«Вредное население»

Говорят, нет худа без добра. Сегодня тысячи крымских татар, вынужденных покинуть полуостров и переселиться вглубь материка, стали ближе и понятнее многим украинцам, большинство которых много о них слышали, но никогда не видели и уж точно не знают ответа на «вечный» вопрос украинской политики: чего хотят крымские татары?

Возможно, узнав ответ на этот вопрос, мы приблизимся и к следующему — зачем Украине и украинцам нужно возвращать Крым? Скажем честно: для многих он был «не наш» в силу отдаленности и дороговизны, отпугивал телекартинкой пророссийских митингов или крымскотатарских протестов, в запутанных проблемах автономии не хотели разбираться даже первые лица государства — от них откупались договоренностями, взамен получая место под солнцем. Таким стереотипным Крым виделся не только украинцам: межэтнические конфликты, сепаратизм, коррупция, российский флот — стандартный набор тем для сюжетов иностранных СМИ. Сегодня нам приходится сдавать дорогие для судеб людей и страны экзамены за все годы невыученных уроков и отложенных на завтра заданий.

Нам приходится отвечать на, казалось бы, простой с детства вопрос — что есть моя Родина и готов ли я отдать за нее свою жизнь. Или хотя бы поменять ее так, чтобы не было стыдно смотреть детям в глаза. Не только своим…

И если говорить о Крыме как части Украины, то для большинства украинцев поменять придется, в первую очередь, свое отношение к нему. А для этого понять тех, для кого Крым — Родина, которую они выстрадали, и кто и есть сегодня в Крыму — Украина.

…О крымских татарах я знала с малых лет, как и о голодоморе. Эти «запретные» темы в моем детском сознании были связаны. Моя бабушка Ефросиния имела обыкновение по воскресеньям проведывать родню, жившую в дальней части поселка, и брала меня с собой. В одном месте, не доходя до лук, она всегда останавливалась. И хотя на обочине дороги, за дренажной траншеей никаких обозначений не было, я уже знала, что там похоронены люди, умершие от страшного голода. Знала я и ответ на вопрос — как же удалось выжить бабушке: «В Крыму спаслась». Она и еще две девушки тайком на товарняке поехали в Крым, где уже были совхозы, добрались до Алушты и их, валившихся с ног от бессилия (на всю дорогу была только пригоршня жареной сои), взял к себе в бригаду крымский татарин по имени Ибраим. Нужно было обрабатывать виноградники, но бригадир всю первую неделю велел обессилевшим девушкам не работать, а отлеживаться в междурядье и отъедаться принесенными им харчами. Так и выжили, вернулись домой, на Кировоградщину, и вполне возможно, что не будь на свете того добросердечного крымского татарина Ибраима, мой род так и угас бы в те страшные годы.

С первыми крымскими татарами я познакомилась много лет спустя в Геническе, где отрабатывала студенческую практику в газете: их тогда еще очень неохотно пускали в Крым, и на пути из депортации они селились на Херсонщине. А через пару лет Крым уже бурлил многотысячными митингами — репатрианты требовали снятия препон для возвращения народа на Родину и восстановления его попранных насильственной депортацией прав. В то же время стеной стояли на пути любых сепаратистских пророссийских авантюр, полагая, что только в составе независимой демократической Украины возможно восстановление их прав. И брошенные Киевом на произвол самовыживания крымские украинцы всегда могли опереться на их твердое плечо.

Мой долг вырос. Как и долг моей страны, которая (в лице всех составов ее руководства) так боялась обидеть крымских русских и рассердить Россию, что не замечала, как предает «украинский Крым», в значительной части представленный крымскотатарским народом.

