Дети Павла Шеремета: Расследование убийства - это вопрос уважения

Издание «Медуза» поговорило с детьми убитого год назад в Киеве журналиста Павла Шеремета. Елизавета и Николай рассказали об отношениях с отцом, о расследовании, и о том, как прошел для них год без него.

Елизавета Шеремет

Лиза, расскажите, чем вы занимаетесь.

В этом году я получила степень бакалавра в Высшей школе экономики, закончила факультет социологии. Сейчас поступаю в магистратуру на программу социологического факультета «Комплексный социальный анализ».

Чтобы быть кем?

Социологом. Я с первого курса мечтала стать преподавателем, заниматься научной и исследовательской деятельностью. А на четвертом курсе стала работать в коммерции, сначала стажировалась в рекламном агентстве BBDO, потом занялась интернет-маркетингом, но вскоре поняла, что это не мое. Во время подготовки к госэкзаменам я осознала, что хочу быть социологом, что это мое призвание.

Отец учился на экономиста, его однокурсники пошли работать в банки. Но он решил, что это не для него - он хотел заниматься журналистикой. Возможно, со мной происходит что-то подобное. Я очень рада, что сейчас это поняла, потому на социологию поступала не совсем осознанно. Не могу сказать, что это было моим решением, я вообще не знала, куда идти учиться. Это отец мне посоветовал, и только в конце четвертого курса я поняла, что он был прав.

Как проходил выбор будущей профессии?

У меня такое ощущение, что мы обсуждали это всю мою жизнь. Мне постоянно говорили, что у меня семь пятниц на неделе - я хотела быть и актрисой, и адвокатом, и юристом. Мне никогда не говорили «нет», всегда поддерживали, просто по каждой из этих профессий папа старался найти мне какого-нибудь консультанта - человека, который работает в этой сфере, чтобы я могла задать какие-нибудь вопросы. В итоге к 11 классу я поняла, что мне не нравится ни одно из направлений, которые я рассматривала самостоятельно.

И вот мне 16 лет, я заканчиваю школу и не знаю, что дальше делать. Когда оставалось уже совсем мало времени, я сказала: «Папа, один раз в жизни я позволю тебе дать какой-то совет, которому я безоговорочно последую». Он ходил, думал-думал, посоветовался с Евгением Григорьевичем Ясиным - это научный руководитель Высшей школы экономики, - и сказал: «Социология - это наука будущего». Наука будущего - так наука будущего, так я пошла в социологию.

Что вас привлекает в этой науке больше всего?

Социолог изучает общество и самого себя как часть этого общества. Он понимает то, что недоступно обычным людям, и способен смотреть на вещи более отстраненно. Социология сейчас очень активно развивается по всему миру. В России она лишь недавно начала снова набирать обороты, долгое время ее здесь просто не было. Для меня это тоже очень важно, хочется заниматься той сферой науки, которая сейчас в развитии. А еще мне нравится идея преподавания. Я, кстати, уже работала учебным ассистентом по высшей математике: проверяла экзамены, проводила консультации - и мне это безумно понравилось.

Журналистом вы никогда не хотели стать?

Отец всегда говорил: журналистике мы тебя научим, нужно получить настоящее образование, связанное с какой-то наукой. Я считаю, что он был прав. Может быть, он это осознавал, а может и нет, но я всегда понимала, что, если начну заниматься журналистикой, мне будет непросто, особенно в первое время. Все-таки мой отец - Павел Шеремет, и это не пустые слова. Я горда быть дочерью Павла Шеремета, но я не хочу быть только этим. Я не хочу ассоциироваться всю жизнь только с ним, поэтому пока заниматься журналистикой я не планирую. Но и не исключаю того, что когда-нибудь начну.

У вас российский паспорт?

Нет. Белорусский. Мы переехали в Москву в 2000-м - мне тогда исполнилось четыре года. 17 лет я уже живу в Москве и идентифицирую себя как москвичка - не могу сказать как россиянка, но как москвичка. Здесь я чувствую себя комфортнее, чем где-либо, мне здесь все знакомо и, в принципе, любимо.

А почему вы до сих пор не поменяли паспорт?

Гражданином маленькой страны быть выгодно: ты либо жертва, либо часть нейтральной стороны. У маленьких стран нет ресурса, чтобы на кого-то напасть, их нужно защищать и поддерживать.

Кроме того, всем нравится, как выглядит мой паспорт, он похож на американский, там на английском все написано - это тоже забавно. Я никогда не сталкивалась с серьезными проблемами из-за этого.

