«Все вопросы к командирам, от них получаем данные!»

Спикер АТО Андрей Лысенко отвечает на претензию: «Почему даете брехливую информацию?»

-- «Военная цензура обязательно есть»

У армейских журналистов много внутренних ограничений?

В 2014-м по инициативе администрации президента Украины создали пресс-центр штаба АТО. Это был первый шаг к структурированной системе информирования. Как система работает — другой вопрос, но она существует. Кроме основного пресс-центра в трех секторах зоны есть, так сказать, филиалы. В подразделениях — свои пресс-офицеры. Если офицер не назначен, то его обязанности выполняет заместитель командира по работе с личным составом.

По-старому — политрук?

Да. В секторе как минимум два человека, которые пишут, фотографируют и передают информацию. В пресс-центре штаба АТО офицеры заняты выпуском «Народної армії», съемкой видео и организацией работы медиа на передовой. Недовольство со стороны СМИ встречается. Но это единичные случаи, связаны с тем, что не пустили туда, где обстрелы идут. Вообще-то гражданских коллег в зоне АТО было бы правильно называть фронтовыми, а не военными журналистами, чтобы не создавать путаницы. Военный журналист носит погоны и по всем военным уставам отвечает за произведенную продукцию.

{-1}

Есть ли на Украине военная цензура, кто главный военный цензор?

Военная цензура обязательно есть. И главный военный цензор тоже — но фамилию и звание я не имею права называть. В каждом соединении служит начальник управления либо отдела, который отвечает за сохранность военной и государственной тайны. Следит за тем, чтобы в теле- и фотокамеры не попадали документы с грифом «Секретно»: штабные карты, боевые распоряжения, приказы, кодовые таблицы для связи, списки личного состава воинских частей. Потому что даже по финансовой ведомости можно определить численность военнослужащих. Также запрещено показывать аппаратуру закрытой связи, компьютеры «сами в себе», то есть не подключенные к Сети машины для обработки секретных данных. Под табу — ходы сообщения между взводными опорными пунктами. Нельзя «светить» позиции, откуда ведется наблюдение за врагом, передислокацию колонн. Всегда просим операторов не делать видео с привязкой к местности: иначе до метра вычисляется расположение объекта. В блиндаже, в палатке, в окопе — снимайте, пожалуйста. Не всегда можно показывать лица военных. Вообще, цензура в наших условиях — прежде всего забота о безопасности.

Чтобы было понятно: самые благодарные читатели и зрители украинских СМИ — аналитики из ГРУ Генштаба Вооруженных сил и ФСБ России. Они этим искусно научились пользоваться для вброса дезинформации и создания массовых психозов. Мы это и в 2014-м, и в прошлом году наблюдали.

Часто цензурные требования нарушаются?

Самое последнее, явное: видео с передовой, которое слил в интернет Саакашвили. Полная сдача украинских позиций! (Глава Одесской облгосадминистрации проведал одесский батальон «Шторм» и 14 января выложил в Сеть сюжет: как он выявляет недостатки в обеспечении бойцов. В кадре оказались штабные карты, у бойцов-собеседников открыты лица, местность хорошо узнаваема и т.п. — О. М.) То, что строго запрещали журналистам, совершил не последний государственный чиновник. Я думаю, военная прокуратура и контрразведка должны дать оценку. Насколько мне известно, министерство внутренних дел уже начало расследование.

После публичного конфликта главы Одесской облгосадминстрации с министром Аваковым инициатива МВД нисколько не удивляет…

Но Саакашвили может сказать, что снимал другой человек, он-то сам все время в кадре. И пострадает видеооператор или тот, кто выставил. Очень хорошо, когда губернатор интересуется жизнью подразделения. Только ребят, в идеале, надо теперь оттуда убирать! Потому что уже пошли угрозы их семьям от сепаратистов. На несколько статей Уголовного кодекса тянет такое «кино». Впрочем, военная прокуратура возбуждает дела и расследует, не заявляя публично. А окончательное решение выносит суд.