И только сейчас, без боя сдав Крым, Киев пытается говорить с крымскими татарами на одном языке — языке международного права. Сохраняя при этом все «родовые травмы» украинского политикума, халатно полагающего, что госполитика и создание всяческих контор с раздачей должностей — практически одно и то же. А сотрясание предвыборного воздуха заявлениями об очередном геноциде крымских татар со стороны имперской России — это якобы и есть защита его прав. Некоторые даже осмеливаются произносить ранее запретные слова о праве народа на самоопределение. Щедрость отдает лукавством — легко отдавать то, чего у тебя нет. В ситуации, когда никто ни в руководстве государства, ни в политбомонде не может дать ответ на вопрос «как возвращать Крым?» взоры многих обращены в сторону крымских татар. И что стоило сделать это раньше?

Первый президент Украины Леонид Кравчук был первым, кто публично заявил о праве крымскотатарского народа на самоопределение. В составе Украины, конечно. Но сказал он об этом не в начале, а в конце своего президентства, поэтому позиция ничем не была подкреплена.

Леонид Кучма, как теперь уже абсолютно очевидно, был самым последовательным в «крымскотатарском вопросе»: через созданный им совет представителей народа при президенте, куда вошел весь состав меджлиса, по сути, был легализован избравший его национальный парламент — Курултай. Кучма лично курировал крымскотатарскую проблематику, разруливал конфликты между крымской властью и меджлисом, а регулярные заседания Совета превращались в выездные заседания Кабмина.

Виктор Ющенко, вопреки ожиданиям политических соратников, которыми для украинских национал-демократов всегда были крымские татары, все наработки времен Леонида Кучмы задвинул глубоко в стол. Куда приятней, нежели решать проблемы крымских татар, которые стали оформляться во вполне практичные требования, было расставлять ульи на горных плато и проводить время в компании великого ныне россиянина Депардье.

Виктор Янукович сразу взял быка за рога и начал применять методы, которыми до этого пользовались российские спецслужбы и его же политсила: в среде крымских татар выискивались «правильные» и «конструктивные», их продвигали и популяризировали, некоторых награждали должностями и демонстрировали миру, который напирал на нарушения прав репатриантов. При этом важно заметить, что в последние месяцы своего премьерства и жизни Василий Джарты сделал такие шаги навстречу крымским татарам, значимость которых трудно переоценить — это был прецедент мирного разрешения насквозь пропитанной коррупцией земельной проблемы. Но он так и остался прецедентом…

В период премьерства Анатолия Могилева была проделана вся подготовительно-черновая работа по формированию целых отрядов «правильных татар», которые достались в наследство российским властям Крыма. «Могилевские» татары стали «путинскими», а некоторые ими и были — стоит только вспомнить призывы к президенту РФ защитить от дискриминации со стороны Украины.

Аннексия Крыма стала особым испытанием для лидеров меджлиса. Шараханья от полного непризнания вначале оккупации до сомнительных попыток договориться с российской властью заставили сделать окончательный выбор, пожалуй, только после того как Мустафе Джемилеву запретили въезд в Крым. Так творческое соединение россиянами классического набора мотиваторов — кнута и пряника — позволили меджлису очиститься от морально неустойчивых членов.

Далее все — по отработанным в самой России сценариям. Создан параллельный Духовному управлению мусульман Крыма муфтият, куда переманивается духовенство и общины. В последние дни разворачивается кампания по созданию параллельного Курултая, делегаты которого изберут «правильный» меджлис. Сценарий позаимствован из татарстанского опыта «умиротворения» тамошнего меджлиса, несговорчивые лидеры которого теперь — диссиденты, а «конструктивные» привечены властью. «Я любуюсь ими», — хвалит Татарстан Владимир Путин, ставя в пример крымским татарам.

Параллельно с первых дней оккупации в Крым зачастили эмиссары «родственных» народов, в роли которых для непосвященных выступали казанские и башкирские татары, которые вели не только агитацию, но и продвигали всевозможные проекты — от культурных до бизнесовых. «Татарское» поле продолжают размывать, в том числе и в правоохранительных органах — на смену следователям из Татарстана приезжают коллеги из Башкирии.

