Шокирующий фотопроект: Джоэл-Питер Уиткин превращает трупы в шедевры

При этом его творения охотно показывают в Лувре, музеях Уитни и Гуггенхайма. 

Художник начал свою карьеру довольно поздно — в 41 год. Наверное, именно столько времени требуется на то, чтобы перестать стесняться своих странноватых пристрастий к «мертвечине». Джоэл не хотел быть частью коммерческого фотографического мира: «Когда проходишь мимо студий этих гламурных фотографов, понимаешь, что там воняет», — пафосно заявляет Уиткин. Проводя дни в мастерской, по ночам он работал в ресторане — и даже продвинулся по карьерной лестнице, от мойщика полов до старшего официанта. Таким образом, его искусство изначально было не средством существования, но целью.

Уиткин — не шизофреник, не темный монах, погруженный в созерцание отрезанных гениталий, не свихнувшийся поэт. Работая со смертью, как скульптор с глиной, Уиткин принимает нужный градус отстранения. 

Все его изображения тщательно проработаны — может показаться, что мы возвращаемся в Ренессанс: все проникнуто пафосом «красивости», вычурности. Отрезанная поездом нога окружена едой; Уиткин подчеркивает, что трещина со вздувшимися краями напоминает ему цепочку икринок, а болтающийся кусок мяса обмотан вокруг ноги особым образом, отсылающим нас к теории прекрасного. Тонкий и удручающий пикториализм — когда фотография стремится стать картиной; вместе с тем фотография удостоверяет «реальность» изображенного как единственную и главную ценность. Кстати, бывшая обладательница ноги жива и здравствует — отдельно от своей утраченной конечности.

Эстетика Уиткина открывает нам ворота к смерти, но дальше ничего не рассказывает о ней. Студийная выморочность картинок говорит нам о чем-то другом: о красоте разложения, о взаимопроникаемости этого мира. О том, что, по сути, нет ничего отдельного и непостижимого там, за чертой. Есть только тело во всех его проявлениях, и нет различия между красотой и уродством. Наши руки, ноги, груди и члены, живые или мертвые, — часть этого мира, а значит — одинаково прекрасны. Мертвое, конечно, чуть более прекрасно, ибо дает чуть больший простор для комбинаций.