Чего нам ждать от крымских татар

Татарский вопрос в Крыму немного поутих — и это настораживает. В общем-то, он не должен утихать. Ведь по своей глубинной сути этот вопрос не решен ни для самих татар, ни для других народов Крыма.

Мне как русскому человеку, проживающему в Крыму, важно знать, чего хотят крымские татары стратегически. Мне надо понимать, на что мне здесь в Крыму рассчитывать, могу ли я оставлять здесь своих детей, а впоследствии и внуков.

Что я знаю о крымских татарах как простой обыватель?

Были депортированы. Вернулись. Торгуют на рынках. Ездят на советских машинах. Захватывают земли возле Симферополя. Мусульмане. Непонятно, что у них на уме. Замкнутые.

Не так давно на автобусной остановке подслушал разговор двух молодых людей лет по 20 (мат опущен).

— А кто этот человек, который кузов тебе варил?

— Да татарин.

— Понастроили тут мечетей. Пусть в свой Татарстан обратно едут.

Это типичная реакция низовой славянской молодежи на геополитическую ситуацию в Крыму. Если татарин, значит из Татарстана. А если вы спросите у такого «молчела», где находится Татарстан, он ответит: «Да где-то за Волгой», и со знанием дела махнет рукой в сторону Бенилюкса. Обыдление – наша повседневность.

Итак, чего же хотят крымские татары?

Я решил провести собственное расследование, основанное не на шаблонных интернет-перепостах, которые очень часто носят ошибочный характер, а на личном мониторинге мнений.

Несколько крымско-татарских семей я знаю лично. Кое с кем эпизодически дружу. Можно было бы анкетирование провести, но для многих крымских татар анкета – это «бумага начальников». Как минимум, она вызывает недоверие. Поэтому мой метод исследования таков. Звоню человеку и говорю: «Давай встретимся. Хочу лично знать, к чему готовиться».

Беседовал я в основном с людьми, которым за сорок и даже за пятьдесят – с родившимися в местах депортации, помнящими Советский Союз и, как следствие, обладающими кругозором и жизненным опытом. Потратив на общение с ними в целом около трех недель, я сделал несколько выводов.

Первое, на что я обратил внимание при беседе с этими людьми, это на их отношение к современной татарской молодежи. Отношение это можно свести к следующей формуле: «Молодые не понимают, что происходит в современном мире».

Мой старый приятель Фатих, торгующий с женой на местном рынке овощами, так пояснил ситуацию:

— Мы благодарим Аллаха, что в Крым вернулись. А молодежь всем недовольна. Их, понимаешь ли, приезжие раздражают.

Из разговора выясняется, что никакого идейного монолита в среде крымских татар нет. Молодежь дрейфует в сторону исламского радикализма. »Старики» (кому за 40) в целом придерживаются умеренных взглядов. Молодежь, чтобы получить автономию, готова пойти на новое Косово. Старики, чтобы не случилось новое крымское Косово, готовы отказаться от идеи национальной автономии. Обе стороны друг друга недопонимают. А молодежь «стариков» еще тайком и ненавидит за «старое».

«Старое» — это все то, что имеет хоть какое-то отношение к Советскому Союзу. Молодежи претит налет советского менталитета в стариках. А этот налет есть даже у такого человека, как бессменный председатель крымскотатарского Меджлиса Мустафа Джемилев. С этим человеком в середине 90-х я общался лично. Он хоть и отсидевший диссидент, но исключительно советский диссидент и, я бы даже сказал, советский интеллигент. Плоть и кровь еще «той» системы, которую молодые не знают и считают для себя абсолютно чужеродной, и потенциально враждебной.

Спрашиваю у Фатиха, за что крымско-татарская молодежь ополчилась на носителей советского менталитета?

— За идею дружбы народов. Мы же правда считали, что дружить надо со всеми. А они, молодые, считают, что дружить надо только с мусульманами. Ибо мир создан Аллахом для правоверных. Многие из нашей молодежи видят вокруг себя только верных и неверных. Они не улавливают разнообразия окружающего мира.

У Фатиха есть сын Мурат. Ему 20 лет, родился он уже здесь, в Крыму. Недавно открыл свой шиномонтаж. Я хотел с Муратом поговорить, но тот от разговора ушел. На вопрос отца, «почему говорить с человеком не хочешь», ответил, что ему работать надо.

— В нашей мечети новый мулла, — покачал головой Фатих, – новый человек, значит и новые порядки.