Что вас связывает сегодня с Минском, родным городом ваших родителей?

Большинство моих родственников живут в Минске, там я провела свое детство - каждое лето родители отправляли нас с братом в деревню к бабушке, копать картошку. Кстати, мне нравилось это делать. Видимо, меня так родина тянула. Но в какой-то момент я перестала туда ездить. Да, мой отец там родился, там живут мои родственники, но больше нет ничего, что бы меня связывало с этой страной и с Минском. В Минске такая удручающая атмосфера, на каждой улице ощущается, что жизнь остановилась. Чисто и порядок - к сожалению, это единственный плюс, который способны назвать туристы, которые туда приезжают.

Что об этой стране рассказывал вам отец?

А говорить ничего не нужно было, с самого детства мне было понятно, что у отца очень сложные отношения с Белоруссией. Кроме тюрьмы (Павел Шеремет в 1996 году отсидел три месяца по обвинению в незаконном пересечении границы, затем был депортирован в Россию - прим. «Медузы»), о которой я знала, в Белоруссии с ним случались и другие инциденты. Помню, как учительница выводит меня из класса и говорит, что мой папа в больнице - это не очень приятно. Тем более, когда папа попадает в больницу, потому что его избили, предположительно, какие-то представители власти. А потом его лишили паспорта, и когда нам нужно было поехать в Минск, мы никогда не говорили об этом по телефону. Нам приходилось маскироваться. Например, мы звонили бабушке, и папа говорил: «Мамуська, а ты дома сегодня вечером?» А она: «Ну, не знаю». «Будь дома, в общем, посиди, не ходи никуда». Но это же безумие, которое не требует никаких слов, все и так было понятно. И это тоже влияет отчасти на мое отношение к Белоруссии.

Сколько вам было лет, когда отец ушел из семьи?

Мне он сказал об этом, когда я училась на первом курсе, это было в 2013 году. А ушел он в 2011 году, мне тогда было 14-15 лет. Как раз переходный возраст, и вела я себя тогда довольно неадекватно. Когда мы впоследствии все это обсуждали с родителями, то я узнала, что родители решили мне ничего не говорить, потому что боялись, что моя реакция будет острой. Но когда я об этом узнала в итоге, то была рада, и пусть за эти слова меня осудит половина моей семьи.

Он сам вам обо всем рассказал?

Да. Все получилось довольно забавно. В тот момент я как раз переехала от родителей и стала жить одна. Он пришел ко мне с подкупом - привез мне айпад. В тот день я его не ждала, даже не знала, что он в Москве. И тут звонок в дверь - «Папа, привет». Он мне: «Вот тебе новогодний подарок». Хотя Новый год только через три месяца. Мы начали болтать, я ему рассказала, как я довольна своим переездом. Мы сложные с ним люди, с нами сложно жить, и нам самим сложно жить с другими людьми. Я рассказывала ему, что почувствовала облегчение, как мне свободно сейчас дышится, что мы начали все даже лучше общаться, перестали ссориться, а только и делаем, что любим друг друга. А он мне такой: «Понимаешь, Лиза, так в жизни бывает…» Я, конечно, не ожидала этого, но довольно быстро включилась, поняла, о чем речь и порадовалась за него. Ему очень хотелось об этом мне рассказать, причем уже очень давно. И он наконец сказал. Я была рада за него.

Вы почувствовали облегчение?

Я увидела другого отца, тогда я наконец поняла, почему он так сильно изменился. Но я совершенно нормально к этому отнеслась. Мои друзья спрашивали у меня, как я себя чувствую, а я не понимала, в чем проблема - я действительно в этом проблемы не вижу.

Он после ухода из семьи не исчез из вашей жизни?

Нет, конечно. Он продолжал приезжать к нам раз в месяц. Он не перечеркнул всю свою прошлую жизнь. Он просто уехал в другую страну и начал другую жизнь с другим человеком. Я приезжала в Киев несколько раз в год.

Какой город у вас больше всего с ним ассоциируется?

Киев, потому что последние четыре года моего общения с отцом прошли именно там. И это были совершенно потрясающие годы. Я повзрослела, и папа общался со мной не просто как с дочкой, которую он очень любит, но еще и по-дружески. В Киеве он был безумно счастлив. Это проявлялось во всем, что он делал, что он говорил. А еще там у него сформировалась совершенно потрясающая компания друзей. И хоть отца там уже нет, я продолжаю туда ездить и с ними встречаться.

