Истории семей, которых разделил Крым

16 марта я была в Крыму. Я видела людей, которые шли на референдум как на праздник. И возвращались с референдума, как с праздника. Которые хором пели советский гимн, как мы пели гимн украинский.

Для которых их «майдан», которого не было, тоже закончился их победой, которая есть: завернутые в российский триколор, они праздновали победу над всем плохим, и это все плохое для них была Украина, где зарплаты у моряков меньше, чем у российских.

Где украинское телевидение можно не смотреть, потому что там все равно показывают российские сериалы. Где граждане меньше тратят денег на отдых.

Став частью России, Крым забрал с собой не только санатории на побережье, дворцы и военные корабли. У части граждан Украины за границу переехала родина.

Крымчане поделились с INSIDER своими семейными историями, ставшими такой же неотвратимой реальностью, как и отделение полуострова.

-- Аня и мама

«Между мной и Россией мама выбирает Россию», - плачет Аня. Ей 40 лет. Или почти 40. Двадцать из них она живет в Киеве. Сюда они переехали с мужем из Севастополя. Здесь родилась их дочь Алина, бывшая одноклассница моей дочери.

Обе Алининых бабушки живут в Севастополе, и они за Россию. Алина считает, что говорить с ними бесполезно и просит Аню не звонить бабушкам и не расстраиваться самой.

«С моей мамой еще можно о чем-то беседовать, а свекровь больше боится «Правого сектора», который она в глаза не видела, чем потерять единственного сына и единственную внучку», - по словам Ани, у нее один шанс мирно закончить разговор с крымскими родственниками – это вообще не вспоминать Майдан, не говорить о том, что волнует, ограничиваясь общими фразами о здоровье и погоде.

Как с чужими. Соседями, например. Или инопланетянами: «Моя подруга, самая лучшая, звонит 23 февраля и поздравляет мужа с днем армии и военно-морского флота. Я говорю ей: ты что, с ума сошла? У нас тут Небесную сотню хоронят, нас всех трясет, а она: «Аня, мне что Лешу с праздником нельзя поздравить? Он, между прочим, у тебя военный моряк в прошлом». Праздник у них, понимаешь?…»

Я-то как раз понимаю. Поэтому Аня мне и рассказывает. О своей маме. О сестре, которая осталась в Севастополе и которая тоже за Россию. О том, как мама ее учила в детстве шить – Аня изумительно шьет, у Алины в школе были самые прикольные карнавальные костюмы.

Аня рассказывает, какая у мамы мастерская. Маленькая, как грузовой лифт. Зато до всего можно дотянуться, не вставая с места. И у мамы золотые руки. А у маминой мамы фамилия Дикуненко, украинская же фамилия. Для Ани это много значит. После референдума Аня написала маме стихи. На украинском. Первый раз в жизни. «Я же не учила», - говорит Аня.

«Мамо моя рідна, мови я не знаю, та до тебе, люба, з питанням звертаюсь…»– и так шесть куплетов.

»Я не понимаю, как она могла. Она же мне обещала, что не будет голосовать. Я же думала, она понимает», – говорит Аня.

«Да Аня же сама родилась во Владивостоке, в России», – говорит Анина мама Галина Викторовна. И добавляет с облегчением: «Мы просто туда вернулись…». Туда – это в Россию.

Еще она рассказывает, что у них все хорошо. Что на площади у них, на Нахимовской, «так чисто, так светло». Что, вот, в аэропорт ездили – зятя встречать, так все спокойно, без каких бы то ни было эксцессов – только паспорта проверили на блокпостах, чемоданы досмотрели – и все. А я про себя отмечаю наше майдановское «так чисто» и терпимость к своим блокпостам.

Проблема одна: Аня хочет говорить только о политике. «Я не могу с ней поговорить ни о чем другом», – сетует Галина Викторовна. И добавляет: «Ну так уже и будет. Ничего уже не изменить», – произносит она так поспешно, будто это я собираюсь что-то менять в Севастополе и меня надо предупредить, чтобы я не тратила силы понапрасну.

-- Оля и ее сестра Таня

Оля уже много лет живет в Киеве. Здесь сын, муж, работа. В Евпатории остались родители и сестра Таня.

«У моей мамы больное сердце, поэтому я стараюсь ее не тревожить. Когда я сообщила маме, что остаюсь украинкой, мама расплакалась», – говорит Оля и подтверждает: после референдума с родителями почти не общается. Нет сил.

«Однажды Оля прислала СМС маме. От имени своего сына. Там было написано: «Бабушка, я остаюсь в Украине”. Мама расплакалась». Не из-за того, что внук остается гражданином Украины – просто для пожилых людей любое разделение болезненно, уточняет Таня.

Вообще в Украине люди агрессивны, не то, что в Крыму, считает Таня: «У моей подруги был день рождения, так ей позвонили родственники и вместо того, чтобы просто поздравить, начали выступать, почему вы не выходите на Майдан, мол, вы предатели. Другой тоже звонили родственники и говорили, что в Винницкую область она может больше не приезжать… И масса таких историй. Одни звонят и вместо «Здравствуйте» говорят: «Слава Украине». А потом наезжают: «Почему вы не отвечаете Героям слава?»…

Оля сдержанна. Таня рассудительна. Обе стараются говорить так, чтобы не осложнить и без того сложную ситуацию. Все-таки семья.

-- Почему они…

И все-таки: как так получилось, что для детей, уехавших из Крыма в Киев, естественным выбором стал Майдан, а для родителей и родственников, оставшихся в Крыму, – Россия?

