Почему Аксенову не идет килт

Референдум о независимости Шотландии, назначенный на 18 сентября, вызывает интерес далеко за пределами Соединенного Королевства. Шотландия – далеко не единственный регион нынешней Европы, где находятся на подъеме автономистские и сепаратистские движения, ставящие вопрос о пересмотре существующих границ. Более того, в России и аннексированном ею Крыму хватает людей, которые склонны ставить на одну доску нынешнее шотландское голосование и референдум, проведенный в Крыму в марте этого года – по итогам голосования полуостров включен в состав России.

Исполняющий обязанности главы Республики Крым Сергей Аксенов заявил на днях, что «в случае признания референдума в Шотландии это будет означать, что и Крым должен быть признан странами Евросоюза автоматически без всяких вопросов и без всяких сомнений. Мне интересно, как будут вести себя власти европейских стран в сравнении с нами. Они тоже санкции объявят Шотландии, будут расстреливать или танками наступать?»

Насколько шотландская ситуация схожа с крымской? При ближайшем рассмотрении сходства оказывается немного. На самом деле оно исчерпывается лишь самим характером ситуации: часть населения региона, входящего в состав некоего государства, не хочет в нем оставаться. Всё. Дальше начинаются различия.

Во-первых, даже те шотландцы, которые мечтают об отделении своей родины от Великобритании, не хотят присоединения к какому-то третьему государству, в то время как Крым в результате мартовских событий был, как известно, объявлен частью России.

Во-вторых, выбор, поставленный перед шотландцами на референдуме, предельно ясен: вы за независимость Шотландии или же за сохранение ее нынешнего статуса – страны, входящей в Соединенное Королевство наряду с Англией, Уэльсом и Северной Ирландией? В Крыму опции были иными: вхождение в состав Российской Федерации в качестве субъекта – или же восстановление Конституции 1992 года (с широкой автономией) при формальном сохранении полуострова в составе Украины. Варианта «оставить все как есть» (т. е. сохранить действовавшую до этого Конституцию 1998 года) жителям Крыма, в отличие от обитателей Шотландии, не предложили. Варианта независимости – тоже.

Между тем прецеденты подобного выбора можно найти. Так, в 1935 году жители Саара, небольшой территории на границе Германии и Франции, решали на плебисците, проводившемся под эгидой Лиги Наций, к какой из этих стран они желают присоединиться. Была, однако, и третья возможность: сохранение за Сааром статуса территории под международным управлением, которым она пользовалась 17 лет после Первой мировой войны.

В-третьих, шотландский референдум проводится после долгих переговоров между Эдинбургом и Лондоном – по согласию обеих сторон, которые решили узнать мнение жителей Шотландии по вопросу о независимости страны. Излишне говорить, что в марте крымский референдум никто и не думал согласовывать с Украиной.

В-четвертых, голосованию в Шотландии предшествовала многомесячная кампания, в которой и у сторонников, и у противников независимости было множество возможностей свободно выразить свое мнение. Первый министр Шотландии, лидер националистов Алекс Салмонд и экс-министр финансов Алистер Дарлинг, возглавляющий общественную кампанию сторонников британского единства «Лучше вместе» (Better Together), провели теледебаты, транслировавшиеся шотландским телевидением. Голосование в Крыму, напротив, было организовано в считаные дни, противникам присоединения к России не только не дали высказаться – они подвергались запугиванию и преследованиям.

В-пятых, на территории Шотландии, в отличие от Крыма, во время референдума нет никаких вооруженных «вежливых людей», прибывших из соседней страны. На самом деле, если исходить из международной практики, одного этого обстоятельства достаточно для того, чтобы не считать голосование в Крыму демократичным и не сравнивать его с шотландским.

