Захід міг би і далі жити зі своєю «пасткою нерівності», якби не шок, викликаний трампізмом

Мовою оригіналу

Лето 2021 г. стало адовым. От Калифорнии до Сибири все горит и тонет. Миллионы обречены подхватить смертоносный вирус и неясно, кто выживет (в мире заразилось более 200 миллионов человек, более 4 миллионов умерли от ковида). Потепление на 1.2 градуса по Цельсию привело к природным катаклизмам, справиться с которыми человечеству не под силу. Состояние беспомощности охватило все нации и все правительства, вне зависимости от их политической окраски.

Ковид и климатические взрывы обострили еще одну проблему: неравенство внутри всех государств – как демократий, так и автократий. Речь идет не только о монетарном неравенстве, но и о неравном доступе к образованию, здравоохранению и инновациям; о гендерном и расовом неравенстве.

Мы все еще толкуем о привычных вещах – ядерном сдерживании, конфликтах, глобализации, борьбе за гегемонию, Байдене и Путине. Все это мелочь на фоне экзистенциальной катастрофы и угроз стабильности даже для развитых государств.

Если климатический кризис нарастает постепенно и есть надежда научиться жить с пандемией, то неравенство становится горючей смесью. Первыми на Западе о взрывоопасности неравенства заговорили левые, зачитываясь бестселлером «Капитал в XXI веке» Тома Пикетти. Сегодня уже либералы предупреждают о деформации западной системы, ставшей следствием акцента на регулирующую роль рынка, которая привела к формированию корпоративно-плутократической удавки и «пожирающему ощущению несправедливости» (Фрэнк Фукуяма).

Запад мог бы и дальше жить со своей «ловушкой неравенства» если бы не шок, вызванный трампизмом – взрывом агрессивного популизма, который потряс основы американской демократии, вызвал Брэксит и подрывает Европейский Союз. Очнувшись, либеральное сообщество начало признавать, что либерализм в его нынешнем формате не может решить проблему социальной уязвимости и его нужно корректировать. Тимоти Гартон Эш: «Для того, чтобы ответить на многослойный вызов неравенства, нужны более радикальные меры, чем те, которые либералы могли себе представить 30 лет тому назад».

Сегодня возникает новая реальность. Концентрация государств на внутренних рисках ведет к перестройке мировых отношений, включая торговлю, коммуникации, миграцию. Прежние приоритеты безопасности – борьба с терроризмом, ядерное сдерживание, конфронтация с оппонентами – в общественном сознании отходят на второй план. Пандемия и климатические потрясения, а также неравный доступ к развитию человеческого капитала становятся основными угрозами. Меняется понятие «энергетической безопасности», которая теперь связывается с зелёной экономикой, а не нефтью и газом.

Возникает потребность в новых мировых клубах, объединённых не военно-политическими вызовами, а необходимостью координировать усилия по развитию возобновляемых источников энергии и предотвращению распространения вируса. Западу предстоит найти новый баланс между сдерживанием и поддержкой. С одной стороны, возникла потребность в изоляции регионов – источников заражения ковидом. С другой, развитые государства будут вынуждены взять на себя вакцинирование тех стран, которые не могут с этим справиться. С одной стороны, государства, начавшие зеленый переход, будут осуществлять давление на страны, не готовые к альтернативной энергетике. Но с другой, «зеленые» государства должны помочь «бензиновым» экономикам добиться greenhouse-gas neutrality. Наконец, при отражении национальных угроз придется искать баланс между индивидуализмом и солидарностью и чувством общности, которые либерализм так долго игнорировал.

Анатолий Чубайс (специальный представитель президента России по вопросам устойчивого развития) заговорил о смене мировых элит в итоге «зеленого» перехода. Вряд ли энергопереход сметет старую элиту. В Норвегии, которая раньше других начала идти к зеленой экономике, пока не видно элитных перетрясок. Но если Запад начнет отвечать и на проблему неравенства, это будет революция: смена траектории развития, структуры экономики, приоритетов политики. Такое потрясение невозможно без обновления правящего класса. Мировые элиты, сформированные в период нефти и газа, ядерного противостояния и баланса сил, не могут совладать с новым временем. Но смена элит будет вызвана не технологией, а потребностью в новом договоре власти с обществом, на который нынешняя элита не способна.

Неясно, как в этом контексте будут решаться вопросы войны и мира, вооруженных конфликтов и выбора политического строя. Не исключено, что конфликты будет возникать не из-за ресурсов и территориальных споров, а между теми государствами, кто ответил на новые вызовы, и теми, кто не способен – или не желает – это сделать.

Россия в новой реальности выглядит, как антиквариат. Кремлевский механизм выживания за счет поиска врагов, торговли ресурсами и угрозы применить силу – арсенал прошлого. Мы видим вынужденное признание Кремлем новых веяний: премьер Мишустин создал рабочие группы «по адаптации» к энергопереходу. Но реальная адаптация должна означать трансформацию экономики вместе с завязанными на нее олигархическими интересами. Кто же у нас на такое решится! И как борьба России за освоение ресурсов Арктики укладывается в «зеленый коридор»? Во всяком случае пока доля возобновляемых источников в производстве энергии в РФ к 2035 г должна достигнуть только 2-2.5%.

Еще важнее для России всплеск неравенства (10% самых богатых россиян владеют более чем 80% национального богатства страны; с коэффициентом Джини 87,8 Россия опережает Латинскую Америку и Африку(!); по благосостоянию россияне беднее жителей Эстонии в 7 раз; Албании – в 2,8 раза, Сербии – в 2,7 раза). Превращение неравенства в гремучую смесь заталкивает Россию в зону нестабильности, превращаясь в фактор государственного самоубийства.

Ответ на вызов пандемии, климатического кризиса и неравенства требует переориентации российской власти на развитие человеческого капитала. Но это противоречит сути системы, ориентированной на подавление личности. А если такой переход оказывается невозможным, России грозит участь мирового изгоя, от которого зеленый мир будет вынужден отгораживаться – во имя своей безопасности. Может показаться, это далекая перспектива. Но время летит быстро…