Дым Отечества

Запах дыма. Вот что чувствую, пытаясь вспомнить, каким он был.

Кто-то до сих пор слышит тысячеголосое «Слава Україні!», разрывающее стылую ночь. Надрывный набат Михайловского. Грозный метроном баррикадной «Груши». Грохот от ударов палок по щитам самооборонцев, истерзанной мостовой и черным скелетам сожженных грузовиков.

У кого-то в глазах стоят пятнистые хищники, изготавливающиеся к последнему, смертоносному броску. Кровавые тени на израненой брусчатке обугленного Майдана. Закопченные знамена. Алчно облизываемые языками гигантского пожара. Растоптанные ментовскими берцами. Бережно покрывающие остывающие тела.

А я чувствую дым. От него так же безжалостно дерет горло и так же предательски слезоточат глаза.

«Тримай. Я пам'ятаю, ти ж і вчорашньої ночі був без цього». Клочок белоснежной марли, запаянный в притрушенный серым пеплом полиэтилен. В угольно-черной от сажи руке. Медицинскую маску, подаренную незнакомым хмурым мужиком у входа на стадион «Динамо» зябким февральским утром, я зачем-то храню. Как талисман. Она до сих пор пахнет дымом, укрывшим от моей памяти его лицо.

Не пытаюсь воссоздать, что именно чувствовал в каждый конкретный день почти стодневного противостояния. Сегодняшняя материализация тогдашних ощущений напоминает жалкую попытку разглядеть детали гениальной фрески на размытой аматорской фотографии. Необходимость осмыслить зиму, изменившую нас, периодически возникает. Но раздумья больше похожи на раздымья. На черные клочковатые облака, сквозь которые пробивается небо. Оно падало. И мы пытались его удержать. Кто как умел.

Детали прошлого скрываются в задымленных палатках памяти, прячутся за возведенными ею задымленными баррикадами. Они на мгновения оживают в фотографиях. Таких, как эти, сделанные настоящим мастером, нашим коллегой — ЗНовским фотокорром Василием Артюшенко. Где каждый снимок — зашифрованная притча. Законченная глава книги книг. Которую мы сообща начали писать год назад. И продолжаем.

Майдан тому мы только учились читать. Читать свое будущее во взглядах стоящих рядом. Удивляясь, сколь много оказывается в человеке человека. Открывая для себя людей заново.

Кто-то превратился в смутное, почти неодушевленное домайданное воспоминание. Казавшиеся заурядными знакомцы оказались надежными друзьями. Случайно встреченные на Майдане стали навсегда близкими.

Давно разменявший пятый десяток, не уставал удивляться, в скольких ошибался и скольких не разглядел. Унылые созерцатели выросли в деятельных созидателей. Робкие ваятели фантазий — в отчаянных воителей in re. Из серой, сырой обывательской массы Майдан лепил ярких граждан. Из бесформенных заготовок вытачивал людей. На все случаи жизни. На все случаи смерти.

Не знаю, как вы, а я хотел бы прожить это все заново. Чтобы попытаться присмотреться к тому, чего не разглядел. К тем, кого не заметил. Чтобы понять то, что не успел. Хотел бы вернуться, увы, без надежды остановить смерть. Предопределенную свыше. Ниспосланную в назидание и во искупление. Не людям — стране.

Медоточивые умники, слезоточивые скептики и ядоточивые циники нынче обильно плюют в наши выскобленные души. Завывания о тайном заговоре, израсходованном времени, увядании революции и бессмысленности жертв горьким дымом отравляют нашу память. Для которой противоестественна сама мысль об условном знаке равенства между Майданом и денеэром. Это — как «моторолла», музицирующий на фортепиано.