Как бы то ни было, шотландский референдум, вне зависимости от его исхода, станет для Европы важным прецедентом. С большим интересом ждут его итогов в Испании. Ведь на ноябрь в Каталонии, одном из автономных регионов этой страны, запланирован собственный референдум о независимости. Правда, Мадрид не признаёт каталонское голосование, заявляя, что Конституция Испании не дает регионам права выхода из состава страны. Чем закончится этот конфликт, пока неясно, но несложно предположить, что победа сторонников независимости Шотландии подхлестнет каталонских националистов и придаст им решимости идти до конца в споре с Мадридом.

Что касается шотландцев, то для них социально-экономические аргументы до сих пор превалировали над чисто националистическими, психологическими и историческими. Большинство шотландских избирателей традиционно голосует за лейбористов и другие левые партии. Представления этого большинства о социальной политике и финансовых приоритетах давно и заметно отличаются от неолиберального курса, который проводит британское коалиционное правительство во главе с Дэвидом Кэмероном, а отчасти и его предшественники – «новые лейбористы» Тони Блэра и Гордона Брауна. Именно поэтому значительная часть дискуссии о независимости сосредоточена на вопросе о ее экономической цене, а не о преимуществах килта перед брюками или воспоминаниях о битве при Бэннокберне 1314 года, когда шотландское войско наголову разбило армию английского короля. Хотя сама дата проведения референдума в год 700-летия этой битвы, некогда восстановившей независимость средневековой Шотландии, безусловно, имеет символическое значение.

Судя по всему, никакой катастрофы ни для Шотландии, ни для «остаточной» Британии не случится, даже если большинство избирателей на референдуме выскажутся за независимость. Но трудности будут. Скажем, что делать с базой атомных подводных лодок и другими военными объектами Соединенного Королевства, находящимися в Шотландии? Строительство новой гавани к югу от возникшей границы обойдется Лондону, мягко говоря, недешево. С другой стороны, экономически, судя по всему, на первых порах больше пострадает Шотландия: непросто придется местным экспортерам, которые потеряют единый британский рынок. Немало проблем вызовет и смена валюты: Лондон уже дал понять, что с британским фунтом Эдинбург в случае провозглашения независимости может распрощаться. Что дальше делать Шотландии: вводить собственную денежную единицу? Может быть, вступать в зону евро? Но и тут все сложно, ведь под вопрос попадает само членство независимого шотландского государства в Евросоюзе.

Дело в том, что для принятия в Евросоюз любой стране необходимо заручиться согласием всех 28 членов союза. Даст ли «остаточная» Британия добро на вступление в Евросоюз своей недавней партнерши по United Kingdom? Или выйдет из Евросоюза сама, ведь разговоры о референдуме по этому вопросу в Британии все громче? Не станет ли уход Шотландии началом острого британского внутриполитического кризиса?

Для политиков, а может быть, и для всех жителей Великобритании, вероятно, лучшим исходом референдума была бы победа противников независимости с небольшим перевесом – скажем, 52:48. Дэвид Кэмерон мог бы твердить тогда, что здравый смысл победил, а его правительство «спасло единство Британии». Алекс Сэлмонд и его соратники, в свою очередь, могли бы утверждать, что бились за независимость Шотландии как львы и проиграли достойно, после чего вполне обоснованно добиваться от Лондона дальнейшего расширения шотландской автономии и прочих преференций. Возможно, и Елизавета II при таком исходе дела вздохнула бы с облегчением. Хотя, по данным опросов, большинство шотландцев хотели бы сохранения монархии даже в случае обретения независимости, роль короны в политической системе нового государства должна была бы определить новая конституция, да и с королевской собственностью в Шотландии могли бы возникнуть проблемы…

В общем, решать, конечно, самим шотландцам. Но пока создается впечатление, что их «да» отделению от Британии обрадует в остальном мире относительно немногих. Компания получилась бы довольно причудливая – каталонские националисты, Шон Коннери, Сергей Аксенов и рок-группа Franz Ferdinand, приехавшая в Эдинбург с концертом в поддержку шотландской независимости.