Вы папина дочка?

На сто процентов. Мы внешне похожи - и характерами. Как говорил мой дедушка, папин отец, мы одной породы. Поэтому часто я понимала его лучше, чем остальные члены семьи. Я проходила через те же состояния, что и он, и это нас, несомненно, сближало. И я его поддерживала в этой ситуации, с радостью ездила в Киев, с радостью ездила с ним отдыхать.

Брат с вами не ездил?

Брат другой. Но отец так же сильно его любил, а брат до безумия любил отца. Папу невозможно было не любить. Любой человек, который был с ним знаком, понимает, о чем я говорю. Он же совершенно исключительный, и родиться в этой семье - это бесконечное везение мое и моего брата. Ведь нам не нужно было ничего делать для того, чтобы рядом с ним находиться, просто родиться и все.

А с бабушкой, мамой Павла Шеремета, вы часто общаетесь?

Мы вместе ездим в Киев. С ней у меня с самого детства были доверительные отношения, мы безумно любим друг друга, вообще наша семья характеризуется тем, что она наполнена любовью. Какими безумными мы ни были, как бы громко Лиза Шеремет и Павел Шеремет ни кричали друг на друга или на кого-то еще, мы все равно очень сильно любим. Это такая особенность наша.

Как бабушка через это все проходит?

Она молодец. Она одна из немногих, кто всегда переживал за папу, кто боялся, что с ним что-то случится. Думаю, что она держится до сих пор только потому, что ни ей, ни нам не хочется подвести отца. Мы не имеем права вести себя по-другому, мы не имеем права впадать в уныние или депрессию, мы не можем себе этого позволить. Отец просто заслуживает большего. Ей тяжело, ей сложно, но она у меня боевая, ее держит надежда, что она узнает, что произошло и почему это произошло. Она не готова сдаваться и не сдастся. Для нее отец - это ее жизнь, и она готова тратить все свои силы и время на то, чтобы этим заниматься. Она выбрала такой путь.

Для вас важно узнать, кто убил вашего отца? Вы думаете, что после этого вам станет легче?

Легче мне не станет. Но если убийство не раскроют, мне станет хуже, потому что это будет автоматически означать, что папа не воспринимается как кто-то достаточно важный, для того чтобы его убийство было расследовано. Это вопрос уважения. Он настолько значимый человек, что непозволительно оставлять дело нераскрытым. А посмотреть в глаза человеку, который это сделал, мне не хочется. От этого ничего не поменяется.

Вы говорите значимость. А значимость в чьих глазах? Властей?

Не только. Но власть - тоже часть общества. Отец - настолько масштабная фигура, что это дело должно затрагивать всех, с кем он работал. В июле я снова ездила в Киев, где встречалась с представителями [международного правозащитного] Комитета по защите журналистов. Люди из разных стан, имеющие серьезный статус - среди них есть, например, бывший главный редактор The Guardian - уделяют этому делу очень много внимания и времени, значит, отец того стоил.

В деле даже подозреваемых нет?

По крайней мере, нам о них не сообщают, даже на личных встречах. Нам рассказывают, сколько было опрошено людей, называют еще какие-то статистические данные и все. Никаких доказательств причастности кого-либо нет. Нет даже понимания, Украина это, Белоруссия или Россия. Это все удручает и очень расстраивает.

А с кем именно вы встречаетесь из официальных лиц?

Была отдельная встреча с заместителем генерального прокурора и с президентом Порошенко. Вместе с комитетом по защите журналистов мы встречались еще с представителями Службы безопасности Украины и Национальной полиции. Весной мы с бабушкой тоже встречались с президентом Порошенко.

Ваше общение с ним ограничивалось только официальными заявлениями с его стороны? Было ли какое-то живое общение?

При первой встрече наше общение ограничилось его соболезнованиями в разных формах - назовем это так. Хотя мы, естественно, приехали к нему не за этой информацией. Во второй раз мы услышали от него ту самую статистику, связанную с расследованием. Мой отец знал президента Порошенко, поэтому с нами он обычно отключает президента и разговаривает как обычный человек. Если бы это еще на характер информации влияло…

Ваша мама не ездит на эти встречи?

Нет.

И [гражданская жена Шеремета] Алена Притула тоже?

Алена была на последней встрече.

Вы с ней общаетесь?

