О чем говорил Заратустра. К 170-летию Фридриха Ницше

Война, разруха и кризис, в которые нынче неуклонно погружается страна, представляют собой далеко не самые подходящие условия для философствования. Но так случилось, что 15 октября 2014 года Фридриху Ницше исполняется 170 лет, и поэтому есть повод поговорить об этом самобытном мыслителе.

Итак, Фридрих Ницше… Большинство расхожих мнений о нём ограничивается надёрганным словесным рядом типа: «аморальность», «волюнтаризм», «воля к власти», «сверхчеловек»… А главное, Ницше обвиняют в том, что он был, дескать, предтечей фашизма. По глубокому убеждению автора этих строк, это полная ерунда, ибо фашизм — это взбесившаяся обывательская толпа, а Ницше — это религиозная ненависть и к обывателю, и к толпе.

И все же, кто-то метко заметил, что создателями современного интеллектуального ландшафта по сей день остаются три мыслителя из далекого уже ХІХ века – Карл Маркс, Зигмунд Фрейд и Фридрих Ницше.

Чтение путаных и непонятных текстов «неистового Фридриха» — дело сложное, и далеко не у всех хватит на это сил, времени и терпения. Поэтому представление о творчестве Ницше обычно сводится к пересказам чужих, часто недобросовестных и превратных мнений. В итоге, мыслителю часто приписывают идеи, которых он не мог придерживаться в принципе, что ясно любому, кто дал себе труд не просто полистать его книжки, но понять в них написанное. В частности, так родился, в том числе стараниями сестры Ницше, указанный бредовый и ничем не подкрепленный тезис о том, что взгляды философа представляют собой «теоретические основы» фашизма, нацизма, гитлеризма.

По этому поводу у братьев Стругацких есть замечательный афоризм: «Ницше. Это был большой поэт. Однако ему весьма не повезло с поклонниками»…

Первый вариант этого очерка был написан 10 лет назад к предыдущему юбилею мыслителя. Предлагаемая далее редакция переработана и существенно дополнена разделами, посвященными знаменитой философской поэме «Так говорил Заратустра» и неоконченной итоговой книге «Воля к власти». В разделе о книге «Воля к власти» использованы некоторые материалы из обстоятельного предисловия Г. Рачинского к русскому изданию этого труда.

Также в настоящем варианте очерка содержится раздел «Ницше и Достоевский. Крах гуманизма и мрачные перспективы человечества». Этот раздел был написан для статьи о Достоевском «Откровения Пророка Федора» под сильным влиянием творчества Николая Бердяева, который неоднократно проводил параллели между «двумя Федорами» — Федором Достоевским и Фридрихом Ницше. В настоящий очерк раздел вошел с некоторыми изменениями и доработками.

-- «Мартин Иден»

Будучи лет 16-ти от роду, автор впервые натолкнулся на имя Ницше в романе «Мартин Иден». Главный герой этой почти автобиографической книги Джека Лондона выходит из низов, познаёт мир китобоем в северных и южных морях, затем путём жесточайшего самопреодоления в кратчайшие сроки постигает книжную мудрость, имея целью выбиться в элиту. Превращение из портового босяка в двубортной куртке и стетсоновской шляпе в глубокого и оригинального писателя и мыслителя привело Мартина Идена к осознанию никчемности рода человеческого. «Элита» оказалась примитивной тусовкой бухгалтеров, газетчиков, юристов, спортсменов, университетских преподавателей и прочей публики, обслуживающей власть и капитал. (Нынче сюда можно отнести ещё «политологов-технологов» и «аналитиков»). Попытка Мартина вернуться с мессианско-просветительскими целями в среду простолюдинов также терпит фиаско — «пролетариям» вовсе не нужны Свобода, Равенство, Братство, обывательское «стадо» (термин Ницше!) стремится к потребительскому счастью, оно жадно, завистливо, жаждет плебейских удовольствий. Короче, «пролетарий» абсолютно не годится для революционного прорыва в будущее и реализации высшего призвания человечества, чего не учёл Карл Маркс (хотя и понимал это). Сознание Мартина Идена, как и самого Джека Лондона, двоится между набравшим силу в конце ХIХ века социализмом (по Ницше, «слишком человеческим») и ставшим популярным в начале ХХ века «сверхчеловеком» Ницше. От большого ума социализм, анархизм и ницшеанство сначала даже уравняли... Получив деньги и славу писателя, Мартин Иден трагически гибнет, вслед за ним — Джек Лондон, а чуть ранее — Фридрих Ницше.

Влияние Ницше коснулось многих личностей в России начала ХХ века:«буревестник» Максим Горький, выходец из «жёлтого корпуса» Киевского университета Анатолий Луначарский, «пролетарский граф» Алексей Толстой... Очень сильны мотивы Ницше у Николая Бердяева, у многих литературных и религиозно-философских деятелей российского «серебряного века». Многие из этих судеб так или иначе трагичны…

-- «Рождение трагедии»

Фридрих Ницше родился 15 октября 1844 года в деревне Рёккен на границе Пруссии и Саксонии. Будущий яростный ниспровергатель христианства, по воинствующему безбожию сравнимый с «классиками марксизма-ленинизма», происходил из нескольких поколений духовенства: его отец был пастором, мать была дочерью и внучкой пасторов, прадед и дед преподавали богословие.

Трагедия преследовала Ницше с детства. Когда ему было 4 года, умер отец, который последний год жизни был безумным. Вскоре умирает младший брат. Фридрих всю жизнь постепенно терял зрение и страдал от приступов неотвратимо приближавшегося безумия. Поэтому, вероятно, первое произведение Ницше, давшее ему известность, называлось «Рождение трагедии» (1872). Фридрих получил хорошее классическое образование: изучал иврит, греческий, латынь, богословие в Пфортской школе, где до него учился сам Иоганн Готлиб Фихте. Затем изучал теологию и философию в университетах Бонна и Лейпцига, после чего, несмотря на отсутствие докторской степени, был приглашён в Швейцарию, где с 1869 по 1879 годы был профессором кафедры классической филологии университета в Базеле.

В Швейцарии у Ницше был интересный круг общения: историк Якоб Буркхардт, этнограф Иоганн Якоб Бахофен, композитор Рихард Вагнер и его жена Козима — дочь Листа. В эти годы Ницше пишет «Несвоевременные размышления» (1873-76) и «Человеческое, слишком человеческое» (1878).

