Чему нас учит кейс Арестовича?

Прошло немного времени после трагедии в Днепре и после возмутительных высказываний «главного успокаивающего страны», так что можно проанализировать ситуацию спокойно и, надеюсь, без лишних эмоциональных искажений.

Первый вопрос – что произошло?

Второй вопрос – чем кончилось?

Третий вопрос – и что из этого?

Сразу скажу, что не буду оценивать поведение Арестовича, потому что ничего нового не скажу, версий уже звучало в изобилии, а мое собственное мнение – это мое собственное мнение и оно даже мне уже не очень интересно. Сосредоточу внимание именно на общественной реакции и ее причинах и механизмах.

Поехали!

1. Что произошло?

В первую очередь критика общества – это реакция боли. Возмутительность критиков Арестовича – проявление шока, гнева и страха от трагедии. Общество продемонстрировало отторжение самой идеи соучастия «наших» в той боли, которую нам вызывают «чужаки». И тут Арестович с присущей ему интонацией цинизма и отстраненности был обречен получить на орехи людей, для которых эмоциональная составляющая от трагедии значила больше, чем рациональная составляющая.

По большому счету произошла месть общества своему элитарному эксперту. Арестовича стало настолько много во всех эфирах, а его мнение стало столь всеохватным и касалось столь широкого круга вопросов, что это уже откровенно раздражало все большую и большую часть населения. И, что немаловажно, большое значение имело отсутствие эмпатии эксперта именно в момент сильнейшего страдания общества. Рациональный подход в виде толкования версий произошедшего не должен идти сразу после трагедии. Для этого нужно выдержать паузу. Чего Алексей Арестович делать не умеет.

2. Чем кончилось?

В любом конфликте всегда кто-то теряет, а кто-то приобретает. Таковы условия игры с нулевой суммой. Социальный конфликт между конкретной персоной и воображаемым сообществом (за Б. Аронсоном) и есть такая игра.

Арестович лишился должности. Правда должность эта – внештатная. То есть ее фактически нет - нет формальных признаков должности (запись в трудовую книжку, выслуга, статус госслужащего, гарантированный отпуск, выходные и другое) и нет вознаграждения за должность (зарплатные, оклада, отчислений в пенсионный фонд). Но есть статус! И это тоже многого стою. Как и утрата этого статуса. Здесь, как говорится, лучше не иметь чести, чем публично ее потерять. То есть, Алексей Арестович потерял ничто, но нельзя сказать, что он ничего не потерял.

А кто тем, кто получил что-то и что именно он (или они) получили? Особенность такого типа конфликтов как раз и состоит в том, что никто конкретный не получает конкретного вознаграждения. Должность Арестовича не переходит к другому кандидату. Утрата полномочий Арестовичем не предоставляет полномочий кому-либо из его критиков. Вознаграждение распределяется между всеми победителями и приобретает черты гомеопатического средства. То есть, победители получили ничто, но нельзя сказать, что они ничего не получили.

Выходит интересная картина. Переход воображаемого статуса от одного ко всем, хотя никто из всех не сможет воспользоваться этим статусом.

3. И что из этого?

А здесь следует несколько интересных вещей.

• Ситуация этого кейса демонстрирует, что люди требуют от экспертов не только и не столько экспертизы, сколько эмоционального сопровождения и заботы. Не всегда эксперт должен обращать внимание на версии. Иногда нужно быть просто эмпатиком, а не экспертом. И это не очень хорошая новость для экспертизы, потому что демонстрирует временную (я надеюсь, что именно временную, а не постоянную) неспособность массы воспринимать версии травмирующих событий с холодной головой. То есть потребность в успокаивающем никуда не делась и вместо одного Арестовича мы нуждаемся в другом.
• Изменяется (хотя бы и временно) требование общества к экспертам. Растет доверие к официальным источникам информации и уменьшается доверие к непрофильным носителям версий. Насколько этот случай имеет шанс превратиться в тренд, пока еще рано говорить, но начало очень важно. Эксперты сейчас выполняют функции информационной элиты и изменение настроений вообще определяет способность общества к потреблению полезной информации.
• Снова актуализируется ценность этики и морали. Этическая оценка выше оценки рациональной. Не все версии следует озвучивать, потому что даже версия может стать травмирующим фактором, вызывающим бурную эмоциональную реакцию.
• Усиливается институт репутации. Можно сказать, что репутация – это уголовно-исполнительный кодекс этики, инструмент контроля низов над верхушкой, это признак субъектности широкой массы в ее взаимодействии с элитарной составляющей общества.

То есть из одного дока мы все еще нуждаемся в арестовичах, но с другой нам проще ставить их на место. Или это хорошо или плохо – посмотрим в будущем. А пока держимся. Война продолжается.