Памяти Андре Глюксмана

«Существование террористов-камикадзе вскрывает патологию, которую Запад знает со времени Троянской войны: хюбрис — ярость воина, то есть страсть к убийству. В ХХ и затем в XXI веке хюбрис распространяется и эмансипируется от традиционной войны. Эта граница были перейдена эсэсовцами и красными кхмерами, религиозными фанатиками, ксенофобами, националистами, расистами. Клич испанских фалангистов «Да здравствует смерть!» сегодня находит сторонников во всем мире. Человеческие бомбы — это новый вид чумы. То, что характеризует видение мира смертников, это не отсутствие концепции Добра, но отсутствие восприятия Зла. Подлинная проблема нашей эпохи — это растущая нечувствительность к Злу, к жестокости, к боли».

Эти пронзительные слова принадлежат перу философа Андре Глюксмана, который скончался 9 ноября 2015 года. День похорон Глюксмана, 13 ноября 2015 года, был омрачен чудовищными терактами в Париже и его пригороде Сен-Дени. Его смерть совпала с темами, о которых он так много писал: об анализе тоталитаризма во всех его формах и борьбы с ним в СССР и Восточной Европе, о нигилизме, самым законченным выражением которого является современный терроризм. Угас острый и проникновенный ум, который сумел и не побоялся взглянуть в лицо самых страшных явлений нашей эпохи.

Я познакомилась с Андре Глюксманом в 1986 году, когда я начала работать в Интернационале сопротивления — организации, которая объединяла диссидентов из СССР и Восточной Европы при поддержке целой группы французской интеллигенции. Несмотря на его большую известность, Андре остался человеком чрезвычайно доступным и отзывчивым. Ему было интересно встречаться с людьми, слушать их, вникать в их проблемы. Его большая квартира в весьма демократичном квартале Парижа (как раз неподалеку от места последних терактов), забитая книгами и обставленная старой мебелью и зеркалами, купленными на блошиных рынках, была всегда открыта для гостей — из России, Биафры, Алжира, Боснии, Вьетнама. Андре и его супруга, Фанфан, которая была его верной помощницей, одаривали их своим гостеприимством и помогали, чем могли.

Я думаю, что еврейское происхождение Глюксмана и испытания, через которые он прошел в детстве, сыграли большую роль в его постоянном желании осуждать зло и помогать его жертвам. В предисловии к книге диалогов между ним и Еленой Боннэр он писал: «Существует много способов осознавать себя евреем. Один из них, который я назвал бы гуманизмом после потопа, состоит в том, чтобы рассматривать сущность человека на фоне непреодолимого горизонта геноцида. Попросту говоря: то, что с нами произошло, может произойти и с другими. Нет ничего более тщетного, чем вообразить, что кошмар мог случиться лишь один раз и что он касается лишь народа Книги... Если терроризм доступен любому, выживание человечества зависит от каждого из нас».

Андре по опыту знал, о чем говорил. Он провел детство в вишистской Франции, с фальшивыми документами: «Я жил нелегально. Мне доверяли ключи от дома, где хранилось оружие и где прятались евреи-беженцы, не говорившие ни слова по-французски. Перед уходом в школу я должен был закрыть дверь на ключ. В пять лет у меня уже были серьезные обязанности». В 1942 году его семья была спасена от депортации в Освенцим. Мать Андре и двух его сестер, Марта, немецкая коммунистка, развела агитацию среди евреев, собранных в перевалочном лагере неподалеку от Виши, объясняя им, что их ждет гибель. Началась паника, и французский директор лагеря поторопился освободить Марту и ее детей, заявив, что они — французы, в то время как депортации в первую очередь подвергались иностранные евреи. «Марта преподала мне важнейший урок: отказываться замалчивать зло может спасти жизни. Можно сказать, что это был прототип гласности», — пишет Глюксман.