Нейтральная Швейцария не позволяла профессору университета принять участие во франко-прусской войне 1870 года в качестве солдата. Поэтому Ницше отправился на фронт в качестве уполномоченного Красного Креста и командира санитарного отряда. Страдания раненых и предсмертные вопли умирающих в полевых лазаретах нанесли мощный удар по слабой психике Ницше. Возникает вопрос: отчего профессор университета, вместо того, чтобы читать лекции в уютном мещанском Базеле, так стремился на войну?! Ответ, казалось бы, прост: сумасшедший! Верно, но лишь отчасти.

Ницше признавался своей сестре Елизавете, что на войне его «постигло видение». Как-то на закате дня, на фоне покрытого мрачными тучами жёлто-красного неба, мимо Фридриха сначала прошёл на рысях полк кавалерии, затем — полевая артиллерия, затем — отряд пехоты. Ницше стоял на обочине в состоянии аффекта от того, что не мог присоединиться к этому космическому апофеозу воли к битве и власти. Затем его «постигло озарение»: несмотря на мучительную ответственность, вожди обречены посылать тысячи на смерть из благородного «волевого императива».

Здесь философ-романтик жестоко ошибался. «Вожди» жертвовали тысячами в угоду своим амбициям, эгоизму, жажде власти и наживы. Тысячи (а в ХХ веке — миллионы!) подчиняются вождям из-за своих глубинных садомазохистских импульсов, группового и национального эгоизма и нарциссизма, а расхожие фразы о чувстве долга, патриотизме, вере в идеалы и Бога часто были и остаются лишь поверхностной рационализацией.

Ницше был во многом прав, говоря, что «высшую волю к жизни» следует направить не на «жалкую борьбу за существование», а на «волю к битве, власти и превосходству». Но эту мысль следует откорректировать с учётом исторического опыта и психологических знаний ХХ века. Если ницшеанская «воля к борьбе, власти и превосходству» направлена на физическую эксплуатацию и моральное подавление окружающего мира в виде тоталитарных или террористических кошмаров, хищнической эксплуатации планеты мировыми монополиями, примитивного самодовольства «общества потребления» etc, то она сводится, по сути, всё к той же «жалкой борьбе за существование». Заложенная в человеке всеобщая энергия природы и космоса должна быть направлена на активное познание и разумное преобразование бесконечного мира; её угнетение, извращение ведут к тому, что ницшеанская «воля к жизни» разрушает психику и мир вокруг неё. Потенциальная способность к постижению истинного предназначения рода человеческого заложена в каждом, но требует огромного напряжения ментальных сил, а потому этим путём идут единицы. Среди них — Ницше со всеми его противоречиями и трагизмом.

Снова вернёмся к психической болезни Ницше, поскольку его гений, возможно, в большой мере обусловлен именно этой болезнью. Автор, будучи некомпетентным в психиатрии, всё же позволит себе высказать личное мнение. Имеющиеся источники толком не говорят об этиологии (происхождении) болезни. Приходилось даже слышать, что она, мол, была следствием плохо залеченного сифилиса. Но скорее всего, это было наследственное заболевание — вспомним, что отец Ницше также страдал душевным расстройством и умер в безумии, а ряд болезней соматической и психогенной этиологии или предрасположенность к ним передаются по наследству. Далее — самое интересное: ряд исследователей на обширном клиническом материале пришли к выводу, что иногда психическое расстройство, приводя к «слабоумию» в обыденном смысле, одновременно развивает такой познавательный, творческий, провидческий потенциал, который недоступен среднему «нормальному» индивиду. Так называемый «нормальный» средний обыватель исповедует некий «здравый смысл», который по-английски более удачно называется «common sense», т. е. «общепринятый смысл», а общепринятое — это часто отнюдь не здравое. О «патологии нормальности» среднего индивида говорили многие, например, Маркс в «Экономико-философских рукописях» в 1844 году — аккурат в год рождения Ницше! Отвергая закон кесаря во имя Закона Божьего, то же говорил и Христос. Конечно, не все сумасшедшие — гении, но среди гениев — большой процент «ненормальных» в обывательском понимании, тех, кто «не от мира сего» и плохо поддаётся «социализациям & мотивациям» (о которых так любит порассуждать современная манипулятивно-поведенческая психология). О том, что обратной стороной социализации даже в «развитых странах» является психо-духовная деградация, серьёзные люди теперь уже не спорят.

Ослабленное сознание Ницше не могло компенсировать мощный бессознательный аффект от ощущения никчемности человечества, который дан далеко не всем. В 1879 году из-за обострения болезни он оставил преподавание и 10 лет вёл бродячую жизнь в Ницце, Ментоне и других итальянских городах, наведываясь изредка в Германию. Он уже стоял на грани полного безумия, но именно этот период был крайне продуктивным. Книги следуют одна за другой: «Утренняя заря» (1881), «Весёлая наука» (1882), «Так говорил Заратустра» (1883-85), «По ту сторону добра и зла» (1886), «Генеалогия морали» (1887), «Случай Вагнера» (1888), «Антихрист» (1888) , «Се человек» (1888)…

-- «Антихрист»

Повторимся, что по уровню «воинствующего атеизма» Ницше может соперничать даже с Марксом. Вообще, тема «марксизм-ницшеанство-христианство» весьма любопытна…

По Марксу, христианство и религия вообще — это «вздох угнетённой твари, сердце бессердечного мира… дух бездушных порядков… опиум для народа», средство для превращения слабых в ещё более слабых и неспособных к революционному преобразованию «бессердечного» мира. По Ницше, наоборот, христианство — на стороне слабых, не даёт возвыситься сильным и противоречит «высшему типу человека».

Кстати, указанное действительно глубочайшее изречение Маркса из «Введения к критике философии права Гегеля» принято искажать, сводя до выдернутой из контекста фразы «религия — опиум для народа», да к тому же приписывать сей «огрызок» Ленину. Забавно, что в столь «творческом развитии марксизма» зело преуспели так называемые коммунисты, очень многим из которых не хватило ума почитать книжки Маркса, Энгельса и даже Ленина, а главное — понять в них написанное. А смысловое отличие между оригинальной фразой Маркса и исковерканным огрызком — огромнейшее!

