«Считаю до трех». Как в России проходит диалог между властью и гражданским обществом

В ясный субботний вечер 27 июля я стоял на Трубной и снимал на телефон нехитрой панорамой разноцветье людей и черную икру силовиков. Ко мне подбежал детина в маске и форме и потребовал прекратить съемку.

Будучи настроен крайне неагрессивно, я не стал объяснять детине, что имею право снимать, что и где захочу, и телефон от греха подальше убрал.

Но детина не утихомирился и велел мне перейти на другую сторону бульвара. И вот тут я совершил действие, подпадающее под ст.20.5, п 6.1 КоАП («…создание помех функционированию объектов жизнеобеспечения, транспортной или социальной инфраструктуры») — я не захотел переходить на другую сторону бульвара! 
Я сказал детине в маске, что мне хочется стоять на этой.

Детина сказал: 
 — Считаю до трех. 
Я сказал: 
 — Представьтесь, пожалуйста. 
Он сказал: 
 — Раз. 
На вторичную просьбу представиться он сказал: 
 — Два. 
Его третьим именем было «три».

Об этом феномене я и размышлял, когда он и качок помладше, тоже в маске, тащили меня к автозаку на обыск. 

Качка я тоже попросил представиться и получил в ответ нечто хамское и на «ты». (Обращения на «вы» я так и не добился ни от кого из них).

Потом я поинтересовался у качка, отдает ли он себе отчет, что все они – просто бандиты? И услышал в ответ, что ему п****, что мы о них думаем, и что все мы будем сосать. 
На этом диалог власти и гражданского общества перешел в практическую фазу: меня поставили лицом в автобус и помогли раздвинуть ноги легким ударом сапога. 
Ну то есть все как в кино про латиноамериканскую хунту.

Я рад, что детины в масках умеют считать до трех. 

Но совершенно не уверен, что до трех умеют считать те, кто отдал им приказ мочить мирных граждан, вышедших с требованием закона, кто развязал политический террор в отношении лидеров оппозиции.

Потому что на счет «три» у матушки истории в аналогичных случаях происходит какой-нибудь Тимишоар или Венесуэла — или, чтобы далеко не ходить, 1905 год со всеми остановками далее. Это таблица умножения, и об этом неловко спорить — ее можно знать или не знать, и незнание не избавляет от входа головой, с разбега, в исторический косяк.

Спорить можно только о сроках и формах, и это, конечно, вопрос, чрезвычайно важный для живущих в стране. Сколько может продержаться у власти такого рода хунта с ампутированным социальным представительством? Исторически недолго, но испортить жизнь еще одному поколению силовым мудакам, разумеется, вполне по силам.

Что будет потом? Да бог его знает, только ничего хорошего. Диапазон-то — см. выше – от переворота с улетом маятника насилия в противоположную сторону до гуманитарной катастрофы и распада государства.

Чилийский вариант выхода представляется самым удачным и мягким, — но там-то был Пиночет! Там был крайне правый политик, но – политик! А мы имеет дело с бандитами, с качками на геополитических стероидах. И они уже загнали себя и нас в опаснейший угол. 
И, увы нам, — они не умеют считать до трех.

Один из двадцати двух моих соседей по автозаку, засунутый сильными руками в душное узилище, поинтересовался: 
 — Мужики, когда вилы брать будем? 
А приходил он на Трубную даже не за представительством, а просто попить пивка.