О Боре

Вчера ночью я еще не сформулировал ответы на вопрос: каким был Борис Немцов? Сегодня уже сформулировал. Получилось. Мне кажется, что он был пытливым и логичным, мне кажется, он хотел все знать и понимать, почему произошло так, а не иначе.

Познакомились мы где-то в 2001-м или 2002-м годах. И Борис сразу спросил меня, кто такие бандеровцы и почему они столь отвратительны его душе, сердцу и другим частям организма. Я сказал, что попытаюсь объяснить на пальцах, то есть, попроще, то есть, чтобы любому было понятно. Вот, говорю, ты живешь в своем Нижнем Новгороде, и туда, например, пришел супостат. И начал устанавливать свои супостатские порядки. Ну и естественно, кто-то убежал, кто-то начал этому супостату служить, кто-то, наоборот, стал партизаном, и, конечно, большинство просто продолжило существование как ни в чем не бывало. - Я пошел бы в партизаны, - перебил меня Борис. - Вот! – сказал я. - А теперь найди пять отличий твоего поведения от того, что делал Бандера и бандеровцы. Они, говорю, воевали и против поляков, и против немцев, и против красных, и всегда за свою страну и свою землю. И флаг у них красно-черный, потому что они готовы отдать свою кровь за свою землю. В общем, убедил я его тогда, то есть, в тот день, но потом уже в другой раз, позже, вопрос встал шире, глубже и объемней. - Но все равно, - сказал Боря уже во время другой нашей встречи, - мы один народ, то есть, русские и украинцы – братья. Доказательства обратного, что, мол, не один и не братья, у меня были, но выглядели громоздко, и спор разрешился еще позже. Уже по времена революции 2004-2005-хх годов. Когда Боря в очередной раз приехал в Киев, а было это где-то в ноябре 2004 года, на Майдане уже стояли палатки, но не много. И в этих палатках жили люди, где-то 5-10 тысяч человек. То есть, как вы поняли, это было самое начало Майдана. Борис тогда сказал: «Думаю, я бы тоже в Москве собрал тысяч сто, но многие бы, правда, напились, да и простояли бы дня два-три, не больше. В общем так, - продолжил он давно начатый спор, - если соберется более ста тысяч человек, и простоят они больше трех дней, тогда мы разные народы и уж, по крайней мере, вы точно не русские». Прошло 4 дня. Я ехал с работы и подумал, что надо было бы заскочить на Майдан. На Майдане справа от сцены стоял одинокий Борис Немцов и оглядывался по сторонам. - Ну что Боря! Видишь! Прошло 4 дня, но есть ли тут 100 тысяч или нет, я не знаю. - Да ты ох**л! – сказал Боря. – Тут тысяч 300.

Так был решен спор о единстве или единении русских и украинцев.

Понятное дело, что мы встречались и потом, и он рассказывал мне о России и Путине, а я звонил ему за поддержкой, когда посадили Юру Луценка. Ну и последний раз мы виделись весной прошлого года в Киеве, где проходила встреча украинской и российской интеллигенции. Но все равно, из всех встреч мне запомнились те первые, многолетней давности, когда Боря согласился, что мы, то есть, украинцы и русские, все же не один народ. Этим обстоятельством я очень гордился, присваивая по малодушию исключительно себе заслугу перевоспитания видного политического и общественного деятеля Российской Федерации.

Я даже думал, что если бы каждый украинец убедил хотя бы одного русского в несхожести, в различности или разнообразности русских и украинцев, то в России появилось бы несколько десятков миллионов нормальных людей. А теперь получается, что стало на одного нормального меньше. Но я, все таки надеюсь, что когда-нибудь, не так скоро, как хотелось бы, но возникнут или появятся эти миллионы русских, новых русских, без красных пиджаков, без перстней и барсеток. Наверное, их можно будет назвать «новейшими» русскими. И уже они будут вспоминать Борю и понимать, кого они потеряли. Поймут, кого потеряла Россия. - Ну а если не возникнут или не поймут, - спросил бы меня, как я думаю, Борис. Тут хотелось бы ответить по-одесски – вопросом на вопрос – в том смысле, что «а кому будет нужна такая Россия? Россия непомнящая и непонимающая своих героев». Но я не отвечу уже – некому отвечать.

Что-то дефективное есть в устройстве тех государств и обществ, где люди и граждане так и не знают, как и почему ушли Листьев и Гонгадзе или Старовойтова и Чорновил. Теперь вот ушел Борис Немцов, и что-то мне подсказывает, что кроме словосочетания «ведется следствие», мы так в ближайшее время ничего и не узнаем. Но это не мешает нам помнить Бориса Немцова. В моей памяти он был такой светлый, веселый, честный, оптимистичный, ироничный и самоироничный, юмороцентричный и очень легкий человек. Очень живой. Хотя теперь ...