Человек – животное объективно религиозное, что почти доказала психология ХХ века (насколько это вообще можно доказать). Поэтому и Маркс, и Ницше, отбрасывая христианство, предлагают каждый свою религию. У Маркса таким «символом веры» является не Бог, а человек, который обязан направить всю свою энергию не на прозябание и жалкую борьбу за существование (то же — у Ницше, в христианстве — земные мучения проклятых Богом людей), а на познание и разумное, творческое преобразование мира (у Ницше – воля к жизни, в христианстве — спасение в познании Закона Божия). Для этого Маркс предлагает совершенное общество, где человек победит враждебные ему социальные силы, которые он сам же и создал, причём свободу для самореализации получат все без исключения. Христианство предрекает Царство Божие, но только после Страшного Суда (у Маркса — Революция), и попадут туда лишь спасшиеся и обретшие благодать Божию, а остальные будут мучиться в Аду. Ницше предлагает социальную иерархию в виде пирамиды, где на вершине находятся избранные «аристократы духа», «сверхлюди», которые для реализации своей воли к жизни и власти должны быть аскетами, отказавшись от всего «слишком человеческого» — сострадания, гедонизма etc; в основании пирамиды — остальное большинство, но только — сытое, здоровое и довольное (нынешний мещанский идеал мироустройства с опорой на так называемый средний класс).

Ницше правильно говорит, что христианство (первоначально — массовое движение социальных низов в античности) было восстанием против иерархии, привилегий, порядка, «формулы высших людей», но у него это звучит как обвинение. Более того, он обвиняет христианство в том, что оно похоронило и сделало бессмысленной греко-римскую культуру, которую Ницше считал воплощением благородства, вкуса и воли к жизни, — вероятно, потому, что, получив классическое образование, испытывал особые сантименты к европейской античности. Автору намного ближе позиция Ф.Энгельса, согласно которой Греция и Рим пали жертвой собственных противоречий — рабства, империализма, психо-духовной деградации. Но Ницше где-то прав: обвал греко-римского мира очень сильно отбросил назад западную цивилизацию, а христианство действительно, во многом, затормозило её — Джордано Бруно, например, сгорел на костре «христианской» инквизиции, доказывая то, что было хорошо известно в Древней Греции.

По Ницше, христианские идеи сострадания и всеблагого Бога противоречат основным инстинктам человека, его «тоническим аффектам», закону развития и отбора, ослабляют «волю к жизни и власти», что, возможно, отчасти верно. Но Э.Фромм, ссылаясь на мнения ряда нейрофизиологов, утверждал, что идеи «равенства-братства-свободы» и «братства во Христе» наиболее полно отвечают нейрофизиологии человека.

В порыве обличения Ницше замахивается («Сумерки богов, или как философствуют молотом» — прямо как Овод у Этель Лилиан Войнич!) на фигуру Иисуса Христа и… отступает. Называя Христа анархистом и политическим преступником, которого следовало сослать в Сибирь, Ницше вдруг наконец-то замечает в Христе не смирение, а воинствующее возмущение против падшего мира (не мир, но меч!). Нужно признать, что жертва Христа оказалась трагически напрасной, а тусовка, именующая себя христианами, за 2000 лет не поднялась и, похоже, так никогда и не поднимется выше уровня своей обывательщины (ибо сказано: не мечите бисера перед свиньями — попрут ногами)!

Далее Ницше, наконец-то, делает правильный шаг: свой обличительный пафос он обрушивает на тот социальный институт, который более всех повинен в искажении Веры Христовой, – церковь. Ницше справедливо говорит, что церковь противоречит Евангелию, что она не понимает и вульгарно искажает первоначальный символизм христианства, что священники (у Ницше – «жрецы») говорят по вере, а живут по инстинктам, что уже ученики Христа, толком не поняв учения Его, начали всячески искажать это учение.

По Ницше, более всех извратил Христа Павел, превратив церковь в средство «оболванивания стада», пойдя на соглашательство с реалиями Рима. Здесь автор этих строк категорически поддерживает Ницше! Ведь Христос отвергал закон мира сего, признавая лишь Закон Божий, Иисус изгнал торгашей из храма, Мессия приравнивал «мытарей» (налоговиков) к «блудницам» (проституткам). А Павел, абсолютно извращая Спасителя, вдруг заявляет: «Несть бо власти, аще не от Бога (Рим 13.1)!..

-- «К генеалогии морали»: фашист?..

Согласно распространённому мнению, повторим, Ницше считается основоположником и даже теоретиком фашизма. Но сколько-нибудь серьёзное чтение его текстов позволяет утверждать, что это очередной миф, который проистекает из непонимания как Ницше, так и фашизма. Тем более что весьма своеобразные тексты Ницше трудно назвать какой бы то ни было теорией и вообще наукой в общепринятом академико-кабинетном смысле.

Впрочем, Ницше дал повод для таких обвинений, например, в полемическом сочинении «К генеалогии морали», где он говорит о существовании двух рас.

Первая — это «сверхчеловек», «белокурая бестия», «всадник на коне», «аристократ духа». Эта «раса господ» обладает волей к жизни и власти и самой природой предназначена для господства. «Сверхлюди» исповедуют аристократическую «мораль господ»: довольствуются утверждением самих себя, говорят «Да!» вызовам судьбы, великодушны к врагам...

Вторая — «раса рабов», её мораль — это мораль «Нет», жадность и поиск во всём пользы, злоба, месть.

Едва ли это можно считать проповедью фашизма, а если устранить некоторую путаницу и сделать перевод на язык психологии ХХ века, то окажется, что интуитивно Ницше во многом прав. Речь следует вести не о «расах», а о «социальных характерах» (Фромм) или «психологических типах» (Юнг). В «сверхчеловеке» Ницше спутал два абсолютно разных типа. Один из них — это немногочисленный тип людей, энергия которых направлена на активное познание и творческое преобразование мира и которым чужда страсть к господству, эксплуатации, подавлению. Другой тип — это тип «авторитарного садиста», которому, наоборот, присуща страсть к господству, эксплуатации и подавлению. «Мораль рабов» — это наиболее распространённые типы авторитарного мазохизма и конформизма, которым присуща страсть к подчинению и приспособленчеству, что накапливает в обществе разрушительный потенциал и о чём Ницше верно говорит: «злоба этих существ, которым запрещена адекватная реакция... действием может быть удовлетворена только... местью». «Зловещее будущее» Ницше видит в победе «морали рабов» над «моралью господ» и попадает в точку!

Термин «фашизм» (fascio – пучок, секта) говорит о непонимании реальности. Социальная практика показала, что фашизм — это не секта, а масса. Приспособленческая и/или агрессивная масса в своей пустоте и никчемности ищет подчинения, стремится унизить и/или уничтожить себе подобных из соседнего «стада». Такое «стадо» всегда порождает фюрера, дуче, каудильо, «вождя всех времён и народов» или пару-тройку «олигархов» под руководством какого-нибудь «главного папы».