После освобождения Андре провел некоторое время в приюте для еврейских детей, которые попали во Францию со всей Европы. «От этих детей я узнал то, что не испытал на собственной шкуре», — утверждает философ, который описывает свои чувства в автобиографической книге (2006 год) как «ярость ребенка». Эта обостренная чувствительность к преступлениям нацизма способствовала тому, что он был потрясен и другим варварством эпохи — сталинскими лагерями. Чтение «Архипелага ГУЛАГ» стало поворотным пунктом в размышлении Глюксмана о природе зла. В 1975 году он издал книгу «Кухарка и людоед», суть которой он сам резюмировал в своем полемическом обращении к левой интеллигенции Европы: «Вы возмущаетесь нацистскими концлагерями... Но как же вы можете тогда оправдывать советские концлагеря? Ведь реальность концлагеря никак не зависит от надписи на его воротах и флага на его комендатуре. Она состоит только из страданий, которые испытывают узники».

Именно чтение Солженицына усилило гуманистическое призвание Глюксмана: изобличать зло вне зависимости от того, во имя какой идеологии оно совершается, и осуждать тоталитарное мышление. Но Глюксман извлек и другой важный урок из чтения Солженицына. В 2005 году в одном из интервью он утверждал, что эта книга открыла ему глаза на многочисленные случаи сопротивления советской системе и на важность феномена диссидентства. Андре преклонялся перед мужеством Солженицына, опубликовавшего эту книгу за рубежом, когда сам он еще находился в СССР.

Это восхищение диссидентами — чехами, поляками, русскими, украинцами — переросло в первые постсоветские годы в восхищение мужеством чеченского народа. Для него борьба маленького кавказского народа на протяжении двух веков — от генерала Ермолова до Путина — была символом любви к свободе и отказа от рабства. В девяностые годы, в Париже, он неоднократно встречался с различными представителями Ичкерии, поддерживая наиболее умеренных и светских среди них. А когда началась первая чеченская война, у чеченского гражданского населения не было более твердого и последовательного защитника, чем Глюксман. На протяжении многих лет философ опубликовал сотни страстных статей против варварских методов ведения войны в Чечне. Андре пытался помочь и многочисленным чеченцам, получившим статус политбеженцев во Франции. Он, в частности, принял активное участие в деятельности ассоциации, помогавшей молодым чеченцам поступить во французские университеты. С его точки зрения, приобщение чеченцев к европейским ценностям служило наилучшей защитой их от соблазна исламизма.

Исключительное мужество и острое чувство личной ответственности перед маховиком кровавой государственной машины — таковы качества, которые Андре сразу же оценил у Анны Политковской. Когда во Франции, весной 2000 года, была опубликована первая книга Анны (серия репортажей «Новой»), я познакомила ее с Андре. Это было началом дружбы между ними, которая продолжилась до смерти Анны.

Андре прекрасно осознавал, что существует два способа выйти из коммунизма и тоталитарных диктатур. Либо путь Вацлава Гавела, то есть длинный, трудный и усеянный препятствиями путь к демократии и терпимости. Либо мобилизация, как в Югославии Милошевича, с ее этническими чистками и кровавыми авантюрами. Именно надежда на то, что Украина и Грузия пойдут по пути Гавела, а не по пути Милошевича, побудила его активно поддержать украинскую и грузинскую народные революции.

В мае 2014 года, когда я приехала в Киев вместе с Бернаром-Анри Леви, Андре, который уже тяжело болел, попросил меня прочитать его текст на Майдане. Он написал: «Только болезнь помешала мне быть с вами. Вы — гордость Европы. Киев сегодня — столица свободной Европы, весь мир следит за вашей борьбой и приветствует жертвенность ваших молодых героев с бесконечным восхищением. Я француз, мой отец родился в Черновцах, на Буковине, стало быть, и я — немного украинец. Я европеец. Вы европейцы. Мы едины в борьбе против отрыжки красного и черного тоталитаризма. Держитесь, судьба Украины зависит от вас, судьба Европы зависит от вас, истина зависит от вас, весь мир затаил дыхание перед вашим мужеством».