Вторая семья, с которой я знаком, — из крымско-татарских цыган (оказывается, есть и такие). Когда немцы в 1942 вошли в Крым, они стали уничтожать цыган и евреев. И те цыгане, которые знали крымско-татарский язык, стали выдавать себя за крымских татар. Но судьба сыграла с ними злую шутку: «записавшись» крымскими татарами, цыгане в конце войны попали под сталинскую депортацию и были сосланы в 1944-м Узбекистан. С 1989 г. они вместе с татарами стали возвращаться.

Цыган Зураб сначала тоже работал на рынке, но теперь перегоняет иномарки из Ивано-Франковска в Крым на продажу. Жена его, Фатима, работает в украинской военной части санитаркой. Сам Зураб называет себя христианским мусульманином, захаживая и в мечеть, и в церковь. Фатима каким-то образом попала к баптистам. Каждый вечер у них дома религиозный диспут. Детям на эти духовные споры наплевать – они сидят в Интернете и мечтают уехать учиться в дальнее зарубежье.

Основные опасения Зураба сводятся к провокациям со стороны неких «третьих сил». Тут все очень хорошо помнят события на Балканах. На взгляд Зураба, в Крыму все сползает именно к такому развитию событий.

— Казаков тут все больше и ваххабитов в Крыму с каждым годом все больше, — приводит аргументы он. — И те и другие за веру пойдут умирать. Так и перебьют друг друга. Крым опустеет и его заселят другими народами.

Я поинтересовался, какими именно.

— Ну, например, французами или евреями. Их арабы скоро совсем из своих государств выдавят.

Вообще, разговоры о том, что Крым постепенно заселится какими-то другими народами, всплывает то среди татар, то среди русских. Даже либеральные экономисты иногда высказываются в том духе, что, мол, хорошо бы взять и заменить «неэффективное» население полуострова каким-нибудь другим. В воздухе висит ощущение нестабильности и исторической эпизодичности той социальной системы, которая сложилась к моменту распада Советского Союза.

Ситуация такова, что практически все основные крымские народности и геополитические силы чувствуют себя в той или иной степени ущемленными: русские чувствуют себя брошенными Россией, крымские татары хотят автономии, но им не дают. Киев держит на коротком поводке стагнирующую крымскую АР, не совсем хорошо понимая, что с этим хрущевским подарком делать.

Ситуация на данный момент тихая и стабильная. Но от этой стабильности удручающе попахивает фатализмом бикфордова шнура. Когда огонек так медленно ползет к динамиту, и ты сидишь завороженный, не в силах оторвать взгляд.

Кстати, я еще одну крымско-татарскую семью посетил не так давно. Семья эта с высоким социальным статусом. У главы семейства свой бизнес, трехэтажный дом и пост в администрации Симферополя. Пока его старшая дочь варила нам кофе, задаю вопрос:

— Скажи, Мустафа, чего крымские татары больше всего боятся?

Мустафа долго думал, глядя в воображаемую даль.

— Национальной автономии. Это стопроцентная война. Тут многие это понимают. Но вслух не говорят.

— А нам, русским, чего бояться?

— Присоединения к России. Это еще одна война.

Конечно же, это мнение частное и очень субъективное. Но очень для Крыма типичное. Крым – это такая особенная территория, где все хотят изменений. И все их жутко боятся.

Буквально на днях в Европарламенте прошла конференция под названием «Давид и Голиаф – маленькие народы под гнетом тоталитарных режимов», на которой держал речь представитель крымских татар Али Хамзин — лицо ответственное за «внешние сношения» Меджлиса. Хамзин выступил с инициативой создания Нюрнбергского процесса над преступлениями советского режима (по аналогии с фашистским режимом).

Этот человек считается ярым россофобом и советоненавистником. Но если вы найдете в Интернете его фотографии и хорошенечко рассмотрите их, то очень сильно удивитесь. По выражению лица тот «ястреб» до боли похож на Черномырдина середины 90-ых: типичная номенклатурная самоуверенность бывшего советского бонзы, обеспеченная причастностью к силовым структурам и крупному бизнесу. Ситуация вообще очень типичная для всех без исключения парламентов постсоветского пространства. Но нетипичная для крымско-татарского Меджлиса, где практически до сих пор сохранялась идея представительской демократии «снизу».

Многие из татар считают, что такие люди (читай коррумпированные чиновники) рано или поздно расколют крымско-татарское движение, ибо масштаб их личности, кругозор и сфера интересов далеки от той высокой моральной планки, которую воплощали старые советские диссиденты типа Мустафы Джамилева — прошедшие лагеря и готовые жертвовать собой ради идеала.