Почему украинцам так важно узнать имя расстрелянного воина
Очередное преступление не оставляет нас равнодушными, мы не отупели от горя и боли
Почему украинцы как сумасшедшие включились в довольно бесцеремонную игру угадай имя погибшего героя? Почему мы в массовом порядке нарушаем границы чужого горя и превращаем ритуал признания героизма в поле детективного расследования, с озвучиванием версий имен, ссылок на горевание родственников и многократное возмущение зверствами проклятых агрессоров?
Как ни странно (или может быть вполне закономерно) такое наше поведение обусловлено целым комплексом весьма противоречивых с нравственной точки зрения вещей. Отмечу несколько из них.
Первое – праведный гнев. Очередное преступление не оставляет нас равнодушными, мы не отупели от горя и боли, мы по-прежнему реагируем, мы до сих пор способны чувствовать чужое горе как свое. Правда, наша реакция зачастую отнюдь не рациональна и приводит к тому, что нам необходимо достраивать мозаику преступления. Заполнить пустоты. Нашей русофобии недостаточно и чтобы ощутить ее в полную силу нам необходима вся картина преступления. Безымянный герой является символическим, но не конкретным. И чтобы испытать еще более сильный гнев мы нуждаемся в конкретном имени. Убийство человека с конкретным именем и фамилией делает трагедию окончательной и усугубляет наш гнев. Потому нужно имя.
Второе – полное сочувствие. Сложно проявить сочувствие в полную силу по отношению к безымянному герою. Парадоксально, но сострадание тоже имеет степень проявления. И желание отреагировать сочувствием вовсю заставляет нас достраивать мозаику своей эмоции. И знание имени человека, погибшего так достойно, позволяет завершить возведение конструкции сострадания и открывает дорогу сильнейшим эмоциям.
Третье – подтверждение ценности человека. Здесь больше философии и символизма, чем психологии и рациональности. Долгие века Украина находилась в плену государства, основу которого составило полное обесценивание человеческой жизни. Миллионы украинцев, погибших в сталинских лагерях, либо в бездумных атаках на вражеские позиции, либо умерших в безвестных селах от голода – все эти люди не оставили после себя никакой памяти. Я имею в виду воспоминания о конкретных людях с именами и судьбами. Бесчеловечная система не позволила сохранить для истории их индивидуальность.
Даже цифры человеческих потерь остались непонятными. Сколько погибло? Семь миллионов, восемь, двенадцать? Кровавая империя не только пожирала миллионы жизней, но и уничтожала самую память о них.
В связи с этим сохранение имени человека, так героически принявшего смерть, становится важнейшим делом, не менее важным, чем проявление гнева по отношению к агрессору. Возможность узнать имя погибшего защитника – это противопоставление традициям кровавой империи, которая так усердно уничтожала любую индивидуальность.
Вот поэтому мы и лезем за чужие персональные границы, топчемся по чужому горю. Потому что оно для нас не чуждо, потому что нам тоже нужно ощутить причастность и разделить свои собственные страдания.
И так, безусловно, такое наше поведение лишь усиливает страдания людей, которые потеряли своих родных. Больная реакция больного общества, которому тоже больно. У нас впереди много таких ран и таких реакций. Очень много...