-- Also sprach Zarathustra: образ сверхчеловека в Евангелии от Диониса

«Так говорил Заратустра» — это самая известная, даже знаменитая книга Ницше. Она же является едва ли не самой путаной и непонятной, хотя большинство остальных творений мыслителя ясностью тоже не отличались, что, с одной стороны, явилось самобытным стилем самого Ницше, боровшегося с захлестывавшей его душевной болезнью, а с другой, стало особенностью неклассической философии, у истоков которой стоял Ницше. Книга представляет собой не трактат, а философскую поэму хоть и в прозе, но немецкий оригинал обладает определенной ритмикой. Кстати, это лишний раз подтверждает тот факт, что Ницше — прежде всего, поэт и лишь потом философ, а ученым, тем более, в в академико-обывательском смысле, его и вовсе назвать нельзя. Впрочем, образование и диплом у него были филологическими, а не философскими…

Книга повествует о жизни и учении бродячего мудреца Заратустры, взявшего такое имя в честь Зороастра, пророка в Древней Персии. Ницше особо не скрывает, что ассоциирует себя со своим героем. Через всю книгу красной нитью проходит мысль о том, что человек является промежуточным звеном на пути превращения обезьяны в сверхчеловека (Übermensch). «Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком. Канат над бездной», — говорит Ницше устами своего героя Заратустры.

Понятие, скорее, образ «бездны» часто встречается у Ницше, очевидно, потому что почти всю жизнь он балансировал на краю бездны, бездны сумасшествия, а последние 10 лет своего бытия в этом мире он пребывал за гранью, окончательно лишившись рассудка.

Ницше приписывают крылатую фразу: «Если долго всматриваться в бездну — бездна начнёт всматриваться в тебя». Здесь, как и в случае с вышеупомянутым изречением Маркса, имеет место выдергивание из контекста и вульгаризация. Оригинальный немецкий текст выглядит так: «Wer mit Ungeheuern kämpft, mag zusehn, dass er nicht dabei zum Ungeheuer wird. Und wenn du lange in einen Abgrund blickst, blickt der Abgrund auch in dich hinein». Переводят это следующим образом: «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». Кстати, примерно такая же мысль красной нитью проходит в ряде произведений братьев Стругацких, например, в «Обитаемом острове», а особенно в «Трудно быть богом».

Возвращаясь к ницшеанской идее сверхчеловека, отметим, что мыслитель проводит следующую, почти «дарвиновскую» мысль: как от обезьяны произошёл человек, так в результате эволюции человек должен перейти в состояние сверхчеловека (Übermensch). По мнению Ницше, разум и все так называемые духовные ценности являются только орудием для достижения господства для сверхчеловека, отличающегося от простых людей, прежде всего, несокрушимой волей.

Но сверхчеловеку, он же «белокурая бестия», власть нужна не для того, чтобы править. Смысл сверхчеловека не следует опускать до мещанского идеала — стать большим начальником. У Ницше сверхчеловек — это гений, бунтарь, часто непонятый, ярким примером чего является его Заратустра, да и сам Ницше. Настоящий сверхчеловек разрушает старые правила и ценности, создавая вместо них новые. Его миссия — не возвыситься над мещанским стадом, а задать направление на поколения.

Ницше не оформляет идею сверхчеловека в виде сколько-нибудь законченной концепции, да этого сделать. Это скорее интуитивный, поэтический романтический образ, а никоим образом не логико-рациональный конструкт и даже не идеология, которая допускает и даже предполагает наличие иррациональных, метафизических, парадигмальных содержаний.

Поэтому, рисуя поэтизированный образ сверхчеловека, Ницше делает это апофатически, то есть от противного, указывая, кем и/или чем не должен быть сверхчеловек. Мыслитель справедливо настаивает на том, что сверхчеловек – это отрицание среднего обывателя, человека толпы. Сверхчеловек есть превосходство над ничтожеством. Сверхчеловек – это бунт против измельчавшего человечества и жизненного мелководья. «Не надо взбалтывать топь, надо жить на горах», – учит ницшеанский герой Заратустра.

Переводя поэтические аллегории о «взбалтывании топи» и «жизненном мелководье» в менее туманные и более понятные выражения, мыслитель пишет: «Если мы заглянем в среду людей обеспеченных, образованных, то здесь точно так же увидим картину упадка, принижения интересов и всеобщего измельчания личности. Современное общество заражено американизмом; есть что-то дикое в той алчности к золоту, которая характеризует современных американцев и все в большей степени заражает современную Европу. Все чаще начинает встречаться тип человека, поглощенного всецело денежными делами: в погоне за наживой он не знает покоя… В отношениях между людьми господствует рассудочная деловитость и рассудочная ясность…». А вот еще одно емкое высказывание Ницше: «Наш век ставит себе целью сделать человека возможно полезным; для этого нужно наделить его добродетелями непогрешимой машины… Главным камнем преткновения служит при этом, конечно, скука, связанная с подобного рода деятельностью. Чтобы превратить человека в «полезную машину», надо приучить его к скуке; сообщить ей даже особую прелесть; в этом и заключалась доселе задача современной школы… Юношество научается тому машинальному исполнению обязанностей, которое является необходимым качеством будущего чиновника, супруга, раба какого-нибудь бюро, читателя газет и солдата». С некоторыми «поправками на современный ветер» все это актуально сейчас даже в большей степени, чем в далеком уже конце ХІХ века.

Философскую поэму «Так говорил Заратустра» часто называют «Евангелием от Диониса». Чтобы понять эту аллегорию, нужно знать некоторые этико-эстетические понятия, привнесенные в философскую мысль именно Фридрихом Ницше. В произведении «Происхождение трагедии» мыслитель вводит понятие «дионисизм», представляющее темное, оргиастически-иррациональное начало бытия и противостоящее «аполлонизму» – светлому, гармоничному рациональному началу. Но эти начала не исключают друг друга, а образуют некий единый дуализм, как сказал бы Гегель, противоречивое диалектическое единство. Символизирующий тьму, хаос и избыток силы Дионис является более древним богом, но именно его сила порождает гармонию, порядок, разум и свет более молодого Аполлона. Дионисийская воля (der Wille), по Ницше, является волей к власти, лежащей в основе всего сущего.

