Владимир Рубан: В Донецком аэропорту солдаты с обеих сторон гибли из политических соображений…

За время проведения АТО на Донбассе погибли более 14 тыс. боевиков. Такие данные на днях обнародовал заместитель командующего АТО, полковник Валентин Федичев. Ранее Президент Петр Порошенко также озвучил количество украинских военных, которые (по состоянию на 9 марта) погибли на войне на Востоке Украины. По данным главы государства наши потери составили 1549 человек. Вместе с тем немецкая газета Frankfurter Allgemeine Sonntagszeitung со ссылкой на разведку своей страны оперирует данными совсем иного порядка. По информации издания, на Востоке Украины за последний год погибли до 50 тыс. военных и гражданских.

Как на каждой войне, с обеих сторон есть и пропавшие без вести, и пленные. Ввиду отсутствия до последнего времени единого центра сбора информации о пленных, их точное количество точно не известно. Глава МИД Украины Павел Климкин, например, называет цифру в 180 военнослужащих, которых якобы удерживают в плену представители самопровозглашенных «ДНР» и «ЛНР». С информацией о пленных гражданских лицах еще сложней, ее просто нет.

С появлением первых пленных в мае прошлого года работу по их освобождению взял на себя руководитель общественной организации «Офицерский корпус», генерал-полковник запаса Владимир Рубан. Одной из первых его спецопераций было освобождение из горловского плена нынешнего советника замминистра обороны Украины, гражданина Грузии Василия Будика. Вскоре после этого Рубан основал Центр гуманитарной помощи по освобождению пленных и заложников в зоне АТО. Организация не подчинена украинским властям, но координирует с ними свою работу. Глава Центра считает, что именно его нейтральность является формулой успеха. Усилиями Центра за практически год работы были освобождены около 1 тыс. человек. В общении с журналистами военный избегает таких понятий как террористы, боевики, наемники, а самопровозглашенную «ДНР» называет просто - донецкая сторона. О количестве пленных говорит неохотно, считая, что нужно дождаться выполнения пункта Минских соглашений, то есть обмена пленными «всех на всех».

Личность генерала Рубана весьма загадочна, о нем очень мало информации в открытых источниках, а той, которая есть, недостаточно, чтобы понять, почему именно ему доверили работу по обмену пленными с украинской стороны. Владимир Владимирович пришел в редакцию «Главкома» во время очередного визита в столицу, куда он приезжает из Днепропетровска, где находится главная база Центра по освобождению военнопленных. «Мы в Днепропетровске квартируемся, временно содержим здесь людей (пленных), которых перевозим. У нас не тюремные условия, а обычные. От нас еще никто не убегал, наручники на людей мы не одеваем», - говорит Рубан, уверяя в гуманности подходов обращения с военнопленными.

В интервью «Главкому» генерал рассказал, почему до сих пор не состоялся обещанный обмен «всех на всех». А в завершение разговора с «Главкомом» Рубан также осмелился сделать прогноз: нынешняя война будет продолжаться три года.

Одним из условий Минских соглашений был обмен пленными по формуле «всех на всех». Как выполняется это условие договора?

После последних Минских соглашений обмена как такового еще не было.

Некоторые мелкие обмены, если их так можно назвать, исключения из правил, были, но не более того. Был обмен, когда тяжелых раненых, только вылечившихся, забирали. Этот обмен был 9 на 8, после него был обмен 140-1 на 52.

Почему минус 1?

Потому что один человек отказался возвращаться на украинскую сторону. Обменяли тогда 140. Не обменяли отказавшегося от обмена, которого я пообещал застрелить, если он второй раз попадется. И он попался. Когда этот человек узнал, что я буду на обмене, то отказался меняться.

Сейчас донецкая сторона подготовилась, согласовала и подала большие списки, они обрабатываются, и мы ждем в ближайшее время обмена. Он должен был окончиться 6-го марта, но, судя по всему, обмен «всех на всех» затягивается. Там действительно большое количество людей, действительно, это огромнейший список. Здесь необходимо с украинской стороны выполнить ряд сложных юридических процедур. Ведь по нашему законодательству нельзя человека просто взять и задержать. Такое задержание через день-два должен суд рассматривать. Нельзя его просто так как задержать, так и отпустить. Но это может позволить себе донецкая сторона. Они могут задержать человека и устным приказом его отпустить.

