Клечко и Ясенюк, или Мастер и Маргарита

На веранде ресторана здания МАССОЛИТа бряцала музыка. За столиками сидели поэты, литераторы, скетчисты и прочие чудотворцы, усиленно поглощая изящные блюда местной кухни.

Яйца-кокотт с шампиньонным пюре в чашечках, стерлядь в серебристой кастрюльке, переложенная раковыми шейками и свежей икрой, куриные котлеты де-воляй, филе из рябчика – все это отечественные дарования смело отправляли себе в рот, смачно причмокивая и хлопая сидящего рядом соседа. Ведь не имея возможности говорить из-за объемного количества еды во рту, они желали выразить свой восторг и радость от принятия пищи. И вместо глухого возгласа «какая прелесть!» поэты, литераторы, скетчисты и прочие чудотворцы хлопали друг друга по плечу, стараясь выпучить глаза в неимоверной истоме от наслаждения. В запотевшие бокалы рекой лилось шампанское, маленькие стопочки не успевали высохнуть от очередной порции водки, а прозрачный нарзан выливался из высокого стакана с диковинной росписью в виде сказочного цветка. Никакие преграды уже не могли сдержать бурлящий внутри поток эмоций, поэтому большая часть членов МАССОЛИТа уже притопывала одной ножкой в такт музыки. «Аллилуйя» гремел оркестр ресторана.

«Аллилуйя» готов был воскликнуть Арсений Ясенюк, революционный баснописец. Именно Арсений в прошлом номере газеты «Грушевский рабочий» толково в трех фразах предрек нарастающий огонь мировой революции. «Революционный фитиль необходимо зажечь искрой из сердца, народное восстание снесет голову буржуям!» – этими строками, опубликованными на третьей странице газеты в крайней колонке правого угла, революционный баснописец очень гордился. Он считал, что после прочтения его строк пламя народного бунта неминуемо воспылает и толпы бородатых крестьян в лаптях, старых потертых рубахах и обрезами за поясом автоматически довершат его мировое революционное дело где-то в районе Междугоры. Но в данную секунду Арсений отбросил все бунтовские порывы его чуткой банковской души и готов воскликнуть вслед оркестру «аллилуйя». «А-а-а», – открыл было рот сладостный певец Революции.

Но далее последовали события, напрочь перечеркнувшие все певческие порывы баснописца. «А-а-а-а», – громко закричала дама у крайнего столика. Оркестр стих. Притопывания членов МАССОЛИТа мгновенно прекратилось, официанты замерли с очередной порцией еды на подносе. Казалось, даже холодное бурлящее шампанское в фужерах, поистратив все пузырьки, застыло в неподвижности. Все обернулись ко входу. И перед ними предстал он. Держа в руках свечку, с прикованной большой булавкой к майке спортивного типа потертой иконкой, в пляжных трусах, больше похожих на боксерские, перед посетителями ресторана появился Иван Бездо…ах, простите, Виталий Клечко. Виталий обвел собравшихся хмурым взором из под рассеченной правой брови, откуда тоненькой струйкой стекала алая кровь. «Его больше нет!» – громогласно огласил пришелец, подняв полыхающую желтоватым огнем свечку, будто боец на ринге в момент победы. «Кого нет? Кого нет?», – зашушукали массолитовцы, одергивая края пиджаков, и вопросительно смотря в глаза друг другу. Сумятица и смятение пришли в ряды литературных деятелей. В течение пяти минут они шушукались, пока Клечко медленно ходил по кругу, периодически поднимал свечку и откалывал от майки иконку, будто ожидая, что кто-то бросит ему вызов. «Мэра киевского нет!» – вдруг многозначительно сказал он. Сказанное привнесло еще большее смятение в головы посетителей ресторана. Невозможно было измерить ту глубину молчания, воцарившуюся на веранде. «Нету его и все тут!», – все также многозначительно сказал Клечко, вдруг почему-то заулыбавшись.

«Ну, так будь кандидатом на мэрский пост», – вдруг выпустил из себя все свое революционное настроение Арсений. Клечко встрепенулся. Будто ужаленный он стал вглядываться в нестройные ряды литераторов, ища единственным целым глазом автора фразы. «Да, как ты посме…», – грубо начал «боксер», найдя возмутителя клечковского порядка. «Аллилуйя, – внезапно в ответ выпалил Арсений, – наш кандидат Клечко!». И все присутствующие, не до конца понимая, что происходит, принялись поздравлять «боксера» с выдвижением на пост мэра, наливать ему по сто грамм. Шокированный Клечко просто стоял и лупал глазами. А в темном углу затаился Арсений. Поблескивая стеклами круглых очков, он смотрел на толпу и ощущал себя мастером интриг, новым ришелье, серым кардиналом.

На веранде ресторана здания МАССОЛИТ грянула музыка. Поэты, литераторы, скетчисты и прочие чудотворцы продолжили поглощать пищу. В середине стоял, пошатываясь Клечко. Ничего не предвещало бури. И только в голове у Арсения сотни бородатых крестьян в лаптях, старых потертых рубахах и обрезами за поясом направлялись тайными темными тропами сквозь леса и овраги в район Междугоры, чтобы зажечь пламя мировой революции.