Конституция. Английские разгадки
Хочу поделиться с читателем двумя наблюдениями, связанными с темой конституции и извечного вопроса «почему она не работает». Интересуясь этой проблемой последние лет 20, я постоянно сталкивался с упоминаниями (преимущественно вскользь) о неких обстоятельствах, связанных с английской конституцией.
Хочу поделиться с читателем двумя наблюдениями, связанными с темой конституции и извечного вопроса «почему она не работает». Интересуясь этой проблемой последние лет 20, я постоянно сталкивался с упоминаниями (преимущественно вскользь) о неких обстоятельствах, связанных с английской конституцией.
Нужно сказать, что современный конституционализм это такая «вещь в себе», он занимается проблемами конституционного права, предполагая по умолчанию, что конституция есть некое объективное явление, вроде, скажем, кварков или мю-мезонов. В общем, мой совет – если вы всерьез хотите что-то узнать о конституции и понять, в чем же, собственно, фишка, то не читайте современных авторов.
Так вот, если перебраться поближе к современникам конституционного эксперимента, то вещи становятся куда более понятными. Например, выясняется, что все это идет от «английской конституции». Под английской конституцией понималось такое состояние дел, которое позволяло англичанам быть самыми свободными людьми своего времени. Континентальные деятели и, прежде всего, французы, живо интересовались английским секретом. Вольтер и, особенно, Монтескье потратили немало усилий для того, чтобы, так сказать, «перенять опыт». Французы начали «внедрение передового опыта» со своей революции. Первая их конституция содержала очень много самых разных прав, но, как писали современники, никогда еще не было такого времени, когда бы эти права так грубо попирались. В общем, ничего не вышло.
В течение всего XIX века идет дискуссия о конституции, наконец Альберт Дайси предпринимает попытку описать «английскую конституцию» с позиции английского юриста (правда, уже во времена, когда теория права испытывала сильное влияние континентальной традиции). Он показывает простое обстоятельство, а именно — английская конституция — это, по сути, судебная практика. До того, как «Хабеас корпус» с третьей или четвертой попытки стал парламентским законом, он уже лет четыреста фактически применялся английскими судами. И так далее. То есть, английская конституция (которой, как все знают, не существует в виде писаного текста) это просто набор норм и процедур, выработанных в ходе решения совершенно частных дел в разное время разными людьми. То есть, это явление, которое возникло естественным путем, и существует вне зависимости от того, знаете вы о нем, задумываетесь ли вы о его существовании, пытаетесь ли вы вычленить его из всего остального корпуса права, даете ли вы ему какое-то специальное название.
Это, кстати, объясняет и относительный успех американской конституции, в отличие от французских. Американские колонисты устроили революцию как раз потому, что полагали, что король нарушает конституцию (чем он действительно и занимался). Поэтому они написали свою. Однако, право в бывших колониях было и осталось британским, то есть, преимущественно «правом судей», а не «правом законов». Судьи продолжали (и до сих пор это делают) использовать процедуры и практики, которым уже по несколько сотен лет. Поэтому первые лет сто США удавалось совмещать писаную конституцию с британским правом, затем начались проблемы и сегодня общее мнение таково, что в США уже преобладает «право законов», а не «право судей». Но это уже другая тема.
В общем, сама идея писаной конституции, которая якобы что-то «устанавливает» и тем более «гарантирует», является абсурдом. Конституция может «установить» лишь то, что уже и так существует. Поэтому ответ на вопрос «какая должна быть конституция для того, чтобы она работала» есть только один — никакая. «Работать» должно здесь, прямо тут, где мы живем. Никакие писаные кем-то тексты никак не способны что-то изменить.
Второе обстоятельство, о котором я хочу сказать, тесно связано с первым. Это тоже британский конституционный принцип «нет налогообложения без представительства». На самом деле его следует читать как «нет налогообложения без согласия облагаемых». Опять же, мне то тут, то там попадаются упоминания о сложностях, которые регулярно испытывала британская корона в поисках денег. Эти сложности состояли в том, что король не мог просто так придумывать и вводить новые налоги. Если короне требовались деньги, нужно было созвать парламент и просить его одобрения. При этом английские законы к тому же часто имеют срок действия. То есть, созвав парламент, король должен был доказать, что существующих налогов не хватает. Фактически, каждый парламент проводил ревизию государственных доходов и расходов и король всегда рисковал не только не получить желаемого, но и быть урезанным в финансировании. Сравните эту ситуацию с нашим положением, когда налоги вводятся «навсегда» и государству гарантировано финансирование при любом положении дел.
Я думаю, что это финансовое обстоятельство сыграло ничуть не меньшую роль в превращении Англии в «остров свободы», «владычицу морей» и «мастерскую мира», чем чисто конституционные обстоятельства. Если и существует хоть какой-то относительно надежный способ держать государство в рамках минимума, то это постоянный финансовый голод и необходимость получать согласие на каждое действие. Правда, как показывает дальнейший ход событий, со временем государства находят выход и из этого положения.
В заключение цитата из книги, которая как раз оказалась под рукой: «с нашей точки зрения чрезвычайно интересно, то, что представительство в Общинном совете не обязательно предполагало, что решения должны приниматься большинством. Например, в 1221 году епископ Винчестерский, призванный затем, чтобы получить его согласие на щитовой налог, после того, как совет одобрил его, отказался платить на том основании, что он был против и лорд-канцлер удовлетворил его прошение».