-- «Потери считали не к брифингу, а когда прекращался бой»

В обществе нет доверия к цифрам потерь в АТО. В конце ноября 2015-го генштаб официально объявил: с начала операции погибли 2673 военнослужащих, ранено 8519 бойцов и офицеров. Хотя только Иловайский и Дебальцевский котлы, по многочисленным свидетельствам участников боев, указывают на иной масштаб трагедии. Вот и экс-спикер штаба АТО Алексей Дмитрашковский, который судится с Министерством обороны, утверждает: его заставляли врать. Вам тоже приходится говорить неправду?

Я хотел бы от Алексея Дмитрашковского услышать, кто конкретно запрещал говорить и о чем … Широкое обсуждение инцидент в военном пресс-сообществе не получил. Хотя не только я знаю: Алексей на все сто старался, на своей машине выезжал в зону, помогал журналистам. И не соглашался со стилем некоторых офицеров, где личный пиар зашкаливал. Дмитрашковский, если честно, государственной награды заслуживает, а не увольнения после анонимки. Он в самое трудное время, несмотря на серьезные проблемы со здоровьем, наладил работу пресс-центра в штабе АТО, в Краматорске. Не хочу давать оценку коллегам (из Министерства обороны Украины и Генштаба. — О. М.), но от прежней эффективности сейчас осталось процентов 10—12.

Теперь по сути вопроса. 2014-й. Бои реально каждый день, без затишья. Система передачи информации такая: из подразделения сводка идет в штаб сектора, оттуда — в штаб АТО, штаб отправляет в главный командный центр, в Генштаб. Там собирают информацию от разных ведомств, не только от ВСУ, но и Нацгвардии, тогда еще милицейских батальонов, пограничников, СБУ, Госслужбы по чрезвычайным ситуациям. И когда я, с разницей в несколько часов, выходил на брифинг, цифры уже были некорректными. Число погибших, раненых, пропавших без вести не соответствовало тому, что в тексте. Мы не имели возможности оперативно давать цифры потерь: командиры подразделений физически не успевали сообщать. Потери считали позже, когда прекращался бой.

Кроме того, добровольческие батальоны не всегда, не каждый день собирали такие сведения. Естественно, в этот период они выпадали из общей сводки. Но, например, в Facebook комбаты писали, сколько «200-х». И получалась страшная неразбериха. Бывали моменты, когда бойца с ранениями эвакуировали, но по дороге либо в самом госпитале он умирал. А по первоначальной информации считался раненым, как командир передал. И когда мне предъявляют претензии: «Почему даете брехливую информацию?» — я отвечаю: «Все вопросы к командирам, от них получаем данные!» Но и командир не окончательное звено, в госпитале за судьбой подчиненного не может проследить. И только потом узнает, если тот умер от ран. Другие причины неточностей в сводке: подразделение разбито, некому передавать данные.

Ну и дезинформация со стороны противника. Ложные цифры подавали от имени погибших украинских бойцов или даже командиров. Мы массу случаев зафиксировали! Боевики брали мобилки убитых, набирали редакцию какого-нибудь столичного телеканала: «У нас огромные потери!» Из редакции от меня требуют подтвердить или опровергнуть. Начинаю уточнять: подразделения давно не существует, попало в засаду, человек не мог звонить, поскольку без вести пропал…

-- «Украина получила новых «неизвестных солдат»

Сколько без вести пропавших на этой войне, хотя бы ориентировочно?

Сотни человек. В официальных военных структурах более или менее ведется учет, есть списки. А в добровольческих батальонах, в первое и самое тяжелое время, порядка не существовало. По позывным искали: «Где Кот?», «Где Батя?» Потому позже приняли решение усовершенствовать систему управления и координации, ввести добробаты в структуры Минобороны либо Национальной гвардии.

Те, кто воюет на востоке страны, имеют именные жетоны?

В начале военного конфликта жетоны были только у офицеров. Выпускникам военных вузов их вручали, как положено по правилам. Рядовым бойцам, контрактникам — нет.

То есть Украина может получить новых «неизвестных солдат»?

Уже получила… Ну отсутствовала такая норма в нашей военной культуре! Хотя в украинских миротворческих миссиях в Ираке, Сьерра-Леоне и других местах и офицерам, и солдатам раньше выдавали жетоны. Я свой вместе с нательным крестиком носил.

