Расстрел украинского пленного и фашистская сущность современной России

Среди всех признаков фашизма – написанных или проговариваемых – для меня самый главный один: государство для фашистов важнее человека. А значит, это государство во имя своих целей и во имя своей безопасности может делать с ним, что угодно. А значит, у человека нет и не может быть никаких прав — формально они существуют, но только до тех пор, пока государство не сочтет, что о них лучше забыть.

Россия в этом смысле была фашистской на протяжении огромных периодов своей истории. В ней была одна традиционная ценность – самовластье. В семье – а значит, не нужен закон о семейном насилии, сам мужик разберется. На работе – и не нужны профсоюзы, есть хозяин или им назначенный директор. И крепостное право зря отменили: оно было скрепой, а помещик – отец крестьянам, детям своим. Ну, а Государя и вовсе никто и ничто не должно ограничивать: Иван Грозный в письме князю Курбскому всех подданных своих называл холопами, с которыми волен он делать что угодно, а Александр Третий, умирая, завещал сыну: «Береги самодержавие!» Николай не сберег, но другие сберегли и упрочили.

Но государство – это же не просто безличная структура или фигура властителя. Оно состоит из огромного числа чиновников, в штатском и в форме, реализующих волю Левиафана. И быть среди них не просто удобно и сытно – вот пенсия в сорок пять у рядовых даже полицейских, вот льготы всякие, не говоря уже о возможностях воровать. Принадлежность к государству, осознание себя его частью меняет самосознание человека.

У него повышается самооценка: он уже не жалкое и никому не нужное насекомое, он проводник центральной воли. И ему как части государства по отношению к другим, которые этой привилегии лишены, можно все.

Это упоительное чувство – мне можно все. Иррациональные, вредящие им самим дебоши, которые периодически устраивают прославленные патриотизмом депутаты и пропагандисты, про это. В коридорах настоящей власти депутаты и пропагандисты чувствуют себя не слишком комфортно – там с ними не считаются, а просто раздают поручения, но попав, например, на борт самолета, они доказывают себе, что они и есть государство. И единственный для них способ доказать это окружающим и самим себе – хамство, нарушение правил. Все пристегиваются, а я нет. Вы требуете, чтобы я говорил тише, а я, наоборот, буду орать. И ведь те же пропагандисты понимают, что, когда это выплескивается в сеть, у них возникают проблемы, но ничего не могут с собой сделать – колются, но едят.

Собственно, унизить другого – единственный для государственного фашиста способ подтвердить себя. Полицейский, ударивший женщину в живот во время митинга в Москве – просто так, ни для чего – убежден, что имел право это сделать. Да, это право не зафиксировано в служебной инструкции, но он точно знает: это право есть.

Когда наружу прорывается информация о жутких пытках в колониях, об издевательствах в СИЗО, всем понятно, что наказывают попавшегося сержанта не за то, что пытал, а за то, что это стало достоянием гласности. А условные сержанты, полагаю, виноватыми себя вообще не считают: они получили приказ, они действовали по повелению самого Государства. А зачем это государству – так то не моего ума дело. Хотя, а как еще со смутьянами? Да и приятно многим из тех же «сержантов» пытать – это уже своеобразный критерий отбора в органы.

Государство по отношению к тебе может все – и все это знают. Оно может отнять у тебя твой дом. Когда это понадобится даже микроскопическому его представителю, государство это сделает, и ни в каком суде ты правду не найдешь, что бы там в законах ни было написано. Можешь только выйти на более высокого представителя той же вертикали, и он за деньги или по дружбе тебе поможет.

Государство может отнять твои деньги – оно всегда это делало. Советские займы так и не вернули, с пенсионными деньгами обманывали бессчетное число раз, с вкладами тоже делают, что хотят. Власти убеждены, что имеют на это право, но ужасно, что и люди так считают.

Это, конечно, мои деньги и мой дом, но только до тех пор, пока они не понадобятся государству или его служащему. Машину, кстати, тоже могут реквизировать – на нужды «специальной военной операции», например. 

Власть отнимает у людей куски их жизни, заставляя ждать, пока проедет правительственный кортеж. А если умножить число стоящих машин на время ожидания, то могут получиться и вовсе жуткие цифры, может и на целую жизнь набраться. Но государству можно, оно важнее.

Власть может отнять твоего ребенка. Отнять ментально, заставив его с младых ногтей заучивать всякую державную чушь. А ты не сможешь этому противостоять – нельзя же не отдавать его в детский сад или в школу, а работаешь ты на двух работах, у тебя нет ни времени, ни сил бороться с этой дикостью, да еще и не подставив при этом ребенка. А могут и на самом деле отнять, как отняли у отца и отправили в приют шестиклассницу Машу Москалеву, нарисовавшую антивоенный рисунок. Еще год назад такое казалось невозможным. Это, конечно, прямое следствие войны – чиновники, отдавшие столь зверское распоряжение, убеждены, что сломанная психика девочки – ничто в сравнении с задачей обеспечения единства нации перед лицом нападения НАТО. И точно знают, что за излишнюю жестокость их не накажут. А вот за излишний «либерализм» может и прилететь.

Да и вообще, люди – пыль, а значит для тех, кто и есть государство, нет запретов. И на своей территории, и, тем более, на чужой. Буча, Мариуполь, пытки, изнасилования, грабежи – это все несет на своих штыках так называемый «русский мир» в его современной официальной интерпретации. Именно официальной потому, что, хотя ни в каких законах право насиловать и грабить не записано, наказаний за все эти преступления нет – ни одного, а есть присвоение той части, которая отличилась в Буче, звания Гвардейской и награждение орденами уголовников. Потрясший весь мир расстрел украинского героя – не эксцесс, а прямое следствие фашистской сущности нашего современного государства. Государство и все, кто его представляют, важнее любого человека.