О заграничной ловушке для оппонентов Кремля

Простите за самоцитирование, но, по крайней мере, оно без самолюбования: Фейсбук в рубрике, которая показывает посты, написанные в этот день, год назад и раньше, подбросил мою колонку, написанную в июне 2012 года. Я совсем забыл о ней, а сейчас читать было жутко: «Я считаю, что Александр Долматов поступил правильно, убежав из России. Я надеюсь, Нидерланды дадут ему политическое убежище. О чем здесь можно сожалеть – о том, что 11 находящихся сейчас под стражей фигурантов «Болотного дела» не могут позволить себе последовать примеру Долматова».

Почему жутко? Тому, кто не знает или не помнит, сообщу, что меньше чем через год после своего отъезда из России Александр Долматов повесился в нидерландском депортационном центре, где он ждал отправки в Россию после отказа в политическом убежище. Из всех жертв «Болотного дела» Долматов оказался самым трагическим именно потому, что в самом начале рванул за флажки, не зная (да и никто не знал), что за флажками его ждала смерть. Сейчас, пять лет спустя, люди, которых мы имели в виду, требуя свободы болотным узникам, в большинстве уже отсидели свои сроки, вышли на свободу, кто-то вернулся к активизму, кто-то ушел в частную жизнь. Долматов, если бы он тогда не убежал и если бы его посадили, тоже, скорее всего, уже был бы на свободе, и хотя на такие темы рассуждать не очень красиво, его партийная принадлежность (он много лет и до самой смерти был членом партии Лимонова) позволяет предположить, что он сейчас вряд ли был бы в числе «обычных» оппозиционных активистов, у которых Медведев с уточкой, украинский Крым и муниципальные выборы. Как известно, партия Лимонова сейчас превратилась в почти лоялистскую партию, которая если и критикует Путина, то только за то, что он недостаточно агрессивен на украинском направлении и недостаточно радикален в борьбе с либералами внутри России. Сейчас, когда речь заходит о лимоновцах, стандартный московский либерал предпочитает не вспоминать о тех временах, когда они вместе, либералы и нацболы, стояли на Триумфальной площади по тридцать первым числам, а потом их вместе, либералов и нацболов, разыскивала полиция по «Болотному делу».

Но, как бы ни было неловко вспоминать о давно распавшемся альянсе, смерть остается абсолютным фактом, не подлежащим ревизии в зависимости от изменившейся политической конъюнктуры. И единственная реальная жертва «Болотного дела», человек, который погиб в результате преследования по этому делу, бежавший из России после обысков, которые проводились у него дома, – это нацбол Долматов. Но при этом он же – жертва беспощадного равнодушия иностранцев, которым, как бы ни настаивала на обратном борющаяся с «иностранными агентами» власть, нет, в общем, никакого дела до тех, чья жизнь в России делается невыносимой во время очередного политического обострения. Стоит вспомнить еще один, без трагической концовки, эпизод этого западного равнодушия, когда брат погибшего в 2010 году «приморского партизана» Александра Сладких, подвергавшийся в России полицейским пыткам и угрозе ареста, четыре года не мог добиться политического убежища во Франции. Ему отказывали, потому что в начале нулевых он служил в российской армии в Чечне и с точки зрения французских властей считался потенциальным участником преступлений против чеченского народа.

Говорить об оторванности России от остального мира давно стало общим местом – ну да, достаточно сравнить общественно-политическую повестку в любой западной стране с тем, что происходит в России. И, видимо, эта оторванность не может действовать выборочно, она в равной мере распространяется на всех, у кого в кармане есть российский паспорт. Бывшая подследственная по «Болотному делу» и сотрудница Михаила Ходорковского Мария Баронова жаловалась недавно на западные банки, блокирующие переводы для Олега Сенцова на том основании, что он осужден в России за терроризм. Для живых роботов на разных этажах мировой вавилонской башни нет никакой разницы между терроризмом и активизмом, и никакие поправки на политзаключенных в алгоритмы этих роботов не заложены.

Выстраивая свою пропагандистскую линию в виде вечного противостояния с Западом, российское государство ловит своих оппонентов в ловушку: оно внушает им, что Запад их союзник, и те, кто начинает в это верить, часто обнаруживают обман слишком поздно. Кто-то, как Баронова, на стадии заблокированных переводов, а кто-то – как Долматов, в камере депортационного центра. Разумеется, это не единственная и даже не главная из всех ловушек, в которые сегодня ловят современных россиян. Но эта ловушка, наверное, самая обидная, потому что в ней нет ни российских полицейских, ни российских судей, ни вообще кого-то, кому в России принято по умолчанию не доверять. Эта ловушка полностью состоит из всего западного – практик, привычек, стереотипов. Она объективно делает Запад врагом рядового россиянина, даже если он сам тысячу раз против Путина.

Оппозиционного антизападничества как массового настроения в России пока нет, и позднего Солженицына, побывавшего «между двух жерновов», с собой в современной России пока никто не соотносит. Но чем дольше будут длиться путинские годы, чем крепче будут закручены гайки, и чем чаще с неприветливым Западом будут сталкиваться не благополучные деятели либерального движения, а люди, которым по-настоящему нет места в путинской стране, тем острее будет вставать эта проблема, чреватая, скорее всего, массовым ситуативным лоялизмом разочаровавшихся. Запад хорошо умеет находить общий язык с теми, чья главная проблема – недовольство «вековым рабством», «российским империализмом» и прочими понятными вещами. Но, помимо понятных вещей, есть и те, которым только предстоит стать понятными. Или не предстоит, но в этом случае люди (а их, скорее всего, еще будет достаточно), оказавшиеся в положении Долматова или Сладких, будут делать выбор в пользу российской тюрьмы, и кому-то даже покажется, что они непригодны к свободе, хотя на самом деле это не так.