Примерно год назад Генштаб принял решение: каждое оперативное командование отдельно проводит тендер среди изготовителей и заказывает необходимое количество жетонов единого образца. Овальная металлическая пластина с желобком посредине: фамилия, имя, отчество, индивидуальный идентификационный номер, группа крови. В случае гибели военнослужащего пластину разламывают, одна половина остается с телом, другую отправляют в воинскую часть. Шестая волна мобилизованных уже служит с жетонами.

А кто считает потери среди населения на Донбассе? Откуда появляются данные о гражданских убитых, раненых? Насколько они соответствуют реальности?

Штаб АТО ведет учет потерь только военнослужащих. Мы не имеем физической возможности посчитать гражданских лиц. Отсутствуют списки жителей населенных пунктов, домовые книги. К тому же во время боевых действий в регионе люди постоянно уезжают, приезжают, перемещаются. Этим пользуются боевики: грабят, убивают, похищают — война, мол, все спишет.

Перед Новым годом я участвовал в Эстонии в Международной конференции по правам человека. Специально проконсультировался с юристами: оказывается, в украинском Уголовном кодексе не осталось ни одной статьи, не нарушенной пророссийскими боевиками на Донбассе. Больше того, появились преступления, которые в УК не классифицированы. Например, насильственная отправка в вооруженные формирования.

-- «Тридцать процентов потерь — из-за телефонных разговоров на передовой»

Реакцию на сводки АТО знаете? Вы лично сталкивались с «обратной связью»? Приезжают на ротацию бойцы с передовой и встречают на Крещатике «Лысенко из телевизора»…

Легко: я общественным транспортом пользуюсь. Многие жмут руку, удивляются, что без охраны, не в служебном авто и не в бункере сижу. Да, некоторые задают вопрос: «Почему врете?» Чаще всего тема потерь касается. Обращаете внимание на формулировку, которая сопровождает любую нашу сводку, где говорится: «За истекшие сутки никто не погиб и не ранен»? А формулировка важная: «Во время боевых действий». Это совсем не значит, что жертвы отсутствуют. Поясняю.

Семья офицера переехала с Донбасса, скитаются без жилья, двое детей, жена постоянно пилит, офицер не выдержал, от безысходности выстрелил себе из табельного оружия в голову. Плохое письмо или звонок воину из дома — тоже причина, по которой случаются суициды. Или перепил и не откачали. Неосторожное обращение с оружием, с боеприпасами — ранение или гибель.

Люди есть люди… Но говорить во всеуслышание о таких случаях этически неправильно. Во-вторых, порадуем врага. В-третьих, о самоубийстве сначала должны узнать близкие. Разрешат родственники дать информацию в СМИ, значит, и мы скрывать не станем.

Я не раз возвращался после брифинга по Банковой (улица, где находится администрация президента Украины. — О. М.), а меня встречало человек 50—100: мамы, отцы, бабушки, жены бойцов. Все на нервах, кричат, потому что с ними никто из военного командования не хотел разговаривать. И я садился прямо на ступеньках (у входа в комитеты Верховной рады. — О. М.) и просто записывал фамилии, подразделения, с кем утрачена связь. Объяснял оперативную ситуацию: ребятам на передовой нельзя пользоваться мобильными телефонами. Туда, где враг фиксирует на экране радара большое количество «засветок» от сигналов мобилок, бьет реактивная артиллерия врага. 30% наших общих потерь — из-за таких телефонных разговоров. Получается, ребята сами на себя огонь наводили, облегчали жизнь вражеской разведке. Слава богу, народный депутат Ирина Фриз подала законопроект, и его уже приняли как закон: средства мобильной связи во время выполнения боевых операций должны отключать со съемом аккумулятора и сдавать командиру. Впрочем, не уверен, что закон соблюдается…

Хочу спросить о тонкостях аккредитации российских журналистов в зоне АТО.

Тут все просто: сейчас работы с российскими журналистами в зоне АТО нет. Большинство граждан с паспортами Российской Федерации и удостоверениями «Пресса» оказались разведчиками, не прошли проверку Службы безопасности Украины. Поэтому принято решение — к военным их не пускать, не аккредитовать, въезд в страну закрыть. Только очень немногим корреспондентам из России выданы пресс-карты. Граждане Украины, которые сотрудничают с российскими СМИ, как правило, объективно освещают ситуацию.