Да, я всегда хорошо с ней общалась. Сейчас наше общение стало более близким. Каждый раз, когда я приезжаю в Киев, останавливаюсь у нее. Наконец-то я готова говорить об этом открыто. Я понимаю, что кому-то может быть больно об этом говорить, неприятно об этом слышать - моей маме, например - я ее понимаю и очень люблю, всегда ее во всем поддерживаю. Но мне важно говорить об этом открыто, потому что своего отца я тоже люблю - и его жизнь, которая стала счастливой благодаря Алене.

Ни ваша мама, ни Алена интервью не дают?

Алена, насколько я знаю, всегда воздерживалась от интервью. А маме, мягко говоря, очень-очень больно.

А с кем из родных или близких людей вам комфортнее всего говорить об отце, о том, что произошло?

Это очень актуальный для меня вопрос. Как раз вчера я вернулась из Киева, и мне очень хотелось с кем-то поговорить. Не с членом семьи - с членами семьи мы все время это обсуждаем, не со всеми, конечно, но с мамой, с бабушкой, с Аленой - да. Но мне хочется поговорить о нем с кем-то менее близким. При этом я очень не хочу никого вводить в состояние неловкости, а люди в него входят: они не знают, как себя вести, они расстраиваются, им становится стыдно, а мне от этого становится больно, потому что я доставляю им неудобства и дискомфорт. Это сложно.

Часто ли вы вспоминаете последнюю встречу с отцом?

Ни последняя встреча, ни последний разговор не были самыми яркими из всех. У нас было много гораздо более существенных, наполненных событиями встреч, которые и стоит вспоминать. Это был последний раз, когда я слышала его голос, но ведь существует много записей его голоса, и у меня в голове есть его голос, я могу проиграть любую его фразу. Я хорошо его знаю и могу представить, как он что-то говорит или реагирует на что-то.

Есть ли у вас какой-то страх перед датой 20 июля?

Ни страха перед разговорами об этом, ни перед самой датой. Самое ужасное уже произошло, все остальное даже рядом не стояло, вообще ничто. Просто уже целый год мой отец отсутствует, его нет.

А день, когда это все произошло, вы прокручиваете у себя в голове?

Да. В этот момент одна моя жизнь закончилась - и возникла какая-то другая, совершенно иная. Мне позвонила Алена, буквально за 10-15 минут до того, как начали появляться заголовки. А я уже позвонила всем остальным.

Именно вы всем звонили?

Я позвонила бабушке, маме, до брата только не дозвонилась, он спал или в душе был. Он узнал, по-моему, из новостей.

Вы сказали, что год назад одна ваша жизнь закончилась. А какая эта ваша новая жизнь?

Этот год был очень неоднородный. Сейчас мне стыдно за то, как я себя вела первые несколько месяцев. Я не слишком держала себя в руках, в какой-то момент я решила, что могу все отпустить, что никому ничего не должна. Я не видела никаких ограничений, не соблюдала границ в общении с людьми - в частности, с коллегами моего отца. Я не имела права с ними так общаться - он имел, он был их коллегой, а я лишь его дочь. Но потом я взяла себя в руки и поняла, что нужно перестать себя жалеть и начала жить, определилась с тем, чем я хочу заниматься, просто стала адекватнее.

Кто вам помог прийти в себя?

Никто. Я просто взяла себя в руки. Отец мне помог  я просто вспомнила. Или же мне помогли те, кому нужно было помогать. Когда тебе плохо, но ты понимаешь, что ты не единственный человек, которому плохо, забота о других очень помогает.

О ком вы заботились?

О бабушке, маме. Мы друг другу помогали и продолжаем это делать. Бывает, нужно просто с кем-то побыть вместе, встретиться, поговорить, выслушать, пошутить - это тоже помогает. Надеюсь, что я смогла помочь ей таким образом. Мне бы этого очень хотелось. И отцу тоже, он тот еще помощник был.

Николай Шеремет

Николай, кем вы работаете?

Я уже почти год работаю в компании Ernst & Young, в отделе по оценке бизнеса. Прошлым летом я окончил магистратуру Высшей школы экономики по специализации «Финансовые рынки и финансовые институты».

А когда вы поняли, что вам будет интересна именно эта сфера?

В школе я понял, что мне интересна экономика, в университете меня заинтересовали финансы, так я оказался в Ernst & Young.

А вы вообще когда стали задумываться о выборе профессии?

Думаю, уже в классе пятом или шестом. Мне всегда нравилась экономика, я просто старался найти конкретную специализацию, и в итоге выбрал финансы.

С отцом вы советовались?

Он на меня никак не давил. Я с ним советовался по поводу университета, но в целом я принимал решение сам.

