Особый режим в России

В связи с недавно вынесенным очередным приговором Алексею Навальному многие заговорили о специфике особого режима отбывания наказания. И тут открылась печальная реальность – даже вполне грамотные в правовом отношении люди, в том числе профессиональные журналисты, утверждают совершенно поразительные и не соответствующие действительности вещи: будто первые десять лет нахождения в таких колониях осужденным запрещены переписка с внешним миром, свидания, передачи и тому подобное. Не будучи ни в коей мере апологетом российской системы исполнения наказаний в ее нынешнем состоянии, не могу не заметить, что это не так. Разрешены письма без ограничений, а также свидания, включая длительные, передачи (только свидания и передачи – редкие). Чтобы удостовериться в этом, достаточно заглянуть в Уголовно-исполнительный кодекс РФ. На особом режиме с начала 2008 года находится, например, политзаключенный юкосовец Алексей Пичугин; осужденный по сфабрикованному делу Александр Маркин, о котором рассказывало Радио Свобода. И с ними переписываются многие неравнодушные люди.

Наверное, уже нет нужды углубляться в разъяснения того, что на самом деле представляет собой особый режим, поскольку уже появились исчерпывающие и очень грамотные публикации об этом, в частности в "Новой газете". Но я считаю, что эта ситуация с вдруг возникшим валом наводящих ужас непроверенных данных еще раз высвечивает почти полное отсутствие интереса общества к положению таких осужденных. Беда не в незнании. Беда в равнодушии (разумеется, это замечание не ко всем, немало людей – юристов, адвокатов, правозащитников, – которые приложили и продолжают прилагать усилия, направленные на гуманизацию условий за решеткой, в том числе особого режима). И надо было получить ужасный приговор Навальному, чтобы российское общество – причем либеральная его часть, разделяющая гуманистические ценности, – вдруг заметило: у нас законодательство предусматривает особый режим, там очень жесткие, можно сказать, нечеловеческие условия. Большинство, правда, крайне смутно представляет себе, какие именно, поскольку до такого приговора "политзаключенному номер один" мало интересовалось этой темой…

Особый режим, конечно, страшен. Но не только и не столько потому, что к нему по сфабрикованному уголовному делу теперь осужден всемирно известный оппозиционер. Я убеждена, что он страшен и неприемлем сам по себе, по своей сути, в том числе для настоящих преступников, а не только для личных врагов Владимира Путина. Вызывает глубокое сожаление и горечь то, что, видимо, далеко не все, кто остро реагирует на несправедливость по отношению к Навальному, способны понять: точно так же нас касаются репрессии, применяемые к безвестному условному Иванову. Потому что это значит: ад государство может устроить любому человеку, и он, не будучи фигурой, к чьей судьбе приковано всеобщее внимание, скорее всего, останется один на один со своей бедой.

Это как в случае с теперь недоступным российским гражданам Европейским судом по правам человека: есть индивидуальные меры по исполнению постановления ЕСПЧ, касающиеся случая нарушения прав конкретного заявителя. А есть общие, направленные на недопущение впредь ситуаций, которые ЕСПЧ признал не соответствующими стандартам Европейской конвенции о защите прав человека. И постановление ЕСПЧ не считается полностью выполненным без выполнения этих общих мер… Печально, что опыт взаимодействия со Страсбургским судом для нас остался только в прошлом, ведь он когда-то спас не одну жизнь, в том числе и осужденных к особому режиму.

Очень хотелось бы, чтобы и в нынешнее трагическое время российскому обществу хватило понимания и сострадания для того, чтобы не упускать из внимания комплекс вопросов и проблем, связанных с этим видом наказания. И жаль, что поводом задуматься о них стало несправедливое осуждение по политическим мотивам еще одного человека.