Вместо холодной войны — «гибридная»

За двадцать лет в Брюсселе, будучи вхожим в качестве журналиста в «кухни» Евросоюза и НАТО, я больше всего слышал слов о том, каким злом была холодная война, как хорошо, что она закончилась и возврата к ней нет. Потому что, мол, новая Россия нацелена на те же ценности демократии, верховенство права и прав человека. Потому что у Запада и России в современном мире больше общих проблем и общих интересов, чем противоречий.

Слышал это одинаково часто от официальных лиц Запада и России. Не знаю, насколько верили они в это сами и, если нет, кто больше лицемерил. Особенно в последние восемь лет после известной мюнхенской речи Владимира Путина.

За минувший год, «год возвращения Крыма», сменилась эпоха. На Брюссельском форуме (Brussels Forum) — ежегодной дискуссионной площадке политиков, политологов и экономистов — Россия в мировом контексте упоминалась исключительно в негативе, а ключевым словосочетанием вместо «холодной войны», возврат которой обе стороны отрицают, стала «гибридная война». Так обозначен новый вид конфликта во все менее предсказуемом мире.

Термин родился в украинском кризисе, но применим к ИГИЛ и другим пока менее явным и еще не возникшим конфликтам. Однако авторское право, справедливо или нет, присвоено России.

Один из сопредседателей форума, мастодонт политологии Збигнев Бжезинский утверждал, что «гибридную войну» и «прокси-войну» (чужими руками) в «добрые старые времена» практиковали и Советский Союз, и Америка. Просто современный мир утратил порядок и структуры, которые позволяли управлять ситуацией в «двухполюсную» эпоху.

Воспользовавшись минской паузой, считает Бжезинский, Запад должен, с одной стороны, бросить какую-то кость Москве, пообещав, например, никогда не принимать Украину в НАТО. Но с другой — дать понять Путину, что дальнейшее силовое решение украинского кризиса в пользу России будет иметь запретительно высокую цену. Оно и не может быть иначе, учитывая соотношение экономических, военных и политических потенциалов. Бжезинский — за стратегию сделок между блоками. Правда, в отличие от холодной войны, вместо целого блока Западу противостоит одна лишь Россия.

«Опасен ли для мира Путин, грозящий в неопределенный момент по своему усмотрению пустить в ход ядерное оружие?» — задал вопрос Бжезинскому ведущий.

«Я не думаю, что он намеренно представляет глобальную опасность, но представляет ее в том смысле, что приводит в движение процессы и создает угрозы, которые кумулятивно могут развиваться по нарастающей, создавая глобальную опасность», — ответил Бжезинский.

Он напомнил, что миру угрожает не только украинский кризис, но и проблема Ближнего Востока, где Запад как-то взаимодействует с Россией и Ираном. Разлад будет иметь колоссальное влияние на международную стабильность.

Признавая долю резона за Бжезинским, большинство участников форума пытались рассуждать все же не в категориях холодной войны, когда шла «игра с нулевой суммой» (выигрыш одного равен проигрышу другого), а в наметившейся после холодной войны схеме win-win (обоюдного выигрыша). Не «шахматной доски» с государствами-фигурами и полями территорий, а ценностей. Тогда украинский конфликт — это не дрейф страны из одного территориального лагеря в другой, а смена общественно-политического строя, системы ценностей.

К сожалению, отношения Запад — Россия, хотели мы того или нет, выглядят игрой с нулевой суммой. Никто не сказал этого, но достаточно вопроса ведущего — колумниста «Вашингтон пост» Дэвида Игнасиуса — главному международнику Совета Федерации Константину Косачеву и полученного ответа.

Косачев был единственным, кто представлял Россию на Брюссельском форуме. В панели, посвященной России и «игре с нулевой суммой», у него была солидная компания: генсек НАТО Йенс Столтенберг, глава дипломатии ЕС Федерика Могерини, замгоссекретаря США Виктория Нуланд.