Огромнейший список – это сколько?

Я не назову вам эту цифру. Речь идет о «всех на всех». После обмена не должно остаться пленных. Мы не называем цифру (она не утверждена), дабы каким-то образом из-за своей публичности не повлиять на результаты, это закрытая информация до обмена. Мы бы просили понять нас. Все-таки мы обмениваем не 150 кг золота на доллары. Это человеческие жизни. Были случаи, когда нечаянно оброненное слово стоило людям жизни несколько месяцев в тюрьме, в плену.

Ввиду того, что большой обмен до сих пор не состоялся, можно ли говорить о его срыве?

Обмен должен был быть 5-го числа. Но нельзя говорить о срыве договоренностей. Можно говорить о том, что затягиваются сроки. Срыв договоренностей – это когда говорят «все, мы менять не будем». Но такого нет. Обмен – это тяжелая процедура, сложный процесс.

Каков принцип обменов, которые проходили доселе?

Есть три варианта, когда люди попадают в плен к украинской стороне: 1) во время боя ВСУ захватывают в плен противоположную сторону. 2) Контрразведка СБУ во время специальных операций выявляет шпионов, диверсантов и задерживает их. Задерживают таких людей, либо тех, действия которых подпадают под классификацию сепаратизм, содействия терроризму. 3) То же самое, только подобными действиями занимается милиция, МВД, либо Нацгвардия, когда задерживает на блокпостах… Есть и четвертый вариант, когда люди сами приходят и сдаются.

Почему сдаются, сколько таких?

Их немного. Разные причины на то есть. Есть те, которые хотят остаться жить в Украине и готовы за содеянное понести какое-то определенное наказание после разбирательства. Они считают, что получат либо небольшое наказание, небольшой срок. Они готовы на своего рода очищение перед обществом.

Как определяете соотношение для обмена, ведь это, по сути, торг, давайте говорить прямо?

Я бы избегал слова торг. Иначе после этого мы чувствуем себя работорговцами. Нет торга, есть разговоры, есть элементы какого-то торга, но мы всегда останавливаем любую из сторон, украинскую, или донецкую, когда нам предлагают за одного человека взять троих-четверых. По действиям человека, его грехам, «заслугам» оценивается степень его важности для одной, или другой стороны. Если это шпион, он важен для украинской стороны. Его отдадут, но подержат подольше. То же самое и с донецкой стороны. Все пленные проходят через их контрразведку, комендатуру, проходят психологическую обработку, их пытаются вербовать, переманивать на свою сторону, если человек представляет интерес. К примеру, танкист. Он интересен, если он хороший танкист, механик также интересен.

Не будете отрицать, что есть неравноценные обмены? Каковы «расценки»? Кто осуществляет обмены?

Самый крупный обмен касался предложения обменять 13 российских десантников на 130 украинских солдат. Это было после Иловайского котла. Было, когда к заблудившимся десантникам мамы приезжали. Звонили мне, я их в Киев отправлял, небольшую координацию с мамами проводил. Были у нас запросы и один на 50, когда мы отдавали одного, взамен получали 50. С той стороны (с донецкой), наверное, не было готовности содержать такое количество военнопленных. Сразу после Иловайского котла было у них 680 человек в плену. Всех этих людей, даже если один раз в день, нужно кормить. За ними нужно ухаживать, охранять. Так и отдавали простых солдат, которые не представляли серьезного интереса. Отдавали также тех, кто умудрился прикинуться простым солдатом, и не был разоблачен. В то же время офицеров оставляли, поскольку они представляли интерес. Оставляли людей, которых подозревали в военных преступлениях. Точно так же поступает украинская сторона.

Кто координирует обмен пленными со стороны боевиков, с кем вы непосредственно общаетесь?

Для того, чтобы процесс обмена проходил более организовано и системно, мы уговаривали донецкую сторону создать единый координационный центр. Он был создан, также была сформирована комиссия при их министерстве обороны, которая занимается военнопленными. Всеми такими военными занимается Дарья Морозова. Она курирует всю информацию по обмену пленными, она омбудсмен «Донецкой республики». Все (обмены) происходит по согласованию с министром обороны «ДНР» Владимиром Кононовым и Александром Захарченко, главой «ДНР». Это связано с тем, что некоторые неопытные переговорщики, или опытные, но хитрые, подсовывали других людей, не тех, кого просили. Чтобы было единое понимание того, что происходит, этот вопрос замкнули на министре обороны и на Захарченко.

