Собянин и Навальный - борьба прошлого с будущим

Процент Навального на московских выборах и локальные победы оппозиционеров в некоторых других регионах — не самый важный итог сентябрьских выборов. Самый важный — подтверждение существования и нарастания глубинных, надполитических оснований для перемен в стране. Общество и государство начинают располагаться в разных исторических эпохах. В России заканчивается очередной цикл цинизма, а с ним и эпоха исторической передышки, олицетворением которой является нынешняя власть.

Наступило время мучительной тоски осмысленных людей по идеалу. Людям, в принципе способным задумываться о таких вещах, психологически надоело жить в стране, напоминающей отцепленный вагон на запасном пути провинциального вокзала. Хотя чай с сахаром в вагоне пока подают исправно, завозят артистов со спортсменами и даже иногда разрешают гулять за вокзальной территорией.

На выборах мэра Москвы, пожалуй, впервые с такой наглядностью публике была явлена борьба прошлого с будущим в самом общем смысле. Дело не только во внешнем облике, характере избирательных кампаний, возрасте или политическом происхождении двух главных кандидатов. Дело в битве мертвого с живым. В том, что нельзя срежиссировать. Это даже не политика, это психологические, почти физиологические ощущения. Происходит то, что заложено в самой природе людей: каждый из нас в разных пропорциях желает и стабильности, и перемен. В какие-то моменты даже активная часть общества больше хочет стабильности, а в какие-то — изменений.

Конкретный Собянин может оказаться менее циничным, более сентиментальным и даже более демократичным, чем конкретный Навальный. Но именно последний стал вынужденной эмблемой нового российского идеализма, надеждой на другое. А другое в нынешних условиях — придание стране хоть какого-то осмысленного и одухотворенного направления движения.

В России и раньше чередовались периоды торжества «борьбы за идеалы» или их поиска с периодами царства цинизма. Например, в советской истории страны первое послереволюционное десятилетие при всем его ужасе несомненно было идеалистическим. А потом начался НЭП, попытка примирить нереализованный утопический идеал всемирной пролетарской революции со здравым смыслом. А «еще потом» Сталин уничтожил почти всех пламенных революционеров-идеалистов. И наступило время циничного выживания. Страх убивает любые идеалы.

Яркой вспышкой идеализма стала хрущевская оттепель с развенчанием культа личности Сталина и публично провозглашенным идеалом построения коммунизма, знаменитое шестидесятничество. Но эта вспышка сменилась тусклыми, болотистыми брежневскими семидесятыми. Бессмысленной и в конце концов разрушившей страну исторической передышкой от великих потрясений и устремлений. Карета советской экономики при падении мировых цен на нефть в одночасье обернулась тыквой, а люди тогда слишком устали жить в атмосфере бесконечного вранья властей о светлом будущем. Им чертовски захотелось светлого настоящего.

Еще одна эпоха идеализма, порожденная сначала горбачевской перестройкой (когда официально был провозглашен новый идеал — «социализм с человеческим лицом»), а потом и приходом Ельцина, сменилась десятилетием хаоса и физического выживания с постепенным крушением идеалов как сторонников погибшего СССР, так и адептов новой демократической цивилизованной России.

2000-е стали апофеозом общественного цинизма в российской истории. Путин пришел к власти как президент надежд на конец великих потрясений, как гарант «спокойной жизни». Той самой исторической передышки. Людям надоела борьба за преданные и оболганные идеалы.

Многие даже относительно умные и потенциально совестливые россияне делали карьеру, утратив остатки моральной брезгливости. Но сначала кризис 2008–2009 годов обнажил отсутствие в стране полноценной экономики, так и не созданной за это десятилетие циничной спячки. Потом известная политическая рокировка и думские выборы 2011 года стали не только политическим, но и моральным шоком для части думающих людей. Они начали нутром ощущать, что в такой стране их личный успех ничто, а сами они никто. К тому же это ощущение наложилось на сугубо демографическую проблему: подросло новое поколение, желающее рулить своей страной, но лишенное работающих социальных лифтов.

По сути, все, что мы наблюдаем примерно с конца сентября 2011 года, это попытки борьбы нового идеализма с заведшим Россию в моральный тупик цинизмом. Деморализованы не только те, кто стал оппозицией, но и часть политической элиты: всю жизнь дрожать над не слишком праведно нажитой собственностью и служебным положением — тяжкий моральный груз. Закон ведь не действует, а значит, не защищает никого.

Сама история предъявляет России запрос на новый идеализм – спустя почти четверть века после гибели СССР мы все еще живем в ментальной нефтегазовой пустыне, на неодушевленной территории никуда не движущейся и ничего не означающей страны. Там, где стараются не жить даже дети тех, кто сделал (эту? нашу?) страну такой.

Кончается очередной цикл цинизма. Наступает новый идеализм. Это не политика. Над этим никто не властен. Это неотвратимо и случится независимо от того, кто правит Россией. При этом новый идеализм может оказаться для России и бесплодным, и трагическим, и губительным, каким стало идеалистическое строительство коммунизма для СССР. И тогда, дождавшись своей очереди, настанет новый цинизм.