Коронавирус нашего карантинного быта

Время дорожает с возрастом. Рано или поздно ты понимаешь, что в мире есть лишь две валюты – время и деньги. И что вся твоя жизнь состоит из поиска самого выгодного обменного курса. Из провинции мчатся в столицы, чтобы менять избыток провинциального времени на избыток столичных денег. И уезжают обратно, когда понимают, что их время стоит много дороже, чем столица способна за это заплатить.

Но это понимание придет позже. Примерно тогда, когда каждый из нас – как корабельное дно – обрастет полипами обязательств и ракушками привычек. Когда наши сутки окажутся расписаны по часам, и выходные – между людьми. Когда мы будем мерять предложение последствиями, а идею – затратами. Когда нашим временем станут распоряжаться другие. В лучшем случае – родные. В худшем – работодатели.

Мы стали социофобами. В нашем доме есть все, что могло бы помочь заводить друзей. У нас есть, чем напоить, чем накормить и куда уложить. Одна проблема – нам некогда дружить.

“По остаточному принципу” – в эту формулу мы вкладываем детей, родителей, прогулки и самих себя. Потому что себя мы тоже воспринимаем как переменную в уравнении – мы нужны лишь для того, чтобы X перешел в Y с приобретением в стоимости. Нам кажется, что семьи и близкие это оценят. Хотя большинству из них нужно от нас нечто иное.

Мы вписали себя в бухгалтерский баланс. Меряем себя суммами в ведомости и цифрами на счету. Наши жалобы на командировки похожи на похвальбы. Инстаграмы – на ярмарку тщеславия. Мы пытаемся компенсировать количество посиделок стоимостью напитков. Наша самооценка похожа на кровожадного бога. Мы приносим ему в жертву родных, друзей и самих себя.

Нам кажется, что весь этот фимиам рано или поздно даст эффект. Что дым от сгорающей жизни возвратится сторицей – и мы получим право на перерождение. Что вслед за нынешним черновиком каждый получит право на чистовик.

Оказалось, что все это время нас обманывали.

Этот чертов карантин лишил меня не метро. Он лишил меня не работы и не заработков. Он избавил меня от ощущения времени – отныне оно вновь не стоит ни черта. Мир вокруг поставили на паузу – и ты оглядываешь в недоумении, не понимая, почему будни похожи на выходные.

Я снова вернулся в детство. Мне не под силу поменять обстоятельства – они универсальны. Я не могу повлиять на ситуацию – она от меня не зависит. Мне остается лишь принимать правила игры – в надежде, что рано или поздно они изменятся. Но в этот момент я получил право быть транжирой. Тратить дни так, как мне заблагорассудиться. В моих обменниках на доллары нельзя обменять не только гривны, но и время.

Я обнулился до заводских установок. Можно сидеть на лавочках и трепаться о необязательном. Кататься на велосипедах, таская бутерброды в рюкзаке. Приглашать на свидание в парк, потому что больше некуда.

И ты больше не чувствуешь себя дезертиром. Тем самым, которым ощущал, объявляя выходной в среду – вопреки субботе. Мир вокруг звучит красками, а не пробками, и ты никак не можешь к этому привыкнуть. Ваш общий простой – это взаимная индульгенция. И тебе уже не кажется, что пока ты пытаешься отдышаться – другие наращивают отрыв.

Тебе снова двенадцать, и время не стоит ничего. Твоя жизнь состоит из книг, фильмов и прогулок. Все то, на чем ты экономил последние годы. Все то, что ты не мог себе позволить последнее десятилетие. Ты снова на каникулах, а мир вокруг стоит на паузе – и уже не ты крутишься вокруг него по орбите, а наоборот. И все приобретает максимальную честность – которую уже не скрыть косметикой из успешности, статуса или умения выбирать ресторан.

Потому что нет уже ни ресторанов, ни кинотеатров, ни путешествий. Загранпаспорт потерял свое значение – равно как и твоя способность бравировать выбором спа-салона. Твой автомобиль способен в лучшем случае отвезти вас в парк – и потому единственный вопрос, который имеет смысл после свидания, которое ты откладывал месяцами, звучит очень просто.

«К тебе или ко мне?»