Стать журналистом никогда не хотели?

Нет, никогда не тянуло.

Какие ваши детские воспоминания о работе отца?

В основном они связаны с тем, что он постоянно, семь дней в неделю, работал. Тогда я не то чтобы сильно интересовался его работой. Помню, что она часто была связана с интересными поездками, но я его об этом не расспрашивал. Не могу сказать, что у меня есть какое-то целостное впечатление о тех годах его работы, да и о самой профессии. Меня в принципе эта сфера не привлекает. Каждому свое.

Ваш отец работал в том числе и в кадре. Было у вас ощущение, что вы сын известного человека?

В целом да. Мои одноклассники его знали. При этом не то, чтобы я был в их глазах сыном звезды, но гордость за фамилию, безусловно, была. Его все уважали. Когда он в школу приходил, с ним всегда учителя хотели поговорить на какие-то интересные темы, может, даже о политике. Это мне нравилось.

При этом я видел определенные сложности в его работе, как он пытался идти против системы, как ему сложно. Я понимал, что вряд ли смогу так работать и отстаивать свое мнение, постоянно сталкиваясь с набором противоположных суждений.

А он как на свою работу реагировал?

Я никогда не слышал, чтобы он говорил, что ему все надоело, что он хочет все бросить. У любого человека, конечно, бывают сложные моменты, но из профессии он никогда не хотел уйти. А вот работы менял: ушел с Первого канала, потом из «Огонька» - это были моменты, когда он уже не мог сопротивляться, либо ему не давали делать то, что он хочет.

Уходя с очередного места работы, он переживал или делал это легко?

Мне кажется, что переживал, просто умел это не показывать. Он мог на что-то эмоционально отреагировать, но старался не показывать, что ему тяжело. В семье он старался быть сильным, никто из нас не видел, что он переживает.

Вы часто с ним обсуждали политику?

Постоянно. Белорусскую реже, потому что меня это не особо интересовало, чаще российскую. Если у нас было свободное время, мы периодически возвращались к каким-то темам, что-то обсуждали. Что-то меня интересовало, чем-то он хотел поделиться. Мне вот некоторые учителя говорили, что у меня есть определенная политическая наклонность, потому что у меня такой отец, что это он мне эти идеи навязывают. Но на самом деле, такого никогда не было. Папа делился своим мнением, пытался доказать свою точку зрения. У меня была своя позиция, я пытался свои аргументы привести, иногда был спор, иногда мы с ним соглашались.

А в связи с чем учителя говорили, что отец навязывает вам свою точку зрения?

Например, во время войны в Грузии. Ее тогда комментировали очень многие, в том числе, и учителя на уроках, и когда мне что-то не нравилось, я им это высказывал, так с учителями завязывались споры. Сейчас ведь в школах все чаще поднимаются политические темы, и именно там пытаются навязывать какое-то мнение.

А бывало так, что вы с отцом в каких-то вопросах не соглашались?

Его видение некоторых вещей часто было черно-белым - серое он не всегда мог понять. А вот я считал, что иногда что-то может быть серым, то есть не все до конца очевидно.

Почему вы до сих пор не поменяли белорусский паспорт на российский?

Может, скоро и поменяю. Раньше мама говорила мне, что мы белорусы, и сохранение паспорта было, скорее, идеологическим моментом. Хотя я всегда считал себя русским. А еще, если Белоруссия когда-нибудь войдет в Евросоюз, то можно будет ездить без визы. Отец к этому вопросу всегда подходил прагматично, говорил, что белорусский паспорт никаких преград не ставит, спокойно можно работать и учиться.

Вы часто ездите в Минск?

До прошлого лета я там не был лет шесть. Бабушки сами к нам приезжают. В Минске какая-то очень медленная атмосфера, а я, наоборот, люблю, когда шум, толпа народа. В этом смысле Москва - как раз мой город.

Как изменились ваши отношения с отцом, когда он уехал в Киев?

Мы так же общались с ним. В среднем он проводил одну неделю в месяц в Москве. Когда он приезжал, мы почти каждый день куда-то вместе ходили, поэтому связь никогда не терялась. Возможно, мы даже больше стали с ним общаться.

А куда вы обычно вместе ходили?

Как минимум раз мы обязательно ходили вместе в кино - причем на совершенно разные фильмы. Иногда на футбол ходили, иногда просто в ресторан. Он особо футболом не увлекался, это я еще в детстве просил его водить меня на футбол - я за ЦСКА болею. Так потихоньку он тоже стал вливаться, и мы начали вместе ходить. Даже на пару выездов ездили.

