше. В Киеве за последний год как будто что-то сдвинулось в положительную сторону: впервые за годы независимости горожане стали жить чуть-чуть дольше. Но до советских показателей далеко: за последние четверть века мужчины в городе стали жить на десяток лет меньше. Это и есть итоговый результат так называемой работы руководителей, не исключая мэра.

"Еще не взошло солнце, а в стране дураков уже кипела работа". Порой кажется, что Джанни Родари сказал это о нас. А как иначе назовешь бездумное строительство высоток в центре города? Ведь ни энергосети, ни инфраструктура, а особенно канализация на новые дополнительные нагрузки в виде тысяч новых задниц не рассчитана, она едва-едва справлялась со старыми. Нынешней зимой Киев спас кризис, приостановивший это безумие. Коллекторы расползались по швам: то там, то сям с нарастающим темпом всюду рвало и прорывало, но непостижимым образом выстояло, уцелело. Надолго ли?

Не нужно думать, что это исключительно киевская проблема. Одно время я был дружен с мэром канадского города Риджайна Лари Шнайдером. Аплертный, образованный, современный, немец по происхождению и американец по цепкому напору, он был неотделим от своего города. На вопрос о самой насущной проблеме, он, не задумываясь, ответил: канализация, учитывая особенности почвы, высокий уровень грунтовых вод, чистоту многочисленных озер. Кандидаты в киевские начальники, думаю, удивятся тому, что заокеанский мэр поставил на второе место. Оказывается, эквилибриум в развитии национальных общин, поддержку культурной жизни канадских немцев, украинцев, поляков, индейцев, румын и прочих. Вот уж воистину глава городской общины.

Кто хочет, тот и может

Культура — это тонкий озоновый слой. Прорви его — и ультрафиолет выжжет все: киевские кручи превратятся в терриконы, а горожане — в ничтожеств, сдающих в аренду лопату потерпевшим в стихиях по 250 гривен.

Петербуржец. Одессит. Москвич. Одно слово — и включается ассоциативный ряд. А киевлянин? Не тем ли должен быть озабочен мэр, чтобы наполнить это звание гордостью, достоинством и благородством? Город-то великий, славный, прекрасный. Щедро одаренный Создателем, наделенный, как и Вечный Рим, семью холмами, святыми лесами, полноводной рекой. Породивший сынов, обогативших человечество вершинными достижениями в искусстве и науке. Его оперные певцы и музыканты приносили городу европейскую славу. Приносили. А ныне разбрелись по свету, и их место заняли поющие коммерсанты и коменданты. Скрипачи и пианисты мирового уровня объезжают Киев десятой дорогой. Симфонические оркестры — и подавно. А человеку, чтобы оставаться человеком, хотя бы раз в год необходимо услышать аккорд полного симфонического оркестра. Пусть и не Берлинского или Филадельфийского, даже Конотопского или Мариупольского сгодится.

Говорят, Москва все увереннее обретает блеск азиатской столицы, а Киев, превращаясь в европейское захолустье, так же уверенно опускается на дно мировой цивилизации.

Города держатся на тех, кто их любит. В истории Киева бывали времена губительнее, но времен подлее он не переживал. Те, кто на каждой трибуне рвет на груди тельняшку, клянясь в любви к городу, его же и цинично уродуют. Вроде, не такая уж и беда — надстроить мансарду на доходных домах на Софийской площади. А как сразу исказилась перспектива, как уменьшилась колокольня, и как бы присел сам Софийский собор!

О воткнутых в историческую застройку высотках, невозвратно сломавших силуэт Киева, без чувства скорби и говорить невозможно. Все это напоминает ситуацию с дикарем, которому попался крупнейший алмаз, скажем "Кохинор", и он, в попытке выручить побольше, принялся разбивать его молотком на мелкие кусочки, даже не догадываясь, что его ценность сразу уменьшается в десятки, сотни раз. Какой спрос с дикаря? Но по итоговому счету в ответе оказывается все поколение, которому оставили одно наследство, а он, изуродовав его, передает дальше совсем другое.

По общему мнению, таких разрушений и вреда, нанесенных историческому центру города, Киев не знал с военной поры. По этому поводу у мэра должно заболеть сердце первым. Но скорбное предчувствие вещает: у отцов города, прежде всего, нет понимания того, что оказалось у них в руках. И с каждым днем это предчувствие крепнет.

Оползни, проснувшиеся в Киеве в начале апреля, — удар в большой колокол, а в малые колокола они бьют уже давно. Не спрашивайте, по ком этот звон. Андреевская церковь, Мариинский дворец, памятник святому Владимиру — не приведи Господь, могут остаться только на открытках. Киев — это вам не Манхеттен, небоскребы которого крепко опираются на кристаллический щит подземных скал. У нас подлые лессовые грунты, коварные плывуны и скользкие глины, накопившие достаточно негативной энергии для самых трагических событий. Корни каждого дерева, каждого кустарника, особенно на склонах, на печерских холмах, и поддерживающие правобережные кручи от сползания в Днепр, не то что беречь, молиться на них нужно, а не вбивать в них сваи для возведения монстров.

В Киеве есть вещи, которые нельзя делать ни при каких обстоятельствах. Нельзя и все. Например, трогать Нерушимую стену Софии, потому как по легенде Киев будет стоять, доколе будет стоять стена. Но легенды слагались давно, а деньги считаются по сегодняшнему курсу валют, и вот, поблизости стены, оказывается бассейн с 500-ми кубометрами воды. Трещины, возникшие в стенах Софии, о легенде напоминают. Пока — шепотом. Нельзя посягать и на Днепровские склоны.

Именем того мэра, при котором это произойдет (спаси нас и помилуй) будут пугать детей.

Город стремительно меняет свой облик, да и жизнь в нем уже иная. Скажете, все меняется. Да — это универсальный и неумолимый процесс, и пытаться остановить его так же тщетно, как и, ухватившись руками за хвост, останавливать идущий на взлет реактивный лайнер. Но почему-то в Будапеште, Праге, Варшаве, не говоря уже о Вене, эти процессы власти пытаются гармонизировать с интересами горожан, а в Киеве они протекают "с особым цинизмом".

Киев съежился в готовности встретить самую главную опасность в своей истории — битву с денежным мешком. Битву неравную и с мизерными шансами на успех. Но пока шансы есть, нужно выползать из хат, которые с краю, и встречать опасность лицом к лицу. Нужен Человек, который поведет всех за собой. Киевляне по такому человеку тоскуют.

Тоска эта пронзительная, отсюда и пафос, и чрезмерно завышенные ожидания. Мэры же — люди земные, и руководят реальными городами. Иногда большими, нежели Киев.

К примеру, ворох проблем у мэра Нью-Йорка Блумберга, наверняка, многократно превосходит тот, что на плечах у его киевского коллеги. Он с ними не только справляется, но и находит силы и время для личной заботы об избыточном весе горожан. Он не хочет, чтобы они переедали и выглядели толстыми. Он заботится о качественной еде для жителей своего города. Он — личность, и его ни с кем не спутаешь, потому что у него свой собственный взгляд на город и его проблемы.

Вряд ли в обозримом будущем Киев сможет тягаться с Нью-Йорком, бюджет которого в несколько раз превосходит бюджет всей Украины. Но у нас есть все основания рассчитывать на то, что уже на этих выборах мы обзаведемся мэром со своим собственным видением достоинств нашего города и его многообразных проблем. Человека такого масштаба личности, с таким набором личных качеств и такой решимостью защищать интересы Города, которые дадут право назвать его киевлянином номер один. О таком человеке хорошо бы не только тосковать — пора его отыскать.