Как «болотные протесты» изменили Россию

Считается, что три года назад, 6 мая 2012 года, в России умерла оппозиция. В этот день было фактически разгромлено движение «белоленточников». Оно и не могло победить, скажу я при всей своей симпатии к его участникам (не к себе) и антипатии к тому, против чего оно боролось. Несомненно, наивно было требовать честных выборов от тех, кто никогда их не проводил и не проведет. Безусловно, нелепо делать главным персонажем, на которого был направлен протест, тишайшего главу Центризбиркома Владимира Чурова. Не политика, принимающего решения и отвечающего за них, а чистую функцию. Это все равно что протестовать против числа пи, если ненавидишь математику.

Однако если цель любого политического протеста состоит в том, чтобы изменить страну, «болотные протесты» ее изменили.

Правда, пока совсем в другую сторону.

Если кто не помнит, нынешний президент не набрал и половины голосов пришедших на участки на последних президентских выборах в Москве. А политическая система в больших недемократических странах устроена таким образом, что надо иметь прочный политический контроль именно над столицей — провинция в решении вопроса о власти в таких государствах не участвует никогда. Вполне нормальный «европейский» рейтинг 50% и чуть ниже показался опасным — лучше стремиться к туркменско-северокорейским 99%.

«Болотные протесты» способствовали тектоническому сдвигу в поведении российского правящего класса, к которому россияне за почти полтора десятка лет вроде бы привыкли. Власть перестала прикидываться единственным европейцем. Начала поджигать болото, похоронив политическую стабильность в том виде, в каком сама активно насаждала ее добрых десять лет. Чтобы имитировать (а также эмитировать) «отвагу на пожаре» и не заниматься скучными вопросами строительства мирной жизни.

Да, у протестов сейчас нет социальной базы. Но ее и раньше особо не было.

Однако даже если поверить в искренность всех 86% «крымнашистов», как минимум 10% россиян текущую политику не поддерживают — этих людей точно не стало меньше за последние три года, несмотря на вроде бы очевидное отсутствие перспектив изменения России в сторону демократического государства.

К тому же страна стала за это время экономически и политически гораздо слабее. «Оборона тайги» — очень точная метафора для описания ситуации, в которой мы оказались. Именно оборона, а не наступление. Именно тайги — захолустного, труднопроходимого, малопривлекательного царства традиционалистского бреда, каковым, к сожалению, выглядит страна в ее нынешнем виде.

«Болотные протесты» и реакция на них окончательно похоронили советский реставрационный проект, который российская власть пыталась заявить как главную внешнеполитическую цель третьего срока под видом Евразийского экономического союза.

На бумаге союз вроде бы есть. Однако теперь не только украинская власть, но и белорусская, казахская и любая другая на постсоветском пространстве отчетливо понимает, что может приключиться с их страной, если на нее «обидится» Россия.

Более того, советский проект, при всей своей кровавости и бесчеловечности, был революционным и модернистским, направленным в некое единственно правильное светлое будущее. Теперь официальный дискурс целиком и полностью повернут в несбыточное прошлое, причем во все более далекое и призрачное.

У нынешней российской политики в принципе нет и не может быть никакого «завтра». Только «вчера» и «сегодня». Это сиюминутные тактические бои с неясными целями и несуществующими врагами. Битва за 86% рейтинга, который сам по себе не решает ни одной реальной проблемы.

«Болотные протесты» выявили степень дикости и архаичности сознания элит и большинства россиян. И уже потому оказались очень полезны.

Опытным путем выяснилось, что россияне не думают о развитии страны и своем развитии в ней. Легко покупаются на обманки геополитики и зачастую просто вымышленной истории. Не то чтобы мы не знали этого про себя раньше, но понимание масштабов болезни — первый шаг к лечению.

Страна изменилась, но она будет меняться дальше. Просто потому, что наступило время перемен.

«Болотные протесты» во многом были продиктованы ощущением безысходности. Чувством, что «ничего никогда здесь не изменится». Та жизнь, которая есть сейчас, с полезшим из всех щелей варварством, с превращением России собственными руками в пугало на огороде мировой политики, вряд ли может радовать не утративших способности мыслить людей.

Но безусловно, это признаки живой жизни. Лед тронулся в обоих смыслах этого глагола.