Пророк Заратустра у Ницше олицетворяет дионисийский бунт против рутинной мещанской обыденщины. Но это бунт направлен не просто на разрушение, а на создание новых высоких ценностей.

Не смотря на показной атеизм, точнее, антихристианство, Ницше остается религиозным мыслителем, создающим свою нетеистическую религию – религию сверхчеловека, воли к власти, вечного возвращения и становления. Мыслитель непрерывно скрыто или даже явно полемизирует с Библией. В тексте содержится большое количество библейских аллюзий и скрытых цитат из Евангелия.

Религиозность Ницше неопровержимо подтверждает известную мысль Достоевского о том, что настоящий атеист – это не тот, кто крушит религиозные символы и ниспровергает веру, а тот, кому нет никакого дела до существования или не существования Бога вообще.

-- Достоевский и Ницше. Крах гуманизма и мрачные перспективы человечества

Параллели между двумя «чокнутыми Федорами» Достоевским и Ницше (у обоих имело место психосоматическое расстройство – эпилепсия) является важным элементом русской мысли в хорошем понимании, а не в смысле фашизоидно-черносотенного шовинистического бреда, царящего в современной путинской России. Важное место эта параллель занимала в творчестве Николая Бердяева, особенно в плане критики расхожего примитивного гуманизма и перспектив человечества вообще.

В отличие от Достоевского, у Ницше имеется природный контекст, хотя бы в той же поэме «Так говорил Заратустра». В последней неоконченной книге «Воля к власти» Ницше попытался выстроить и свою картину мира. Отрицание мещанского бытия и вообще всего «слишком человеческого» во имя далекого и смутного идеала сверхчеловека однозначно не позволяет отнести Ницше к гуманистическому течению мысли в принципе.

У Достоевского почти нет картин природы, нет космического миропорядка, есть только человек, его мысли и страсти. Возникает искушение отнести писателя к гуманизму как направлению мысли и мироощущения. Но это категорически не так! Достоевский и Ницше – это отрицание гуманизма, рационализма, самодовольства, демократии и либерализма, которые, как теперь очевидно, несут больше вреда, чем пользы, что предвидели оба «сумасшедших Фёдора».

По Бердяеву, и материалистическая, и религиозная редакции гуманизма внутренне порочны, ибо не понимают всей глубины природы и трагедии человека. Эрих Фромм говорит то же самое, но более «научно»: разум человека не только заменяет слабо развитые, инстинкты, но и… сильно осложняет жизнь; человек – это единственное животное, которое не только знает объекты, но и понимает, что он это знает; он осознаёт своё отчуждение от природы и себе подобных, свое бессилие, неведение, конечность бытия и неизбежность смерти. Человек – это трагедия…

Гуманизм – это идиотская попытка отмахнуться от этой трагедии. Основные идеи гуманизма и либерализма таковы: человек – это мера всех вещей; решение проблем – путём всеобщего волеизъявления; каждый волен делать всё, что угодно в рамках закона; цель социального процесса – всеобщее счастье путём удовлетворения растущего потребления. Ерунда всё это!

Человек не является «мерой всех вещей», его существование имеет смысл, если есть надличностные ценности, более важные, чем «сексуально-бытовые» проблемы частной жизни, а подстёгивание потребления и его последующее удовлетворение ведут к моральному убожеству людей и уничтожению единственного пока ареала жизни человека – планеты Земля. Решение экзистенциальных вопросов смысла жизни простым или даже конституционным большинством – это бред; морально ущербное массовое общество не может решать даже социальные вопросы – то толпа выдвигает какого-нибудь «фюрера всех времён и народов», то деградировавшие обыватели «самой демократичной» сверхдержавы дважды подряд выбирают президента с уровнем IQ ниже «троечника» советской школы, то обыватели Украины постоянно выносят на поверхность «группу конкретных пацанов», а обыватели соседнего государства – мелкого злобного «кремлевского карлика», удовлетворяющего свои болезненные амбиции «игрой в войнушку»… Ещё Христос учил, что настоящий Закон – лишь от Бога, а законы, писанные каким-нибудь «парламентом» (особенно нашим!), – от лукавого, как и любые «законы кесаря». Счастливый социальный муравейник невозможен из-за огромного потенциала психической энергии, которая может быть созидательной, но оказывается преимущественно разрушительной. Доведенный до абсурда гуманизм порождает «безбашенный» индивидуализм или стадный коллективизм – и неизвестно, что хуже!

Бердяев называет идеи Достоевского «христианской антропологией». Из неё следует, что смертный человек не может жить без Истины, Смысла и Бога, если же их отрицать, то остается один мотив – мещанское социальное устроение «человеко-массы» во имя бессмысленного счастья в краткий миг земной жизни. В «Подростке» Достоевский пишет: иные выбирают Бога, чтобы не преклоняться перед людьми, преклоняться перед Богом не так обидно. Бердяев утверждает, что человек – религиозное животное. К тому же приходят: Юнг в своих идеях о комплексах и архетипах; Фрейд в «образе Отца» и «надсознании» (alter-Ego); Абрахам Мэслоу – американский психолог из семьи евреев-эмигрантов из Украины – в довольно бестолковых идеях о «пирамиде потребностей». В последнее время трансперсональная (надличностная) психология в лице, в том числе, Кеннета Уилбера и Станислава Грофа, доказывают, что тяга к трансцендентному есть основа психики человека.

Достоевский: «Если Бога нет, то всё позволено». Ницше: «Бог умер». Взамен родилось любимое детище Просвещения – гуманизм; человек совершил «прыжок из царства необходимости в царство свободы», но стал даже не «сверхчеловеком», а обезьяной. Ницше писал в «Заратустре»: «Земля стала маленькой (глобализация, однако! – А.К.), и по ней прыгает последний человек, делающий всё маленьким». Бердяев высказывает рискованную мысль о близости одухотворённого горной свободой Христа в «Великом Инквизиторе» и Заратустры у Ницше. Трудно сказать…

По Бердяеву, Достоевский превзошёл Ницше. Вверх от человека путь раздваивается к Богочеловеку и человекобогу (у Ницше – сверхчеловек). Гуманизм – царство серости. В сверхчеловеке-человекобоге преодолевается человек как ничтожество, но образуется идол, перед которым человек падает ниц, тем самым Бог не рождается, но человек погибает, ибо соблазн сверхчеловека губит и человека, и гуманизм. В Богочеловеке Достоевского сохраняется человек, но рождается Бог (в терминах материализма – человек, познающий и преобразующий мир), ибо сказано в Библии: вы станете как боги (У Фромма на ту же тему есть книга «You will be as God»).