Вопрос Игнасиуса был о том, как Путин видит мир. Действительно ли считает распад Советского Союза величайшей катастрофой и стремится восстановить утраченную мощь и престиж? В чем Путин и поддерживающие его миллионы россиян видят национальные интересы России?

В ответ сначала прозвучал несвойственный этому форуму ритуальный комплимент: «Путин представляет народ не только потому, что президент России, но и потому, что очень мудрый человек, прекрасно понимающий, что люди в России думают о происходящем вокруг».

Дальше — известный экскурс в историю о том, как Россия в 1990-х уступала Западу, как выводила войска из Европы, бросала военные базы в далеких странах, а Запад не следовал ее примеру. И конечно, бомбежки Югославии и отделение Косова как прецедент для Крыма и других российских «приобретений».

«Вы предельно ясно ответили на мой вопрос», — подытожил ведущий. Дальнейшая дискуссия была после этого неинтересна, потому что превращалась в диалог глухих.

Почетный президент Шанхайского института международных отношений профессор Ян Цземянь сделал все, чтобы не комментировать роль России в украинском кризисе, как бы модератор ни пытался склонить его к этому. Все китайские участники, которых я успел послушать, воздерживались от вмешательства в спор между Россией и Западом. Возможно, в Москве они бы вели себя иначе, но этот настойчивый нейтралитет только усилил впечатление об изоляции Кремля. Ян Цземянь говорил о стремлении Китая сотрудничать с США и Европой, в том числе в военной области. Ни слова о России.

Что же такое «гибридная война», которой Москва так напугала Запад? Определение дал верховный главнокомандующий силами НАТО в Европе, четырехзвездный американский генерал Филипп Бридлав. Это война из нескольких компонентов. Они и раньше использовались в военной практике, но не в таких масштабах.

Во-первых, дипломатическая война, направленная на подрыв международных договоров и разрушение союзов, лишение государства международных механизмов опоры. Во-вторых, мобилизация информационных средств и других инструментов влияния на умы людей для создания и поддержания ложной картины событий. Сегодня это делается с помощью покупки СМИ и журналистов, социальных сетей. В-третьих, собственно военный компонент. Он остается относительно неизменным. Новое в том, что принадлежащие государству войска используются анонимно, скрытно, и государство не признает их применения. Наконец, экономическая война, экономическое давление в более или менее признанных формах, например, играя поставками энергоносителей. Гибридная война — все это вместе…

Глава европейской дипломатии Могерини рассказала, что ЕС решил дать отпор пропагандистской войне России, которая создала «искаженный образ» украинского кризиса. В прошлый четверг саммит ЕС поручил ее ведомству до июня разработать «план стратегической коммуникации», чтобы нейтрализовать хотя бы один из компонентов «гибридной войны».

Мой брюссельский коллега, профессор журналистики Гарет Хардинг в статье, опубликованной сетевым изданием Eurobserver, пишет, что ЕС проигрывает России в пропагандистской войне. Однако, уверен он, не столько умелая пропаганда, сколько реальные дела решают ее исход.

Новый пропагандистский проект Брюсселя вряд ли будет эффективным. Команда европейских пиарщиков, которым он поручен, насчитывает десяток чиновников с бюджетом в несколько миллионов евро в год. Russia today («Россия сегодня») получает ежегодно 300 миллионов бюджетных средств, и в ней занято две тысячи человек. Плюс кремлевские команды троллей, которые наводняют интернет пропутинскими комментариями, блогами и твиттами.

Все это не значит, что ЕС не должен бороться против российской пропаганды, считает Хардинг и предлагает ввести эмбарго на контракты с западными лоббистскими фирмами, которые работают на Кремль, назвать публично политические партии на Западе, которые поддерживают пропаганду Москвы, чаще всего за деньги, ограничить долю РТР в компании Euronews и т.д.

Но успех в отражении дезинформации зависит не от того, что ЕС говорит, а от того, что он делает. Тысячи украинцев рисковали жизнью на Майдане не потому, что пропаганда ЕС была очень умелой и изощренной, а потому, что перспектива сближения с Брюсселем оказалась для них более привлекательной, чем ледяные объятья Москвы.