Что мне нравилось в СССР?

Конечно, по поводу СССР и его особенностей написано немало. И про ГУЛАГ, и про систему запугивания людей с отклоняющимся от советских стандартов поведением, и про всесильный КГБ, проникающий своими щупальцами в каждое звено общественной и политической жизни СССР. Но нельзя не признать, что наиболее удобную для жизни основной массы советских граждан систему удалось создать в 1970-х – начале 1980-х. При всех проблемах с покупкой свежего мяса или колбасы были в ней и несомненные светлые стороны.

Я помню, как в детстве, пока мы переезжали с одной съемной квартиры на другую, мы ждали, когда отцу дадут нашу собственную квартиру, и к 37 годам он ее действительно получил. Все были уверены, что однажды это обязательно случится, и въезд в новую собственную трехкомнатную квартиру стал настоящей радостью. Сколько сейчас семей на постсоветском пространстве могут быть уверены в том, что смогут однажды обладать собственным жильем?

Одним из наиболее ярких воспоминаний для меня из детских лет являются книги. Редкость интересных книг делала их культовой вещью для молодежи. Помню затеянную советским правительством кампанию по обмену новых книг на талончики, которые можно было приобрести в обмен на собранные 20 килограммов макулатуры или определенное количество килограммов другого вторсырья. Никакой современный шопинг не может для меня сравниться с той азартной охотой за новыми книгами, которая происходила в рамках этой макулатурной эпопеи. Сначала где только можно собрать необходимые 20 килограммов, потом обменять их на заветный талончик, на котором указаны автор и книга, и несколько месяцев находиться в томительном ожидании, когда на склад поступит сама книга. А затем, получив в руки новый роман Драйзера или Диккенса, Мериме или Мопассана, с чувством воплощенной мечты идти домой, предвкушая тот новый мир, который откроется перед тобой после чтения этого романа. И, конечно, вложив столько труда в эту книгу, обращались с ней бережно. Сейчас, когда любую книгу можно без проблем купить или скачать, ценность их значительно снизилась. Неудивительно, что дети почти перестали их читать. А то, что читают, – детективы и триллеры про маньяков – тоже трудно признать адекватной заменой книг Мопассана и Драйзера. И произошедшую трансформацию охоты за новыми книгами охотой за новыми тряпками со скидкой я не могу признать удачной новацией.

Много счастливых часов я провел в лесу за домом на окраине Вильнюса. Лес был полон детьми из соседних домов, которые сделали его любимой площадкой для игр. Луки, стрелы, тайные «штабы», игры в прятки и «войнушку», лазанье по деревьям входили в обычный репертуар времяпровождения. Лес был ухоженный и чистый. Я был в настоящем шоке, когда недавно в рамках ностальгического туризма приехал в Вильнюс посмотреть на свой лес. Прямо на виду у жителей сотен квартир на его окраине лежат огромные поваленные деревья, и по тому, как они обросли травой и кустами, очевидно, что лежат так уже годами. Протоптанные детьми тропинки заросли, самих детей в лесу тоже нет.

Лес умолк и одичал. И можно понять почему. Рождаемость в Литве после краха СССР резко снизилась, а кроме того, во множестве возникли маньяки и педофилы. Если во времена СССР был известен один Чикатило, у которого было несколько последователей на 280 миллионов человек, то теперь в каждом приличном городке на постсоветском пространстве гремят истории как про уже пойманных маньяков, так и про тех, кого милиция или полиция все еще ловят. И ничего удивительного. При всех недостатках советской идеологической системы свою профилактическую роль в отношении подобного контингента она выполняла. Маньяк или педофил твердо знал, что он ненормален, и обращался к психиатру за помощью. Сейчас с ними все иначе. Теперь их компьютеры набиты фильмами про таких же «героев», как они, за «приключениями» которых следит весь мир, и их охватывает неодолимое желание тоже однажды стать такой же медийной звездой, поставив очередной рекорд в умерщвлении и пытках. И представить в такой ситуации нормальных родителей в Литве, которые, как в советские времена, будут отпускать детей на несколько часов в лес безнадзорно поиграть, уже невозможно. Потрясло, кстати, и то, что часть леса, где мы так весело играли в детские годы, уже нарезана под частные виллы и огорожена высокими заборами.

Нравился мне в СССР и подлинный интернационализм. Первым моим другом стал поляк Тадек, после переезда в другой район города на нашу квартиру в кругу друзей появились украинец Дмитрий, еврей Максим и литовец Даник. Не могу вспомнить до перестройки ни одного разговора взрослых, в котором уничижительно обсуждались бы представители той или иной национальности. Конечно, все радикально изменилось после начала перестройки, когда на улицах вильнюсских домов появились надписи «Иван, бери шинель, иди домой», названия остановок на русском языке были одним чудесным утром внезапно закрашены, а в троллейбусах перестали понимать русский язык. Не могу забыть и литовского хирурга, который, перед тем как дать мне наркоз, раскладывая скальпели, сказал: «Не говоришь по-литовски? Очень, очень плохо. Ну, начнем». К счастью, переезд в Минск решил все эти проблемы. За что я его и ценю.

В СССР нельзя и не нужно возвращаться. Но и чернить все, что было в СССР, тоже глупо. В нем было много позитива, заслуживающего внимательного к нему отношения.