Человек изгнан из рая, он отпал от природы, оторвался от органических корней, выпал из космического порядка и должен жить в отбросах города, «прилепившись друг к другу». Город – это проклятие человека, что Достоевский показал на примере трущоб Петербурга, и примерно такие же мотивы есть у увлекавшегося ницшеанством Джека Лондона, например в романе «Мартин Иден» или в публицистическом очерке «Люди бездны».

Вслед за Достоевским, Фромм даёт такую трактовку. В Библии человек, лишь будучи изгнанным из рая, осознает, что мир враждебен ему. В раю человек не осознавал этого, ибо ещё не стал человеком. Грехопадение – превращение твари в человека через осознание себя в мире. Человек изгнан из рая навсегда и не может вернуться назад, под защиту материнской утробы и в животное состояние гармонии с природой. Для защиты, производства etc люди объединяются, находят лидера, но становятся подчинёнными и боязливыми. Товары и развлечения делают их жадными и вечно неудовлетворёнными. Для преодоления страха и отчуждения, обретения равновесия и безопасности возникают «экзистенциальные потребности» в психических связях с миром. Удовлетворить эти потребности можно творчеством, стремлением к справедливости, независимости, правде, а можно – нарциссизмом, ненавистью, садомазохизмом, деструктивностью.

Мощный удар по гуманизму нанёс «коперниканский переворот в сознании»: человечество отнюдь не является центром мироздания, огромная бездна Космоса висит над головой, совершенно равнодушна к человечеству и может уничтожить его «в одно касание», и уже поэтому «человекоцентризм» – это полная чушь! Даже если большинство людей по глупости не задумывается над этими «материями», беззащитность и ужас перед Космосом – это мощнейшее бессознательное содержание психики, которое незримо руководит поведением человечества. Спасаясь от чувства никчёмности, цивилизация бежит в искусственно созданные социальные проблемы, борьба с которыми лишь порождает ещё большие проблемы – вот оно Христово учение об идолах ложных и Боге Истинном! В терминах Юнга, человечество увлеклось интроверсией с социальную суету, игнорируя эктраверсию в Космос, что ведёт планетарной катастрофе.

Социализм и либерализм считают человека калькой внешних социальных условий, полагая, что достаточно изменить эти условия к лучшему, как улучшатся люди. Издеваясь над таким примитивом, Великий Инквизитор у Достоевского говорит заключённому в темницу Христу: «Человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет… нет и греха, а есть лишь только голодные. «Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!» -- вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против Тебя и которым разрушат храм Твой». Так Достоевский приходит к откровению о природе человека.

Человек не является и в принципе не может быть целе-рациональным существом, которое действует исходя только из собственной выгоды, и если предположить, что таковое будет сконструировано, то это будет не-человек. Человеческая природа полярна, антиномична и иррациональна. Человек не стремится непременно только к выгоде и в своеволии часто предпочитает страдания. У человека есть потребность в иррациональном, безумной свободе, страдания, подлости. Подобные мысли есть о обоих «Федоров». Человек одновременно является вместилищем «идеалов Мадонского и Содомского». Митя Карамазов говорит: «Широк человек, слишком широк, я бы сузил». В человеке, как и во Вселенной, непрерывно борются Бог и дьявол. Достоевский предвосхищает идею Фрейда об «амбивалентности» психической энергии, которая может быть направлена как во благо, так и во зло, причём одновременно. Эти мысли впервые сформулированы в «Записках из подполья» (1864) и затем развивал их в «больших романах». Отвергая рациональную организацию всеобщей гармонии и благополучия при помощи «Евклидового ума», герой «Записок» говорит: «Не столкнуть ли нам всё это благоразумие с одного раза, ногой, прахом, единственно с той целью, чтобы все эти логарифмы отправились к черту, и чтобы нам опять по своей глупой воле пожить… Почему вы так твёрдо, так торжественно уверены, что только одно… благоденствие человеку выгодно?.. Человек от настоящего страдания, т.е. от разрушения и хаоса, никогда не откажется. Страдание, – да ведь это единственная причина сознания». Человеческая природа никогда не может быть рационализована, всегда остаётся иррациональный остаток, и в нём – источник жизни. В обществе всегда остаётся и действует иррациональное начало, и его нельзя превратить в «счастливый муравейник», что ставит крест на нынешнем идиотском идеале «информационно-потребительского общества.всеобщего благоденствия». Собственно, последние события в Украине и в мире свидетельствуют, что этому идиотическому идеалу пришел конец!

Но Достоевский отнюдь не зовёт к «безбашенному» бунту и анархии. Он подчёркивает, что своеволие ведёт к истреблению свободы и разложению личности. Своевольный бунт и зло должны быть покараны – это центральнейшая идея в «Бесах», в «Братьях Карамазовых» и, конечно же, в «Преступлении и наказании» (1866) – «психологическом отчёте одного преступления», которое имело реальный прототип. Достоевский очень жёстко полемизировал со Львом Толстым по поводу идеи «непротивления злу». У Ницше подобная тематика проработана намного слабее, возможно, потому что, по сравнению с Достоевским, Ницше – намного более «не от мира сего».

Достоевский – это «психоаналитик до психоаналитиков». Когда он сделал свои откровения о человеке, Фрейд ещё «ходил пешком под стол», но Достоевский был свободным от перегибов типа Фрейдового «сексуал-биологизаторства». Переводя Достоевского на «научный» язык, отметим, что нет и не может быть рацио без эмоций, любая рациональная идея имеет эмоциональную основу; психика человека и общества как энерго-информационный феномен имеет, согласно закону сохранения энергии, свою динамику, может быть свободной и связанной; энергия может быть направлена на творческое познание и разумное преобразование Космоса для реализации высшей сути человека или на авторитарный садомазохизм и/или приспособленчество подчинение – во всех этих случаях энергия связана; если энергия не связана, то иррациональная разрушительность взрывает общество и ведёт к социальным трагедиям.

