Никто не хотел умирать

Чем ближе подписание соглашения об ассоциации Украины с ЕС, тем меньше желания об этом говорить. Не только потому, что все уже, в общем-то, сказано, но и потому, что процесс этот проходит на фоне куда более важного и не менее острого диалога Москва-Вашингтон. Вне зависимости от его исхода, он делает диалог Москва-Киев таким же бессмысленным, как диалог Молотова с поляками в разгар его беседы с Рибентроппом.

После подписания СА внутриукраинская повестка станет бессмысленной тоже: ну кому интересна партийная жизнь сеттльмента ЕС? Между тем, последние движения Кремля (возвращение Суркова помощником президента по Украине, презентация МИДом программы по работе с украинской молодежью) демонстрируют некий мотивационный вывих: когда формировать широкую сеть пророссийских структур на Украине было необходимо, Москва с презрением от этого отворачивалась, предпочитая, как и повсюду, «работать с действующей властью». Теперь, когда это делать поздно, этим вдруг озаботились.

Поздно было бы и 10 лет назад, потому что подобная работа невозможна без наличия у России собственного привлекательного мифа, без уникального и привлекательного образа будущего. Где они? Их нет, и даже Путин прямо указывает, почему: заговорив на Валдае о необходимости срочно найти национальную идею, он упомянул «квазиколониальную элиту» России, которая предпочла «воровать и вывозить на Запад».

Всем давно ясно, что в арсенале у РФ остались только газ и «рост ВВП». И она в самом деле надеялась привлечь этим широкие слои населения и контрэлиты Украины. Но ведь макроэкономические посулы – это средняя температура по больнице. Расскажите лучше украинцам, кто именно из них отведает плодов интеграции в случае вступления в Таможенный союз. Молчите? Правильно, потому что это — вопрос социальной справедливости, а Россия ее экспортером уже 28 лет как не является.

Впрочем, «широкие слои населения» — не более чем риторическая фигура, и упоминать о них, если ты не публичный политик, просто бессмысленно. Значительная часть украинцев в частных беседах высказывает опасения, что «после этой ассоциации у нас уволят полстраны». Да, если Москва выполнит свои угрозы закрыть рынок для украинских товаров, это вполне возможно. Но отсутствие даже намека на сопротивление втаскиванию половины Украины в ассоциацию с ЕС со стороны каких-либо социальных групп в этой стране напоминает нам о правоте Тэтчер: «Общества не существует». Права не только она – правы в этом и Грамши, и Парето. Массы не являются субъектом политики, нигде.

Если же говорить о диалоге соседских элит, то Кремль для них – такой же посредник между транснациональными компаниями и ресурсами подведомственных территорий, как и они сами. Таможенный союз есть фикция уже хотя бы потому, что Россия вступила в ВТО. Мы стоим у одной кассы глобального супермаркета, и внутриполитическая повестка большинства незападных стран определяется тем, кто получит право улыбаться кассиру. Так почему украинские посредники должны работать через Россию, если они могут торговать напрямую?

И, пожалуй, самое важное. Уход Украины под протекторат ЕС — это ставка на выживание ее элит в вероятном глобальном конфликте. Метафора этой ставки — в словах Глазьева о том, что «мы (Россия) бьемся за каждую строчку договоров с ЕС, а Украина сдалась», и что «в нашей дипломатической школе такого нет — принимать условия без боя». Да, это правда, это звучит гордо, и может быть, это вообще единственно возможный образ действий для Москвы сейчас. Но всем очевидно: если Россия не примет условий США без боя, она его получит, в той или иной форме.

Сирийский кризис показывает, насколько этот бой если не близок, то возможен. А о том, что он возможен, говорит вся человеческая история. И Киев не хочет участвовать в этом конфликте на стороне России не только потому, что прячет капиталы на Западе (Москва их тоже там прячет). И уж точно не потому, что украинская элита «продалась» (а чья не продалась?). Просто на Украине, как и в Грузии, давно решили, что шансов выжить у России в ее нынешнем виде мало — по целому ряду внутренних и внешних причин. Только Янукович, в отличие от Саакашвили, об этом публично не говорит.