Линия, которая ломает страну и исчезнет в случае победы

Линия разграничения

Оказалось, что он из семьи военных. Папа его был офицером, служил в Афганистане. Он тоже офицер. Более того ‒ жена его тоже военная, служат вместе. Все это он успевает рассказать уже после того, как отвечает на привычные вопросы об обстановке в целом и настроениях среди мирного населения, в частности.

Обычно с этого все разговоры и начинаются ‒ приезжают волонтеры или журналисты, или артисты, знакомятся с военными, сразу же спрашивают об обстановке и настроениях местных. Хотя ни обстановка, ни настроения, по большому счету, не меняются последние три года, то есть с того времени, как линия фронта стабилизировалась и началось это странное противостояние, невидимая война, которая, несмотря на всю свою невидимость, забирает вполне реальные и видимые человеческие жизни. Жизни военных и гражданских, независимо от их настроений.

Да и что может в этой обстановке измениться? Вот она ‒ река, естественная линия разграничения, которая разделила не просто территорию, которая прошлась по прошлому, прошлась по биографиям и жизненным планам, по вере и отчаянию, по чьей-то самоуверенности и беззащитности. Вот эта река, неизменная в своих берегах, будто убеждения, и является наиболее точной характеристикой ситуации на фронте ‒ будет себе течь столько, сколько нужно, будет обманчиво близкой и вместе с тем ‒ такой неприступной.

Что о ней расспрашивать ‒ стоишь на берегу, рассматриваешь дома с той стороны: такие же, как и до войны. Вот теперь в этих домах могут прятаться снайперы.

Теперь и жена его воюет вместе с ним

Комбат приставил его к нам, чтобы сопровождал и подсказывал. Он охотно согласился ‒ работы у десантников сейчас не так много, а тут какие-никакие гости ‒ можно что-то рассказать, что-то расспросить. К нам сразу отнесся с доверием, садясь в «бусик», даже дал кому-то подержать автомат: на, подержи, шутит, только потом вернешь. Нас интересовали мосты через Донец, к ним он нас и повез.

В поездке, собственно, и рассказывал. Вспоминал лето 14-го, бои за «Металлист». Бой, в котором попала в плен Савченко. Они, десантники, тогда несли потери. Сам он был ранен. Но подлечился, вернулся назад, на войну. Теперь и жена его воюет вместе с ним. Ну, чтобы не сидела и не ждала дома.

Ты здесь что ‒ до победы собираешься оставаться? ‒ спрашиваем его. Ну а как же, ‒ отвечает. От военных на самом деле не часто услышишь повествования о будущем ‒ в будущее они смотрят осторожно, то есть реалистично. Возможно, боятся что-то сглазить. А вот он говорит о будущей победе, как о чем-то простом и очевидном ‒ просто нужно набраться сил и терпения, и дожать.

Как для человека, четвертый год находящегося на линии фронта, у него на удивление мало скепсиса и разочарования. Возможно, таким и должен быть военный ‒ уверенным в том, что делает, но, вместе с тем, спокойным и собранным. Словом, не таким, как мы, гражданские ‒ дезориентированные, истерические и эмоционально неустойчивые.

Война завершится нашей победой

Разговоры о конце войны ведутся с ее начала. Летом-осенью 14-го это был преимущественно крик ‒ крик надежды и отчаяния, крик негодования и страха от только что пережитого ‒ в освобожденных украинской армией городках мирное население передавало свой опыт войны, делилось ужасами обстрелов и побегов из дома, хотя любой разговор так или иначе сводился к тому, когда это все закончится.

С тех пор многое изменилось. В разговорах стало меньше отчаяния и больше прагматизма. Жизнь продолжается даже в условиях этого, на первый взгляд бесконечного, противостояния. Каждый приспосабливается к реалиям, повлиять на которые не имеет возможности. Но большинство разговоров так или иначе сводятся к сакраментальному: когда это все, наконец, закончится? И чем?

А вот наш офицер таких вопросов не задает. Хотя, подозреваю, у него тоже нет ответа на вопрос, когда закончится эта война. Есть взамен уверенность, чем именно она завершится. Завершится победой. Его победой, нашей победой.

А пока эта победа не наступила, не следует и расслабляться. Вот он и не расслабляется ‒ забирает назад свое оружие, и пока мы снимаем мосты, сканирует взглядом правый берег, высматривает в сером пространстве опасность, внимательно осматривает эту линию разграничения, которая ломает его страну и которая, конечно, исчезнет только в одном случае ‒ в случае победы. Больше никак.