Есть у Достоевского ещё одно потрясающее откровение. Средние века жили апокалиптическим ожиданием конца света, что после ХХ века и в свете современных знаний о природе человека и общества уже представляется отнюдь не глупостью. Любимой забавой западной социальной мысли со времён Ренессанса и Просвещения стала вера в то, что цивилизация – это непременно прогресс. Правда, это вульгаризация идей Просвещения: Жан-Жак Руссо не считал цивилизацию таким уж прогрессом, а Фридрих Энгельс завершил свою книгу «Происхождение семьи, частной собственности и государства» словами: «Двойственно, двулико, внутренне раздвоенно, противоречиво всё, что порождено цивилизацией». И лишь в конце ХІХ и в ХХ веке на Западе появилось понимание того, что цивилизация – это далеко не всегда прогресс, а Ницше, Ортега и Шпенглер заговорили о «дегуманизации», «восстании масс», «закате цивилизации»…

В России не было Просвещения с присущими ему «розовыми очками прогресса», но осталась православно-апокалиптическая психология даже при поверхностном атеизме. Это влекло отрицание цивилизации как прогресса, противопоставление культуры и цивилизации, до чего Шпенглер додумался намного позднее. Эти идеи не единожды проскальзывают у Достоевского, пусть даже и в неявном виде.

В свою очередь, Освальд Шпенглер, во многом, отталкивался от Ницше, хотя, будучи поклонником русской литературы, очевидно, что-то мог позаимствовать в русской духовной традиции, включая Достоевского. Другое дело, что культурно-ментальное различие могло не позволить немцам понять «достоевщину»…

В целом же. не смотря на то, что Соловьев, Бердяев и другие русские мыслители, в том числе, Серебряного Века, разрабатывали параллель «Ницше и Достоевский» уже сто лет назад, эта тема остается интересной и далеко не завершенной.

Правда, подобное «умничанье» нынче мало кому нужно, и это говорит не о его ненужности, а о тотальном интеллектуальном упадке, но это уже другой вопрос.

-- «Воля к власти»: предсмертная переоценка всего сущего

Только в последнем труде «Воля к власти» Ницше, наконец, отходит от исключительно морально-этических вопросов и выстраивает свою картину мира – основными процессами в космосе он видит «вечное становление» и «вечное возвращение». В подзаголовке книги значилось, что она является «опытом переоценки всех ценностей». Следует добавить, что опыт этот оказался предсмертным, неоконченным и изданным уже после смерти Ницше в 1906 году его сестрой Елизаветой Ферстер-Ницше. Есть версия, что сестра снесла много своих поправок, и текст не является аутентичным ницшеанским.

Вообще, огромную роль в то, что Ницше стали считать «теоретиком» фашизма, нацизма, гитлеризма и так далее, сыграла именно сестра Елизавета. Будучи женой берлинского учителя Бернгарда Фёрстера, она прониклась патологическим антисемитизмом и шовинизмом своего мужа. В то же время, Фридрих не одобрял антисемитских увлечений сестры. После смерти брата, Елизавета создала его музей, разбирала и издавала рукописи мыслителя, внося в них, мягко говоря, не всегда корректные изменения. В 1934 году архив Фридриха Ницше посещал Адольф Гитлер и провел там продолжительную беседу с на тот момент 90-летней (!) Елизаветой Ферстер-Ницше. В результате, Ницше был включен в «культурный пантеон» нацизма наряду с Гёте, Бетховеном, Вагнером и прочими достойными людьми. Едва ли следует говорить, что указанные мировые гении не имеют к гитлеризму никакого отношения, равно, как и Ницше. Едва ли кому-то придет в голову ассоциировать 5-ю симфонию Бетховена или «Фауста» Гете с Гитлером, Гиммлером, Геббельсом и так далее по списку, вплоть до шефа гестапо Мюллера. Не повезло почему-то только Ницше, которого в ряде идеологических систем, в частности в Советском Союзе, упорно записывали в «родоначальники фашизма», хотя чтение книг Ницше приводят к выводу, что он скорее был бы антифашистом, если бы дожил до времен правления гитлеровского режима.

Но вернемся к итоговой книге «Воля к власти». Ей предшествовали такие произведения, как «По ту сторону добра и зла», «К генеалогии морали», «Сумерки идолов» и «Антихрист», в некотором смысле, ставшие предисловием к последнему труду.

Начинается книга жесточайшей критикой европейского нигилизма: «Нигилизм стоит за дверями, этот самый жуткий из всех гостей». С одной стороны, по мнению Ницше, нигилизм может иметь положительное значение, поскольку «активный нигилизм», направленный на разрушение, есть пролог будущего строительства. Себя Ницше называет первым нигилистом, который исчерпал нигилизм.

Но с другой стороны, тотальный нигилизм является ярчайшим свидетельством полнейшей утраты человечеством смысла бытия. Одной из важнейших иллюзий, которых лишилось общество, по справедливому мнению мыслителя, является вера в социальный прогресс, в то, что у общественного процесса есть некие цели.

Впрочем, Ницше был далеко не первым и не последним, кто поставил такой вопрос. Это дань глобальному заблуждению Нового и Новейшего времени. После падения религиозных догм о «конце света» в Европе воцарилось Просвещение с его наивной верой в то, что человек есть существо разумное, а ход истории есть однозначный прогресс. В России никогда не было Просвещения в западном смысле, и в этом есть положительный момент. Русская социальная мысль ХІХ века разделяла культуру и цивилизацию, отрицала оптимистическую теорию прогресса и «розовые очки прогресса» (Фромм), ставила под сомнение «разумность и благость исторического процесса, идущего к осуществлению верховного блага» (Бердяев), что было следствием православного мироотрицания, полагания мира лежащим во зле. Собственно, подобная традиция имеет место в христианстве в виде так называемой теодицеи – проблемы сосуществования Бога всеблагого и мира, лежащего во зле. Александр Герцен справедливо восклицал: «Если бы человечество шло прямо к какому-нибудь результату, тогда истории не было бы… Отчего верить в бога смешно, а верить в человечество не смешно; верить в царство небесное глупо, а верить в земные утопии – умно… утратив рай на небе, верим в пришествие рая земного и хвастаемся этим». По мнению Бердяева, западная социальная мысль, включая Ницше, пришла к пониманию этих вещей позднее русской. Герцен писал: «Не ищи решений в этой книге… их вообще нет у современного человека», и лишь позднее появится знаменитый афоризм Фридриха Ницше: «Прогресс вообще есть идея современная, то есть ложная».

По Ницше, нигилизм стал проявлением декаданса, поскольку исчез, выродился высший тип человека, творческий порыв и плодотворность которого поддерживали в человечестве веру в человека, в цели и задачи мирового процесса. Остался низший же тип, «стадо», «масса», «общество», которые способны лишь на раздувание своих потребностей и вожделений до размеров космических и метафизических ценностей. Власть массы, толпы ведет к вульгаризации социального бытия, выталкиванию на обочину самобытных творческих исключений из общего стадного правила.