Василий Будик, советник замминистра обороны, в интервью «Главкому» рассказывал о том, что боевики иногда не привозили на обмен группы украинских военных, когда уже все с ними было договорено. К примеру, подобное было в Снежном. Почему?

Потому, что по прошлым подобным обменам были вопросы. Донецкая и луганская стороны просили выдать своих ополченцев, то есть военных, которых взяли в плен. Украинская же сторона передала им гражданских лиц, которых задерживала по обвинению в сепаратизме. Получается, что донецкая сторона отдает военных, которые с оружием пришли, а наша сторона отдает гражданских. Вот поэтому они (донецкая сторона) обижаются, мол, условия не соблюдаются. Нужно понимать, что тогда украинские структуры на своих ошибках еще учились этим тонкостям обмена, к сожалению. Сейчас уже есть договоренности, уже набиты шишки с обеих сторон. Я ведь открыто обвинял и донецкую сторону в том, что они соглашаются в конечном итоге на эти обмены. Но у них особого выхода ведь уже нет, когда ночью приезжают на обмен. Напряженная обстановка, люди с автоматами стоят, снайпера, антиснайпера, куча вооруженной охраны, телеканалы, которые снимают этот процесс.

(У официального Киева) все предварительные договоренности, в отличие от нашей группы, идут по телефону. По телефону можно расслышать интонацию, но неправильно ее понять, по телефону не видно глаз. А ведь мы же в Донецке непосредственно глаза в глаза договариваемся. Можно сказать, что у нас (с донецкой стороной) доверительные отношения. Были случаи, когда мы отказывались от своих претензий, поскольку видели, что с нашей стороны был допущен ряд ошибок.

Депутат Семенченко говорит о том, что в Украине нет единого координационного центра по обмену пленными. Кто же тогда представляет официальную украинскую сторону, с которой боевики ведут переговоры?

На сегодняшний день Украина готова проводить такую работу, этим будут заниматься военные. Есть специальная служба, которая занимается и должна заниматься военнопленными, вывозом тел двухсотых, опознанием и так далее… Раньше, чтобы кому-то спасти жизнь (освободить из плена, например), чиновник должен был нарушить закон. Это было до тех пор, пока не был подписан указ об особом статусе задержанных, которых приравняли к особому статусу военнопленных… Сейчас это все начало работать (обмен пленными), и различные разрозненные центры останутся без работы. В дальнейшем и наш Центр также. И это будет правильно. Пока мы еще работаем, тесно сотрудничаем с Министерством обороны, с СБУ. Для себя мы на этой войне уже видим другую перспективу.

Какую?

Мы будем бороться за правильное государственное управление, начнем с города Киева. У нас есть политическая партия «Офицерский корпус». Используя те же принципы, которыми мы руководствуемся на этой войне, нейтральность, лояльность по отношению к противнику, примирение сторон, неприемлемость к измене, предательству… Мы будем выставлять наших офицеров кандидатами в депутаты на местных выборах осенью этого года. Мы также будем бороться за кресло мэра Киева.

А что привело вас не так давно в Крым, кого на кого меняли?

Когда нужно было провести обмен, нам предложили провести его на границе с Крымом. Это «Бес» (Игорь Безлер) . Они привез на обмен двоих человек. Обмен был произведен 3-4 марта.

После того, как Игорь Безлер уехал из Горловки, есть ли в городе пленные, кто является руководителем от «ДНР» и отвечает за обмен пленными?

Это уже довольно «взрослая» развединформация, которую не нужно доносить до нашего читателя. По Донецку, по Донецкой области все координируется Захарченко. Нюансы, которые возникают в процессе объединения отдельных отрядов, неуправляемых, малоуправляемых, они всегда возникают. Но нужно понимать, что у них идет процесс формирования единоначалия, что правильно. Легче договариваться. Сложно, когда приходится договариваться на территории в 50 км отдельно с чеченами, отдельно с казаками, отдельно с горловскими, отдельно с донецкими. Ну, Горловка, наверное, держится дольше всех, ее так и называют ГДР, Горловская демократическая республика.

То есть вы признаете, что у боевиков до сих пор нет единого центра, в том числе по обмену пленными?