У Майдана было множество срезов, граней, углов и уступов. Он был и кровавым, и грязным, и снежным. Он был таким, каким был. Он, наверное, не мог быть иным. В государстве, где безнадежность деяний более двух десятков лет заботливо укрывалась дымовой завесой обнадеживающих слов. Плодящих бесплодные ожидания. Утомительное тление не могло не закончиться быстротечным пожаром. Жадно насыщавшимся сгорающими иллюзиями. Осталось пепелище, на котором мы строим наш новый дом. Остался дым, по запаху которого мы безошибочно найдем друг друга…

Запах дыма однажды облегчил мою дорогу к дому. Шанс словить «тачку» на вымершем бульваре Шевченко ледяным утром 19 февраля казался призрачным. «Если поймаю машину, Янукович уйдет в отставку», — безнадежно загадал я. Раздолбанный «жигуленок» поравнялся со мной через пару минуту. «Сколько?» — ритуально спросил я в ответ на такое же ритуальное «Куда?». «Нисколько…», — устало махнул рукой водила. На мой немой вопрос он лишь рассмеялся — «Мужик, от тебя дымом несет как от меня. Садись, мы со своих денег не берем…»

«Чем все закончится, как думаешь?», — бросил новообретенный свой после долгого молчания. И, не дожидаясь ответа, обрубил: «Не важно. Страна уже не будет такой. И мы не будем такими».

Не будем. И страна не будет никакой, как прежде. Даже при наличии никаких президентов, премьеров или генпрокуроров. Она просто будет. Последние сомнения в этом исчезли в пороховом дыму Институтской. Вера в это окрепла в пороховом дыму Донецкого аэропорта. Дело не в лицах и не в границах. Страна — это то, что мы защищаем. Те, кто защищает. И то, и другое стало осязаемым год назад. И сохранится навсегда.

Те, кто был на Майдане утром 20-го февраля и кто усомнился, попробуйте со мной поспорить. Расскажите усопшим парням в пластиковых касках с деревянными щитами, что вам трудно. Что вы устали. О мировой конъюнктуре, о падающей гривне, экономическом кризисе, прогнившем Западе и воинственной России. О продажных политиках и проданных голосах. О неблагородных кандидатах и неблагодарных избирателях. Расскажите о необходимости закрыть глаза на очевидное. Тем, кто их закрыл навсегда. Зажмурьте свои. Вдохните дым. Почувствуйте себя на Майдане. 21-го ноября. В ночь с 29-го на 30-е ноября. 1-го декабря. В ночь с 10-го на 11-е декабря. 19-го января. 18-го февраля. В ночь с 18-го на 19-е февраля. Утром 19-го. Утром 20-го… Выдохните.

К тем, кто там не был, не апеллирую. Они не в силах понять, почему до сих пор страшно ходить по Институтской. И почему от взгляда на фотографию с надписью «Мамо, я повернусь» знобит тех, кто уже много раз возвращался с передовой.

Непричастные вправе требовать законных пенсий или законного дембеля. Их, непричастных, больше. Их и было больше. Но мы сильнее. От нас пахнет дымом. Горьким дымом первой победы. Дымом Отчизны, которую мы медленно и трудно отвоевываем.

Тонкая красная линия, разграничивавшая наши надежды и наши страхи, в феврале

2014-го превратилась в окровавленную колючую проволоку, ранившую каждого, кто был там. Сделавшую нас кровными братьями. Превратившую нас в братство. Оформившееся, наверное, в самое масштабное волонтерское движение в истории. Не позволяющее вороватым «миротворцам» умерщвить наконец-то ожившую и, увы, воюющую страну. Уменьшающее число неизбежных жертв.

Первая смерть на Майдане сделала войну в стране неминуемой. Мы ее не заслужили. Ее «заслужило» государство, копившее проблемы, переросшие в беды. Консервировавшее неприязнь, переросшую в ненависть. Исчез страх созерцания убийства. Исчез страх совершения убийства. Во многом поэтому они множатся день ото дня.

Именно поэтому лично я страшусь (и не боюсь в этом признаться) нового Майдана. Весьма вероятного. И вероятно, беспощадного.

Расколотое небо упало в наши руки. Соберем его по кускам. Соберемся.

Мы узнаем друг друга по запаху дыма.