Кризис рушит бюджетные планы Кремля

Прогнозов много. Кто-то сулит миру новое качество после эпидемии. В списке обещанного – новая глобальность и новая изоляция, усиление госконтроля и рост цифровизации. Кто-то напротив – полагает, что изменения будут точечными и вопрос лишь в сроках отката к допандемическому статус-кво.

Но любой общий прогноз грешит уже тем, что он «общий». Вполне возможно, что каждая страна будет проходить через свою череду трансформаций. Опираясь на политическую традицию, социальный договор и структуру экономики.

Для Украины привычно вглядываться в российское будущее. Агрессия и оккупация не оставили Киеву иного выбора – а потому за ценами на нефть и газ тут порой следят не менее пристально, чем в Москве.

Кризис рушит бюджетные планы Кремля. По разным оценкам снижение мирового спроса на нефть в ближайшие месяцы может превысить 20%. При этом, в рамках соглашения с ОПЕК, Москва обязалась сократить нефтедобычу более чем на десять процентов. Проблема еще и в том, что у России мало нефтехранилищ – ей придется консервировать скважины. Что, в свою очередь, приведет либо к их утрате, либо к довольно ощутимым затратам на расконсервацию в будущем.

Потребление газа в Европе тоже падает: снижение составляет от 54% на севере Италии до 15% на западе Германии. Тысяча кубометров стоит на континенте порядка $80, в то время как Россия продает газ своим собственным регионам по $65. При этом «Газпром» верстал свой годовой бюджет, рассчитывая на цену в $200.

Российский рубль дешевеет и пока рано говорить об окончании этого процесса. Если нефть марки Urals будет стоить порядка $30, то российскому Центробанку для поддержания курса придется ежедневно продавать до $150 млн. Фонд национального благосостояния России успел накопить $123 млрд – и при подобной динамике его может хватить для балансирования нефтяных цен на два-три года. Но что будет дальше?

Себестоимость добычи российской нефти – 20 долларов (у Саудовской Аравии – $9). При этом доля нефти в ВВП России – 15%. Да, Кремль успел скопить $560 млрд золотовалютных резервов, но вся архитектура прогнозов пока не выглядит для России оптимистично. Внешние заимствования ограничены из-за санкций. По прогнозам главы Счетной палаты РФ Алексея Кудрина, безработица в России может вырасти втрое – с 2,5 до 8 млн человек.

Уже сейчас понятно, что Россия – вслед за остальными странами – входит в экономическое пике. Ситуация осложняется тем, что доля нефтегазовых доходов в структуре российского бюджета доходит до 40%.

При этом спрос на углеводороды продолжает падать, а их цена – снижаться. Те самые нефтедоллары, с которых начиналась карьера Владимира Путина, теперь начинают иссякать. И в этот момент мы попадаем в самую неблагодарную стадию – стадию прогнозов.

Попытки представить мир после коронавируса грешат своей универсальностью. Их авторы говорят о последствиях, которые коснутся всех. Но в том и особенность, что у каждой страны постэпидемическое похмелье может быть разным.

Михаил Пожарский писал о том, что в свое время эффект от бубонной чумы отличался в разных регионах Европы. В 14 веке эта болезнь унесла четверть населения континента – и больше всего потерь было среди крестьян. Экономика средневековья держалась на труде крепостных, а потому рост спроса на труд привел к тому, что крестьяне стали требовать себе права и повышение оплаты.

В Англии король сперва решил им отказать. Был издан статут, в котором фиксировался «старый» уровень оплаты труда и запрещался самовольный переход от феодала к феодалу. Ответом стали крестьянские восстания. Крупнейшее из которых – под руководством Уота Тайлера – хоть и было подавлено, но привело в результате к послаблениям. В Восточной Европе все было иначе. Там местная знать накладывала на крестьян все новые повинности, вследствие чего они оказались в худшем положении, нежели до чумы.

По сути, эволюция каждой страны во время кризиса напрямую зависит от стартовых позиций в обществе. Там, где есть способность к коллективному действия, свободы расширяются. Там, где их нет – свободы сужаются. Вполне может быть, что мы станем наблюдать это и теперь – когда реальность разных стран будет зависеть от их социального договора и способности «верхов» слышать «низы».

Что же касается России, то ее способ существования остается неизменным. Как писал Мераб Мамардашвили, Россия существует не для русских, а посредством русских. Нефть стала дешеветь после аннексии Крыма – и после этого на роль новой нефти были назначены российские граждане. И нет особенных оснований думать, что в этот раз Кремль решит поступить иначе.

Вполне возможно, что Москва выберет тот же вектор, который после чумы предпочла Восточная Европа. Когда маленький человек будет становиться еще меньше. В поясах станут прокалывать новые дырки. А в старом социальном договоре «колбаса в обмен на политические свободы» убыль будет по обе стороны уравнения.

«Папа, ты будешь меньше пить? Нет, сынок, ты будешь меньше есть».