Смерть Тесака и злорадство

Максима Марцинкевича, более известного как Тесак, убили не тогда, когда он был националистом, а когда он перестал им быть.

Правда, либертарианство не кажется мне такой уж хорошей альтернативой. Да и не был он по большому счету ни националистом, ни либертарианцем, а искал идеологию, которая подходила бы его радикальному характеру. Мне этот характер не нравился, не нравится его проза, его окружение и его методы социальной санитарии. Но его убили (или довели до самоубийства, причем он предупреждал, что его уберут именно так и верить в суицидную версию не нужно). И радоваться его смерти я не буду, хотя понимаю, что для многих это чувство естественное. Он враг. Но человек – это и есть существо, которое не должно вести себя естественно. Это определение мне очень нравится. И очень нравится, например, Оскар Уайльд, который настаивал на том, что все естественное отвратительно.

Мне кажется, что стыд – это как раз самая человеческая эмоция, потому что она ставит барьер на пути естественного поведения. Естественно брать чужое, если никто не видит, врать, если это безнаказанно, продвигать на должности своих (потому что свои же!) и радоваться несчастьям чужих (ведь чужие!). Все это – именно естественное поведение, вытекающее из человеческого естества, но человек только в той мере интересен, в какой побеждает это естество, во многих отношениях звериное. Вот Тесак, кстати, как раз эволюционировал, работал над собой, книги умные читал – не думаю, что сильно изменился, но работал над этим.

Современная Россия поражает полным отсутствием стыда: убили человека в тюрьме (или заставили самоубиться, невелика разница), отравили оппозиционера, поддержали людоедство – нормально. Что естественно, то не стыдно. Вообще ужасно естественная страна: делает все, что ей хочется, не особенно задумываясь о последствиях и пользе, и – «Ачётакова?!» Да в общем ничё. Сорокин, помнится, писал в «Дне опричника»: «Будет ничего». А получилось даже страшнее: будет НИЧЁТАК.

Когда так ведет себя власть, это быстро становится образцом и для населения. Оно стремительно перестает стыдиться и начинает радоваться чужому горю, топтать оступившегося, шумно радоваться несчастью соседа.

Естество не обманешь. Но я по крайней мере не злорадствую, ибо это уж подлинно смертный грех. Я своих врагов не обеляю – среди них встречаются настоящие чудовища. Но когда им прилетает, я с этой радостью борюсь и по крайней мере не ликую публично. Нехорошо это, неправильно.