Выступление Путина в Кремле: анализ психолога

Анализируя выступление Путина в Кремле и потом на Красной площади, меня удивило уже в который раз как часто хозяин Кремля (и его спичрайтеры) пытается апеллировать к величию прошлого, ища там примеры собственной правоты и неправоты врагов.

Обвинение в уничтожении индейцев и торговле рабами – это попытка обратиться к истории, попытка благодаря исторической перспективе продемонстрировать глубинную губительность Запада. И, как следствие, поднять глубинную историческую сущность противостояния Руси. То есть современные русские спичрайтеры пытаются работать с архитипическими структурами, черпать силу прошлого, обращаться к сущности народа.

Сам по себе это мощный шаг. Но в этом есть несколько но:

Первое

Обращаться к таким источникам нужно уметь. Нельзя сегодня торговать с проклятым Западом, а завтра винить его в греховности и природной подлости. Разрушается логика аргументов. Это, конечно, можно прикрыть новой волной пропаганды (как у Орвела в «1984» – у нас нет вчерашних газет, потому что вчерашнее может быть переписано в любой момент) и переписать все, сказанное ранее. Но с каждым разом (а факапов российские власти делают все больше) это требует все больше ресурсов – и финансовых, и эмоциональных. Власти России конечно получат все необходимые им эфиры и вновь расскажут, что операция идет по плану, но для отвлечения населения от воспоминаний необходимы все более масштабные события и аргументы.

Второе

Обращение к прошлому искажает понимание реальных потребностей. Ты можешь рассказывать о мобилизационной экономике и о необходимости поставить в строй миллион штыков и сто тысяч сабель, но в современном мире уже никто не воюет штыками и саблями. Более того – этот миллион нужно кормить и вооружать чем-то, что как-то напоминает современное оружие.

Использование прошлого в сегодняшней риторике упрощает представление о неотложных потребностях. Если у вас вся страна завешена победными транспарантами времен конца прошедшей мировой войны, то и восприятие необходимых ресурсов формируется под влиянием этих упрощенных представлений – «мужиков на фронт, баб на завод, вот и весь менеджмент».

А потом происходит столкновение с реальностью. Промышленные цепи оказываются сложнее, чем считалось, а потеря одного процента работников приобретает эффект землетрясения. Это на сталинских заводах можно было мобилизовать полстраны и поставить к станкам женщин и детей. Сейчас в цепи производства соседний работник не только не способен заменить мобилизованного неудачника, он вообще не знает, чем тот занимался. Соответственно даже утрата одного процента работников разрушает всю цепь сотворения продукта либо сервисы.

Третье

Попытки использовать нарративы прошлого – Киевская Русь, русское братство, Иван Грозный с Петром Первым и Суворовым – все это вычеркивает все другие народы, которых в этом братстве и в этой Руси никогда не существовало. Буряты или чеченцы не имели никакого отношения к Бородинскому или Куликовому полю, а монголы с татарами хоть и имели отношение, но вспоминать об этом неуместно, исходя из отсутствия толерантности в обществе в целом и невозможности интегрировать негативный опыт прошлого в современное сосуществование.

Короче говоря, риторика Кремля помогает создать иллюзию глубинного единства, но использовать ее можно только в телевизионном формате и для решения отдельных тактических вопросов. Все, что касается реальных решений, оборачивается еще более сильным разрушением всей кремлевской идеологии. И в результате сотни народов России, пережив разрушение нарративов о «дедах воевали» неожиданно осознают, что их с соседними народами, а тем более с Кремлем, больше ничего ценностного не связывает.