Это не разовый, не быстрый процесс. Нельзя утром проснуться и из 47 разрозненных отрядов вдруг сформировать одну армию. Это длительный процесс. Горловка – сложный регион. Безлер имеет влияние на процессы, которые там происходят, поскольку он длительное время и довольно ярко там руководил, строил оборону. Пленные, которых мы забирали в Крыму, попали в плен в Горловке, на блокпосту.

В одном из интервью вы рассказывали о том, что украинские власти предпочитают осуществлять обмены пленными ночью и на нейтральной территории. Вместе с тем, сами вы сторонник осуществлять обмены в Донецке. Почему?

Период, когда украинские власти занялись военнопленными, пришелся на октябрь-ноябрь прошлого года. Это период минимального светового дня. Тогда темнеть начинало в 17:00, 16:00, 15:00. Попасть в промежуток между 9:00 и 15:00 в вопросе обмена военнопленных довольно сложно. Это длительный путь, людей нужно где-то квартировать, везти, конвоировать. Как правило, сама встреча приходится на темное время суток.

При правительственных обменах безопасность с украинской стороны обеспечивает спецподразделение СБУ «Альфа». Это тренированные, подготовленные бойцы с соответствующим вооружением. С другой стороны обеспечивают безопасность ополченцы, которые не всегда уровня «Альфы» СБУ. Но все равно – это люди с автоматами. Представьте, ночью люди, профессионально ненавидящие друг друга вдруг встречаются. 10 автобусов с одной стороны и 10 автобусов с другой. И там, и там находятся пленные, которые должны выйти и пересесть в другие автобусы. Как правило, при таком обмене присутствуют 5-10 журналистов с телекамерами, фонарями, с вопросами. Из группы они (журналисты) вдруг выхватывают какого-то пленного, чтобы поставить ему свой вопрос.

Начинается балаган. Мы даже не можем иногда понять, те ли люди возвращаются (о которых стороны договаривались). Там же работают автобусы на бензиновых двигателях, которые иногда имеют свойство громко хлопать. Это характерные хлопки, напоминающие глухой выстрел. Вот и представьте, сколько напряжение у людей, у которых автоматы в боевом положении... Сколько может быть провокаций, если будет такой хлопок, сколько может быть жертв…

Я считаю, что это неправильно. Я считаю, что это слишком большой риск. Это обосновано со стороны государства (желание обмена на нейтральной территории – «Главком»), однако гарантий безопасности при этом намного меньше, чем в нашем случае, когда мы просто людей провозим по ровному асфальту в центре города.

У нас есть сопровождение, наши офицеры вооружены, они же обеспечивают охрану пленным: освобождаемым, или освобожденным. Мы заезжаем в Донецк, открываем автобус, пленные выходят, с ними спокойно разговаривают, нет огромнейшего количества людей с противоположной стороны с оружием. Как правило, мы сразу не забираем людей, а делаем это на следующий день. В спокойном режиме принимаем оговоренное количество людей и уезжаем. Наша задача – обеспечить безопасность пленных от городских сумасшедших и от индейцев, случайных, гуляющих где-нибудь вдоль дороги снайперов.

Почему именно вам доверяют в «ДНР»?

Мы держим слово офицера. Это самая высокая гарантия, которая может быть, это наша идеология – военно-армейская.

По информации украинских силовиков, за время вооруженного конфликта на Донбассе 1500 военных пропали без вести. Какие у вас данные?

Подсчитать их можно будет, но после войны. Любая цифра, названная сейчас, – это как пальцем в небо. У нас (в Центре по обмену пленными) есть фамилии людей, родственники и сослуживцы которых заявляют, что они пропали без вести. Эти люди не обязательно воевали: например, вышли из дому в Донецке или в Луганске и не вернулись. Либо люди вернулись за своим имуществом, загрузили его в машину, но эту машину забрали вместе с семьей. Даже если по нашим спискам таких людей около 600, вы представляете, какая это армада. По каждому отдельному человеку нужно проводить расследование, дознание.

Я в таких случаях (когда пропал человек) говорю родственникам, что кроме них самих никто не сможет эффективно заняться поиском. Каждому родственнику нужно заводить тетрадь, опрашивать сослуживцев. Нужно проводить работу по номеру телефону человека, где и когда он в последний раз выходил на связь, определить, какой из отрядов стоял на той или иной местности, на блокпосту. Это работа по плечу хорошему следователю МВД или прокуратуры.