Так у Ницше возникает вопрос: чем является жизнь как единственная цель воли? Не усматривая прогресса в человечестве, а наоборот, полагая, что оно быстрыми шагами идет к дегенерации и декадансу, философ переносит это на всю природу. По его справедливому мнению, все животное и растительное царство не развивается от низшего к высшему, а все в природе идет вперед одновременно, спутанно, вперемежку и друг на друга.

Чтобы истолковать столь сложную траекторию всего сущего, Ницше вводит понятие «воли к власти» и предлагает следующую картину мироздания.

Вселенная представляет собой себя «вечное и абсолютное становление». Здесь нет устоявшегося и развивающегося, как нет и конечной цели, к которой стремилось бы развитие. Вселенная есть хаос, в котором нет ни единства, ни порядка, ни логики, ни целесообразности. Она состоит из множества сложных комбинаций, разворачивающихся в бесконечную цепь, ничего не значащих, ни к чему не приводящих. Становление лишено всякого смысла. О нем нельзя сказать, что оно – разумно или неразумно, беспощадно или доброжелательно; оно в высшей степени безразлично и аморально, оно не преследует никакой цели, не подчинено необходимости, детерминизму. Становление невозможно разумно истолковать, оно противоречиво, и мысль неспособна его осознать, поскольку становление и познание исключают друг друга. Становление – это результат состязания между энергиями, между соперничающими волями, непрестанно борющимися за превосходство. Эта воля к власти, содержащаяся во всех проявлениях жизни, присуща всякому становлению и представляет основу мировой эволюции. Человек неспособен постичь и сформулировать мир становления

Верховный принцип, управляющий этим мировым процессом, – это не самосохранение или постоянство энергии, поскольку сила стремится не к устойчивости, а к росту, распространению своей власти на пространство во всем его объеме. При этом один центр силы сталкивается с другими, и возникают системы сил, правящие центры, сохраняющие свою устойчивость на более или менее долгое время. Человеческий организм является одной из таких сложных группировок систем сил. Он непрерывно борется за рост чувства власти. Человечество также подобная система, только более обширная и устойчивая. Наконец, Вселенная есть совокупность действий каждой из этих сил на целое всех остальных сил и систему сил.

Отсюда вытекает следующий тезис Ницше о «вечном возвращении». Поскольку сумма сил как возможностей проявления «воли к власти» ограничена, а время, в котором проявляется эта воля, бесконечно, то через громадные промежутки времени в картине мира должны наступать одинаковые повторяющиеся комбинации сил, состоящие из основных элементов. Таким образом, картина жизни будет повторяться в вечности бесчисленное число раз.

Идее «вечного возвращения» Ницше придавал огромное значение, полагая ее неким озарением, даже откровением и «религией религий». Хотя идея эта была сформулирована еще в античности Пифагором и стоиками, о чем Ницше как профессор классической филологии, несомненно, должен был хорошо знать, а потому подвергся едва ли не насмешкам, которые иногда сопровождались даже намеками на душевную болезнь мыслителя. Но у Ницше эта давно известная идея имеет характерную особенность в виде привязки к этической проблеме, что заставляет смотреть на «вечное возвращение» под совершенно новым и своеобразным углом зрения.

Реакция на идею о вечном возвращении, иными словами, восприятие или не восприятие этой идеи, должно, по Ницше, послужить орудием отбора новой расы. Те, кто не вынесет ее осознания, будут приговорены, но те, кто воспримет «вечное возвращение» как величайшее благодеяние, будут достойны владычествовать в мире. Более того, Ницше полагал себя пророком и провозвестником грядущей великой и мощной жизни. Он считал своей задачей поставить направить человечество к такой жизни. Но эта жизнь должна быть принята такой, какая она есть, со всеми страданиями и бессмыслицей. По Ницше, смысл жизни, цели, задачи, порядок ищет слабый. Сильному такая жизнь должна служить материалом для творчества его воли. Сильный любит нелепость жизни и достойно приемлет свою судьбу. Непреодолимое стремление ко всей полноте жизни во всех ее проявлениях и со всеми ее опасностями Ницше называет Amor Fati, что дословно переводится как «роковая любовь», но в данном случае лучше вести речь о некоей страсти к полноте жизни.

Таким образом, «вечное возвращение» является религиозной идеей, по сути, это некий догмат своего рода «религии вечности», пророком которой Ницше считал себя и своего Заратустру. Ницшеанское сочетание «сверхчеловека» как устремленного в бесконечность идеала, с одной стороны, и «вечного возвращения» как символа смертности, с другой стороны, представляет диалектическое единство противоречий, одновременно о трагическом и героическом содержаниях бытия.

-- Откровения пророка Заратустры

В начале января 1889 года на улице в Турине Ницше теряет сознание. Безумие окончательно настигло его. Последние 11 лет жизни он провёл в помутнении рассудка на попечении сестры и матери в Германии. Именно в это время к нему приходит европейская слава. 25 августа 1900 года в Веймаре Фридрих Ницше умер.

Ницше — это мрачное пророчество. Он предсказал, по сути, ХХ век. И, как теперь становится очевидным, ХХІ век он тоже предсказал. Кризис психо-духовных основ Запада — христианства и Просвещения... «Восстание масс», когда добропорядочные обыватели вдруг превращаются в агрессивно-безразличное стадо — основу всех тоталитарных режимов... Культура, в частности, религия, философия, мораль, искусство, наука etc, стали средством обслуживания плебейских запросов среднего «нормального» (!) обывателя. Экономическая борьба за господство над планетой под умные разговоры о «глобализации», как и в ХХ веке, рано или поздно приводит к империалистическим войнам, что Украина сейчас и чувствует на себе.

Ницше поставил вопрос об остром противоречии между цивилизацией и человеческим существованием. О том же позднее говорили Шпенглер, Ортега-и-Гассет, Бердяев, Фрейд, Фромм, Юнг, Райх, Маркузе... С разных позиций они пришли примерно к одному и тому же: тупая уверенность в том, что цивилизация в её нынешнем понимании есть прогресс, когда-нибудь приведёт человечество если не в пропасть или в руину, то в навозную кучу...

Фридрих Ницше: «Прогресс вообще есть идея современная, то есть ложная».

Так говорил Заратустра...