Чим страшніші злочини Путіна, тим ближче його кінець

Мовою оригіналу

С известной, чтобы не сказать исторической, точки зрения всё идет хорошо, даже очень хорошо. Я, например, не ожидал такого взрывного поворота к лучшему, по крайней мере, при моей жизни.

Конечно: как подумаешь, во что может обойтись это «оч.хор.», сколько жизней, не дай Бог, унесёт, то говорить о неких плюсах не хочется. Очень не хочется. Но – надо, потому что жить одной минутой тоже не дело.

Добрососедству и в быту, и в межгосударственных отношениях нельзя не радоваться, но бывают такие обстоятельства, такие подробности, которые требуют повременить. Украина была и остается сильно обруселой. Обрусением Украины Москва занималась на протяжении почти четырех столетий, и так обдуманно, последовательно, изобретательно, что, если бы целью было что-то другое, скажем, прокладка дорог, то к нынешним дням на шестой части планеты не осталось бы ни одного грунтового просёлка.

В активе Москвы около двухсот только официальных запретов всего украинского при царях и один неофициальный в советское время – неофициальный, но такой действенный, что ещё бы чуть-чуть – и от украинства не осталось бы следа.

Растворение одной нации в другой называется ассимиляцией. Этому делу ничто так не способствует, как тёплые отношения между ними. Думаю, читатель уже понял, к чему это говорится.

Если считать, что украинству всё-таки было бы не худо уцелеть, то надо признать, что любая шероховатость между Россией и Украиной – это на пользу… кому? Да им обоим! Каждое прохладное дуновение напоминает России, что она не Украина, а Украине – что она не Россия.

Россия настолько сильнее Украины во всех отношениях и особенно в государственном, что, будь она добрее, чем привыкла, от украинства уже ничего не осталось бы. Украинство неизбежно впало бы в ответное доброе чувство – оно-то его и погубило бы.

Полноценная российская демократия сделала бы Россию такой привлекательной для Украины, что уберечь хотя бы остатки своей национальной самобытности та не смогла бы при всём желании, а в этом случае ему, такому желанию, просто неоткуда было бы взяться.

Мы подошли к самой сути.

Россия хочет, очень хочет вернуть Украину и растворить её в себе, но не может сделать для этого главного: приглянуться ей, то есть стать пространством современного демократического капитализма, одним из мировых оплотов свободы. На наших глазах Кремль окончательно сворачивает с этого пути.

Почему он это делает? Потому что свобода оживила бы национальные чувства нерусских народов, воодушевила бы их на отдельную, самостоятельную национально-государственную жизнь. Разбежались бы кто куда.

«Берите суверенитета столько, сколько потянете», – сказал им было первый президент России.

Второй боится, что при нём, коль не вышло при первом, они так и сделают. Свобода поставила бы крест на остатке Российской империи. Вот узел, вот клубок, при мысли о котором кружатся думающие головы. Их не может не быть в России.

«Стать нам человечным, на западный манер государством – и Украина, считай, опять наша, российская, и без пяти минут сплошь русская. Оно-то так, но ни мы, ни она просто не успеем обрадоваться, не говоря о том, чтобы вдоволь насладиться привалившим счастьем: империи ведь не станет».

Так примерно можно понять мысль, которую они держат при себе. В ней не только государственнический, имперский цинизм, но и подспудное сознание полной безнадеги, обречённости такого Русского дела.

Это она и есть, извечная русская тоска. Этот клубок не может быть распутан чьим бы то ни было сознательным усилием. Распутается он сам, своей собственной волей или капризом.

Чем больше злодействует и чудит путинизм, тем ближе великая развязка.