Настоящий Борис Немцов

Я всегда старался держать дистанцию с политиками и не заводить близких отношений. Немцов стал исключением — едва ли не единственный, с кем мы были на ты

Я пишу эти строки в день, когда в Москве хоронят Бориса Немцова. Самого яркого, свободного, обаятельного, счастливого и легкого человека среди политических деятелей России за последнюю четверть века. “Моцарта от политики”, как назвал его поэт Лев Рубинштейн. Теперь это стало ясно всем. Хотя это коллективное сознательное меня очень оскорбляет.

За несколько дней после убийства о Борисе сказано и написано так много и настолько искренне, что архитрудно что‑нибудь к этим словам добавить. Даже если ты знал его достаточно близко и давно. Как я.

С моей стороны было бы самонадеянным говорить о том, что мы были друзьями. Скорее, приятельствовали — от случая к случаю. Казалось бы, кому интересны подробности нашего с ним сугубо личного общения? Но дьявол, как говорится, кроется в деталях. Сколько же ярких, пусть и незначительных, эпизодов врезалось мне в память!

Почему‑то отлично помню, как мы с Борисом в году, наверное, 1996‑м играли в теннис во время очередного Всемирного экономического форума в Давосе. Одни в огромном, совершенно пустом спорткомплексе. Борис оказался классным теннисистом и терпеливо возился на корте со мной, полным чайником.

А вот он вдруг буквально врывается к нам в Останкино, на то еще, прежнее, НТВ и взахлеб рассказывает, что придумал собрать миллион подписей — не просто закорючек, а все честь по чести — с номерами паспортов, адресами, именами, отчествами, фамилиями — за прекращение войны в Чечне и принести в Кремль, Ельцину.

В ту пору собрать миллион так оформленных подписей было делом небывалым — но ведь и собрал, и принес, и войну остановил, пусть и не он один.

Или — совсем другая картинка. Вспоминаю, как однажды пили вино, и Борис поделился маленьким секретом: оказывается, по‑настоящему хорошее вино, стекая по стенкам бокала, оставляет на его внутренней поверхности — если присмотреться — характерные тонкие дорожки. Я с тех пор всегда, когда пью вино, кручу бокал и смотрю, есть ли там эти самые дорожки.

Или — вот еще. Как‑то раз зашли к Немцову домой, в его новую большую квартиру на Садовом кольце, которую ему предоставило управление делами президента, когда он переехал из Нижнего Новгорода, где был губернатором, в Москву, став первым вице-премьером. Квартира была шикарная, только какая‑то совсем не обжитая. Сказал об этом Немцову — и вдруг в ответ услышал: а я специально не хочу тут обживаться. Ведь рано или поздно придется съезжать.

Это произвело на меня сильное впечатление — в ту пору всякий чиновник, получив казенное жилье, первым делом старался его приватизировать по сходной цене, благо для этого были всякие лазейки. А Борис принципиально не желал ими воспользоваться.

Он был очень порядочный. Кто‑то скажет — чистоплюй. А по мне — так удивительно щепетильный человек.

Я всегда старался — за рамками профессионального общения — держать дистанцию с политиками и не заводить близких отношений. Немцов стал исключением — едва ли не единственный, с кем мы были на ты.

И знаете, что меня все эти годы приятно удивляло? Когда я звонил Немцову, он непременно отвечал на звонок. Или перезванивал, если не мог сразу ответить. Редкая в наши дни привычка.

Даже очень хорошие знакомые, коллеги — что тут, в Киеве, что там, в Москве,— сплошь и рядом не отвечают на звонки, переключая мобильные телефоны на помощников, секретарей, водителей, охранников. Борис всегда брал трубку сам. В нем был настоящий, природный демократизм, без всякой вельможной фанаберии. Он мог ездить на метро и ходить по городу пешком без охраны — как в последний роковой вечер.