Кто побеждает в войне? Почему это неуместно спрашивать сейчас

Когда отечественные комментаторы раздают оценки в стиле «Покровск будет потерян через несколько недель» или вообще «Путин получит Покровск» на день рождения, так мы умудряемся отдавать врагу морально-психологическое предпочтение.

И на этом фоне не совсем понятно, почему подобные нарративы называют русскими, потому что мы здесь и без россиян прекрасно справляемся в генерировании таких вещей.

Когда речь идет о стратегической оценке событий на Востоке, нам наконец надо выходить за рамки концепции Эдварта Люттвака о том, что «Россия и Украина ведут войну 19 века, где исход войны определяется ходом генеральной битвы».

А то у нас то получается так, что бои за любой населенный пункт на Востоке воспринимаются как Берлин-45, где мы в роли вермахта, хотя до этого мягко говоря еще очень далеко.

Если отвечать на спекулятивный вопрос «кто побеждает, Россия или Украина», то картина на самом деле такова – обе стороны сейчас не побеждают, потому что у обеих сторон нет четкого понимания, что есть Победа.

Что у россиян есть проблема наконец-то сформулировать «цели СВО», что у нас уже даже о «границах 91-го года» как критерии победы над россиянами уже не говорят.

Что уже предполагает затяжной характер боевых действий продолжительностью еще на несколько лет

Можно оттолкнуться от того, что есть два толкования по определению цели войны по Клаузевицу – или действительно «мир лучше довоенного», или же «условия соблюдения мира лучше, чем до войны».

Особенно если исходить из второго определения, то 5-10% от необходимого Украина уже имеет – например опыт успешных наступательных действий на территории противника, или успешная аннигиляция мощности Черноморского флота как оперативно-стратегической группировки, которая имела безусловное преимущество.

Но если подумать объективно, то в плане определения картины хотя бы «мир лучше довоенного» нам еще предстоит проделать работу по принципу «Парето-эффективности», где 80% усилий пойдут на 20% результата.

Когда речь идет о различных видениях будущего, то лучше не увлекаться представлениями о том, как технологии могут радикально изменить характер войны, потому что это приводит к контрпродуктивным последствиям.

Вот как в политическом мнении была концепция «конца истории» по Фукуяме, так и в военной мысли была аналогичная штука, особенно после выхода в 2000-х годах книги Тофлера «Война и Антивойна», где было провозглашено, что теперь видите пошла Третья волна, где для боевых действий играют роль знания, а не массовость, и вместо чугуния нужны высокие технологии.

Все было гладко, пока не наступило 24 февраля 2022 года, и здесь оказалось, что для современной войны нужно и знание, и массовость, и «чугуний» параллельно с высокими технологиями.

Если оглядываться назад и вспоминать события весны 2022 года, то ощущение того, что тогда мы побеждали, можно назвать справедливыми.

Ибо в тот же момент весь мир готовился к тому, что в современных условиях война может быть только по такой схеме – «быстрое вторжение агрессора – быстротечная оборонная кампания – выход на политическое урегулирование», и в этой схеме условия политического урегулирования определялись результативностью оборонной кампании.

События полномасштабной войны РФ против Украины первые несколько недель шли по этой схеме. Но дальше, в апреле 2022 года, мы ступили за предельную ситуацию, для описания которой почти никакие исторические параллели не подходят.