А в Киев вы к отцу ездили?

В Киеве я был один раз, в прошлом году. До этого он звал, но я не хотел.

Это было связано с его уходом из семьи?

Когда он мне все рассказал, я сказал ему, что наши отношения никак не поменяются, но ездить я к нему не буду.

Вы следите за тем, как расследуется дело?

Такие сложные политические убийства раскрываются только при сильной политической воле. В нашем случае было сказано очень много слов о том, что это очень важное дело, что это дело чести, но по факту получается, что пока сильной политической воли нет. Я слежу и, конечно, хочу, чтобы нашли заказчиков, но пока особых надежд не питаю.

Папа был главным человеком в моей жизни. Если бы мне нужно было назвать человека, рядом с которым я лучше всего себя чувствую, я бы выбрал его. Он очень сильно на меня повлиял - своими убеждениями, своей позицией, тем, как он себя вел в повседневной жизни и в рабочих моментах. Конечно, мне важно, чтобы преступников нашли.

Какие моменты, связанные с отцом, вы сейчас чаще всего вспоминаете?

Ничего конкретного, наверное, я не вспоминаю. Я в целом часто думаю о папе и вспоминаю его. Еду в машине - или просто что-то напомнит мне о нем. Были у нас, конечно, какие-то знаковые поездки - тот же футбол, или поездки к друзьям. Все это вспоминать довольно тяжело.

Как вы узнали, что отца убили?

Я сразу даже не поверил. Я странно об этом узнал. В тот день я поздно проснулся - от звонка друга, он спросил: «Слышал про такую новость?» Я сказал, что, наверное, это бред какой-то, что, скорее всего, что-то перепутали. Я зашел в интернет, посмотрел, но опять не поверил. Потом спустился, там уже спросил маму, и мама сказала, что - да. Вообще об этом дне я редко вспоминаю. Пережить все это помогло то, что в последнее время он стал реже приезжать - у него была утренняя передача - и я все время жил в ожидании, что он вот-вот приедет, не сейчас, через месяц, через два, через три. С прошлого года это ощущение у меня и осталось - его сейчас нет, но он через какое-то время приедет.

Вы говорите об отце с вашими родными?

Не скажу, что мы часто об этом говорим. Маме, конечно, тяжелее всего, мне, наверное, чуть полегче, Лизе тоже, наверное.

А с кем проще всего о нем говорить?

С его друзьями. Мы часто проводили время вместе: папа с друзьями, и я с ним - в довесок. Кого-то папа еще из Минска знал, с кем-то познакомился уже после переезда в Россию. Мы с ними и сейчас встречаемся. Папа всегда старался нас с собой куда-то брать.

А были темы, которые вам неловко было с ним обсуждать?

Мы с ним довольно близко общались, спокойно говорили на любые темы.

Вы сейчас с мамой живете?

Я не мог ее оставить, когда он только уехал, потом случилось это событие - она его очень тяжело переживала, особенно первые полгода. Ей было очень тяжело об этом всем говорить, сейчас уже немного полегче.

А на встречу с Порошенко в июле вы не ездили вместе с сестрой?

Нет. Я с ним перекинулся парой слов во время панихиды. Он мне тогда пообещал определенные вещи, и больше я у него ничего спрашивать не буду.

А что значит перекинуться двумя словами с президентом страны?

Ну, он подошел ко мне лично, выразил свои соболезнования, и сказал, что преступники и главные заказчики будут найдены. Смысла в том, чтобы на него давить и спрашивать у него какие-то формальные вещи, я не вижу. Либо они этот вопрос решат, либо нет. А постоянно ездить туда, дергать, получать какие-то формальные ответы - в этом нет никакого смысла, только тратить свои силы. Лиза хочет - пусть ездит.

Возможно, ей просто так легче?

Она таким образом поддерживает бабушку. Бабушка всем этим интересуется, считает, что какую-то информацию у них все-таки можно получить и поэтому ездит туда.

Как она со всем этим справляется?

Мне кажется, что она гораздо лучше все перенесла, чем предполагалось. Либо же она все очень тщательно скрывает. Она, конечно, всегда была сильной, но то, что она так с этим справится, я не ожидал.

Как вы сами изменились за этот год?

Я более четко сформулировал свои цели - жизненные и карьерные, и пути их достижения. Меня это собрало. Понял, что сейчас могу рассчитывать только на себя.