Однако, как видится, назначение путинского Крыма — отнюдь не советская семья народов и даже не тюрьма. Это все тот же непотопляемый эсминец, арсеналы которого с каждым днем пополняются все новым и новым вооружением. В идеале для военных хорошо было бы, если бы на полуострове вообще не было гражданских. А тем более «вредного населения». И для его зачистки у России колоссальный опыт, в том числе и на этой территории. Стоит о нем напомнить, а заодно и о том, как Крым стал русским по структуре населения.

До 1783 года, то есть до первой аннексии Россией Крыма, 92–95% населения Крымского ханства составляли крымские татары. А далее этот почти моноэтнический состав стал неуклонно размываться, с четко обозначенными волнами эмиграции и депортаций. Первая волна последовала сразу же за аннексией, уменьшив к концу XVIII века количество крымских татар на полуострове почти в четыре раза, но и после Крымской войны, предвосхитившей вторую волну эмиграции, они все равно были этническим большинством (более 50 процентов в 1864 году).

Такой расклад явно не устраивал ни императора Александра II, ни местную российскую администрацию. И крымским татарам стали «помогать» бросать свои дома и эмигрировать.

«Массовое обезземеливание, бесправие в сравнении с новопоселенцами, фактическое закрепощение, полный отрыв от центров всемирной мусульманской культуры — вот что обрели они, утратив покровительство Турции», — пишет Валерий Возгрин в знаменитом исследовании «Исторические судьбы крымских татар». И далее: «Последним толчком стал слух о близящемся выселении их в Оренбургскую губернию. И администрация края отнюдь эти толки не рассеивала. Мы не знаем даже, не были ли они и рождены в глубинах кабинетов, ведь сам Александр II рассматривал возможное освобождение Крыма от «вредного населения» как исключительно «благоприятное явление».

По подсчетам правительства, пишет Возгрин, из Крыма выехали 141667 человек, но сюда не входят те, кто выехал без паспорта, а их было немало. «Итак, если огромная Россия потеряла в Крымскую войну несколько десятков тысяч человек, то маленький полуостров — более полутораста тысяч, более половины своего населения», — заключает В.Возгрин.

Наконец, 18 мая 1944 года крымских татар не стало в Крыму и вовсе — они были насильственно депортированы в основном в Узбекистан, Таджикистан и за Урал. По данным wikipedia, в конце лета 1944 года этнические русские становятся подавляющим (75%) большинством населения Крыма, украинцы составляют около 21 процента. Но после войны статистика фиксирует четкую тенденцию снижения количества этнических русских, незначительное увеличение численности украинцев, а с конца 80-х — резкий рост крымскотатарского населения. По данным переписи 2001 года, русских в Крыму было 58,3%, украинцев — 24,3, а крымских татар — 12,1% или 245291человек. По данным меджлиса, к началу 2014 года численность народа приближается к 300 тысячам. Для сравнения: на период первой аннексии Крыма Россией численность крымских татар составляла 467 тысяч человек.

Сегодня, после второй аннексии, мы наблюдаем практически те же методы, которые применялись Российской империей и сталинским режимом для изменения структуры населения новой территории. «Вредность» крымскотатарского народа в первую очередь заключается именно в том, что он единственный, кто может претендовать на право самоопределения на своей исторической территории.

Запреты на проведение мирных собраний, даже в день 70-летия депортации крымских татар, демонстративные тотальные обыски в школах, медресе, мечетях, преследование активистов и давление на журналистов, аресты имущества, выселение органов меджлиса из помещений, запрет на въезд в Крым лидерам и общественным активистам, отсутствие возможности получать образование на родном языке — это далеко не полный перечень причин, послуживших началу новой волны миграции крымских татар. Добавим к этому причины экономические, которые особо коснулись мелкого и среднего предпринимательства, угрозу потерять землю, за которую репатрианты боролись десятилетиями, невозможность оформить участки и новострои, и просто — невыносимость жизни в атмосфере страха и непредсказуемости, одновременно нежелание уезжать с родной земли, к которой так долго возвращались, оставлять ее оккупанту — и трагедия, которую переживают сегодня крымские татары, станет понятнее. А мы все — ближе. Тем и победим.