Война в Украине и традиции российского империализма

Имперская политика нынешних российских властей, приведшая к вторжению в Украину, имеет глубокие культурно-исторические корни.

Случилось мне несколько лет назад посмотреть сериал по роману Булгакова «Белая гвардия». Книжку я, конечно, еще в детстве прочитал и в разных театрах «Дни Турбиных» видел не раз. Но сериал меня просто сразил наповал. Его авторы предали роману Булгакова ярковыраженный украинофобский пафос. Сериал стал просто образцом пропаганды национальной ненависти, уровня классического нацистского антисемитского фильма «Еврей Зюсс». В сериале украинцы изображены какими-то монстрами: жестокими, жадными, злобными, тупыми. Этому скопищу кровожадных подонков противостоят благородные русские офицеры.

Я досмотрел эту пошлую тягомотину до конца только по одной причине. Сериал интересен тем, что откровенно демонстрирует колониальную психологию русского консерватора-патриота (которым в какой-то степени был и сам Булгаков). Из сериала понятно, какое место в его картине мира занимают Украина и украинцы. Психология офицеров «Белой гвардии» - это психология колонизаторов, которые сидят в крепости, осажденной восставшим против них народом, т.е. украинскими крестьянами. На свои силы надежд нет. Слишком мало их «господ», по сравнению с огромной враждебной массой «простолюдинов». Все надежды офицеров крутятся вокруг помощи других, более могущественных колонизаторов: немцев, французов, англичан. Офицеры в шоке: немецкая армия уходит из Украины, кто теперь будет защищать их от украинского народа? «Господа», как утопающие за соломинку, хватаются за любой самый несуразный слух. Готовы поверить даже в помощь мифических сенегальцев (помните, «а где же сенегальцев роты?»). В отношении русских офицеров к большей части населения Украины сочетаются элементы национальной и социальной ненависти. Ведь они выходцы одновременно из социально и национально привилегированного меньшинства (русские дворяне), которому противостоит социально и национально дискриминируемое большинство (украинские крестьяне).

У меня есть версия того, почему спектакль «Дни Турбиных» так любил Сталин. Он сам, также как и герои пьесы Булгакова, ощущал себя колонизатором в чуждой ему стране, основную массу населения которой составляли русские и украинские крестьяне. А крестьянству Сталин не доверял и опасался его, также как офицеры из «Турбиных». Сталин в итоге сделал то, на что у офицеров не хватило сил: переломил хребет крестьянству, причем, резче всего украинскому. Его, видимо, «кремлевский горец» особенно ненавидел. Поэтому Сталину нравились «Дни Турбинных», а Булгаков с трепетом относился к диктатору и даже написал о нем апологетическую пьесу.

Русские буржуазные партии, не только консерваторы, но и либералы - всегда относились к Украине как к российской колониальной провинции. Даже кадеты категорически возражали против предоставления ей автономии в 1917 году, и вышли из-за этого из Временного правительства. Только социалисты (эсеры, социал-демократы) и анархисты выступали за самоопределение Украины. Политика Сталина была продолжением правой, имперской российской традиции.

Пытаясь в 90-е годы как можно дальше уйти от сталинизма, Россия, на самом деле, возвращалась к нему. Большая доля ответственности за это лежит на российской интеллигенции. Сталинизм был реакционной, консервативной, имперской системой. Однако при этом он выдавал себя за наследника русской революционно-демократической традиции. Интеллигенция поверила в этот обман и отвергла вместе со сталинизмом то, что он выдавал за свои идейные «революционные» корни. Затем, как бы «от обратного», она обратилась к правой политической традиции, не осознавая ее близость к тому же сталинизму. В ее среде стали преобладать консерваторы-клерикалы и правые либералы. Одни начали прославлять Столыпина-вешателя, Николая II Кровавого и И. Ильина - поклонника итальянского фашизма. Другие подняли на щит Александра II - палача Польши и кадетов-империалистов, типа «Милюкова-Дарданельского». Наша интеллигенция стала воспринимать, как непреложные ценности, традиции, собственность и церковь, создала культ Достоевского-пророка и Солженицына-мыслителя, приняла их реакционные, клерикальные, ксенофобские идеи. В конечном итоге она взрастила идеологического монстра, на которого опирается путинский режим. Совершенно не случайно, что Солженицын, всю жизнь обличавший сталинизм, «в гроб сходя благословил» Путина, ставшего верным последователем сталинской имперской политики.

После 91-го года власть в стране захватили правые (либералы-реформаторы и силовики-консерваторы). Сейчас, правда, либералы в загоне. Но мы помним как они активно трудились над созданием «Франкенштейна», который со временем сожрал их самих. Русские либералы во второй половине 19-го начале – 20-го века были националистами и имперцами (это отмечал еще Герцен). Их идеологические последователи недалеко от них ушли. Еще не так давно Чубайс призывал к созданию «либеральной империи», доминирующей на постсоветском пространстве и говорил о возрождении Российской армии в Чечне. Эта армия, к несчастью для соседей, действительно возродилась и пошла дальше: на Грузию, Крым и Донбасс.

Совершенно неслучайно, что против Украины сейчас плечом к плечу воюют поклонники «белых» и сталинисты. Империализм – это то, что объединяет «белую идею» единой и неделимой России со сталинским СССР. Российский империализм, возродившийся в форме путинизма, можно преодолеть только в рамках революционно-демократической, либертарной, космополитической, антиклерикальной культурной традиции, восходящей к Белинскому и Герцену, Бакунину и Кропоткину, Чернышевскому и Лаврову, Льву Толстому и Короленко, Мартову и Чернову, Хлебникову и раннему Маяковскому, Платонову и Шаламову; к народникам и анархистам, эсерам и социал-демократам. Эта традиция исключает поклонение молоху государства и миражу империи, предполагает активное неприятие казенного патриотизма, лицемерной государственной церкви, господства бюрократии и собственников. До утверждения сталинской диктатуры она была мировоззрением большей части российского образованного общества. Без возвращения к этой культурной традиции имперскую болезнь преодолеть не удастся.