Как так произошло, спрашиваю у Тани. «С нашей Олей это уже давно, – говорит Таня, как мне кажется, с сочувствием. – Еще с 2004-го. Она и тогда была за Майдан».

А вы? Мне же интересно. «Очень нейтрально», – отвечает Таня, что в переводе с крымских реалий означает чуть ли не проукраинскую позицию. По крайней мере, терпимую.

«Я тоже ждала каких-то шагов со стороны Украины. Но к нам не приехал ни один украинский политик. А этот языковой закон… Они что, не понимают, что здесь это было хуже разорвавшейся бомбы?» – мы стараемся говорить не о политике, но она все равно просачивается в разговор.

«Большинство евпаторийцев - бедные люди, зарплаты у многих не больше 1,5 тыс. грн в месяц и начинать там нужно было совсем не с украинского языка. Россияне в Крыму считаются более богатыми туристами, чем украинцы, поэтому их больше любят. Украинцев же считают жадными. Пока я жила в Крыму, не чувствовала, что Крым является частью Украины. Какое-то время в Киеве мне приходилось адаптироваться и учиться говорить «гривна», а не «рубль». В Киеве ты ощущаешь себя частью страны, а там, в Крыму, ты смотришь российское ТВ и думаешь, что Путин – твой президент, мыслей об Украине нет, практически нет», - рассуждает Оля.

Аня рассказывает о Севастополе. О друзьях, которые оканчивали военное училище вместе с ее мужем Алешей. О том, что часть из них сразу пошла служить в российский флот, а часть – в украинский. Что у тех, кто в российском флоте, и зарплата больше, и квартиры дают. Те, что в украинском, как-то выживают.

А если глобально… То, понимаешь, говорит мне Аня, мы оказались здесь, потому что мы такие, а не мы такие, потому что мы здесь.

-- Диалог? Невозможен

У меня чувство вины, говорит Аня. Я должна была найти слова. С первого дня Майдана я старалась объяснить все маме. Я специально смотрела российские каналы, чтобы с ней разговаривать. А она каждый раз давала мне новые вводные.

«Это все время пинг-понг какой-то», – говорит Аня. Каждый разговор заканчивается скандалом. «Ну, как я могу доказать маме, что Тимошенко не говорила, что будет расстреливать россиян атомными бомбами, как ей сказал на российском ТВ?», – и кается: «Да, психую».

Аня очень зла на российские каналы. Она считает, что они отобрали у нее родину. Они – и каждый, кто голосовал на референдуме за Россию. В Севастополе это, похоже, 123%.

Мама была последним человеком, с которым она могла на эти темы говорить. Теперь мама бросает трубку. А мне говорит: зачем Аня все время о политике. И правда – зачем.

Оля говорит то же самое, тот же пинг-понг: «Последнее время разговоры с домашними строятся так. Я говорю: а вот в Феодосии бабушку побили, которая была за Украину. И тут же мне рассказывают, что во Львове националисты побили ветерана ВОВ. Мы можем говорить долго, но в итоге каждый останется при своем мнении еще и обиженный или огорченный».

Сестре Тане тоже нелегко: «Нам постоянно рассказывают, что мы зомби. Но я смотрю не только российские каналы, но и украинские, читаю интернет-СМИ. Много дезинформации со всех сторон. И не надо считать, что нас тут кто-то зазомбировал. Мы изначально не хотели в Евросоюз – Таможенный союз нам как-то ближе и понятней».

-- Мы не приедем

Вы поедете в Крым в этом году, спрашиваю у своих киевских крымчан. «Нет», – отвечает Аня. «Нет», – отвечает Оля. «Желания нет», – отвечает Лена.

Лена из Гурзуфа. Она совсем молодая, ей лет 20 с хвостиком. Вся Ленина семья перебралась в Киев. Но в Крыму остались друзья. «Или я даже не знаю, как теперь сказать…» – говорит Лена.

Лена показывает фрагмент переписки с кумом из соцсети Вконтакте. Он пишет про «разгул бандитов в Киеве» и что «бабушка воевала не за это». Крым – это Россия, а Путин – герой.

Оля тоже рассказывает, что Фейсбук стал в эти дни для нее вторым фронтом. «Я не хочу думать о том, что придется с ними общаться», - говорит она о своих близких-далеких знакомых оттуда: «Они мне прямым текстом писали все это время: «Оля, ты все врешь».

«Я люблю свой город», – говорит Аня. И говорит об одном ощущении, которое ее мучает: будто я его люблю, а он меня нет. Это она о Севастополе.

«В Евпатории такой воздух – такого больше нигде нет», – говорит Оля.

«Многие говорят: вот они почувствуют, каково это, без Украины… Но я же не хочу, чтобы у моей мамы не было света, воды, денег… А главное, чтобы от них отвернулся весь мир», – говорит Аня.

«Я думаю, мы все помиримся. Нам надо время, чтобы осознать, что мы не плохие и хорошие, а просто у нас разные точки зрения», – считает Таня.

А ее сестра Оля тоже говорит, что все помирятся, и тоже, что надо время: «Мы все равно будем общаться. Пусть пройдет время, мы снова будем звонить друг другу. Они мне будут рассказывать о своей пенсии в рублях, городских слухах, о том, как у них в России теперь хорошо… А я о себе – о своем сыне, о Киеве, о том, что все хорошо у нас…».

Спасибо Анне Будняк и ее маме Галине Викторовне, Ольге Хлопенковой, Татьяне Митрофановой, Елене Додоновой за то, что согласились рассказать о самом важном – своих родных.