Какое количество пропавших без вести может находиться под завалами Донецкого аэропорта?

Мы сможем узнать это количество тогда, когда оттуда достанут последнее тело. На сегодняшний день мы можем говорить о том, что там еще находятся тела. Все вопросы здесь непосредственно к тем командирам, которые отправляли туда солдат, они знают точное их количество, число тех, кто не вернулся из последней ротации…

Вы предлагали пригнать из Днепропетровска спецтехнику для разбора завалов. Почему этого до сих пор не удалось сделать?

Причина? Излишняя политизация, «распиаривание» военного стратегического объекта или высоты, названной Донецким аэропортом и восхваление людей, защищающих аэропорт, возведение их в святой ранг «киборгов». Это была непростая высота, это была принципиальная высота. И на этой высоте с обеих сторон погибло много солдат из политических соображений… Защищали ненужный никому аэропорт любой ценой, даже ценой унижения через процедуру пропуска и досмотра.

Кто давал «добро» на проход солдат через такую унизительную пропускную систему?

Не могу сказать. Сейчас и так идет много различных разборок по поводу командования, командования секторов, участия неуправляемых батальонов в обороне Донецкого аэропорта. То, что идут разборки, мы видим по заявлениям самих дебальцевских офицеров, например 128-й бригады (горно-пехотная бригада). Было собрание офицеров, на котором высказывалось недовольство господином Муженко (глава Генштаба, - «Главком»). Я не стану в один ряд с господами действующими военными по такому охаиванию своих командиров… Да, для себя я определил того, кто виноват, но назвать человека не могу.

Российский правозащитник Элла Полякова в интервью «Главкому» выразила мнение: если бы украинское телевидение показывало задержанных российских военнопленных, возможно, это помогло бы правозащитникам в работе по освобождению людей. Вы разделяете такое мнение?

Мы живем в современном мире, где не нужны телеоператоры, журналисты. Ведь каждый человек у нас и журналист, и телеоператор, имея телефон с камерой и доступ к соцсетям. Утаить какое-то военное действие практически невозможно, хоть они отобрали (командование) у всех телефоны, связь с домом. Провести секретную операцию практически невозможно. То же самое с российской стороны. Солдат хвастается, куда он стреляет, в какую сторону. Но ведь через Google можно установить местность, по фотографии, по тени, по времени определить направление, куда стреляет пушка. Сейчас мы видим видео с телефона, где с какой-то русской деревни прямо «грады» стреляют. Скрыть что-либо с украинской, или с российской стороны невозможно.

С Поляковой мы несколько раз встречались. И даже проводили совместные операции по спасению детей. Например, одного трехмесячного армянина из Славянска так спасли. Это интересная история была, когда объединились все: ополченцы, боевики, Абвер, Правый сектор, Вооруженные силы Украины, военный врач. Все для того, чтобы вывезти маленького ребенка из Славянска в Донецк. Все объединились, прекратили огонь, военный врач перекрестился, сел в реанимобиль. Так вывезли ребенка.

Нам отдают много пленных без обмена. За весь период без обмена нам отдали порядка 150 человек из 650 освобожденных. Почему это удается? Мы применяем тяжелую артиллерию. Мы просим Руслану Лыжичко поехать с нами. Она приезжает и договаривается.

Есть такой старший лейтенант Юрий Смирнов, внук Героя Советского Союза, попавший в плен. Его дед горел в 1943 году в танке, но чудом остался в живых. Получил звание Героя. Этот Смирнов из города Сумы. Эта история помогла освободить солдата.

Почему именно Руслану привлекаете?

Однажды мы с ней поругались у Савика Шустера. С этого началось наше знакомство. У нее было свое представление о Донбассе, у меня - другое. Но, она такая – «баба с яйцами». Я в споре сказал ей: поехали? Я покажу тебе Донбасс. Она согласилась. Я видел много мужиков, спецназовцев, которые отказывались ехать. А тут один из «голосов Майдана» и, вдруг, в Донецк…

Я узнал, что Захарченко в свое время радовался за Украину, когда Руслана победила на Евровидении. Он, как все нормальные украинцы, в то время чувствовал гордость за ее победу. Я предложил, что Руслана может поехать, она была интересна им как вот такой вот «чистый майдановец». Я не скрывал, что я был на Майдане, весь «Офицерский корпус» был на Майдане. И такая поездка для Русланы была бы полезной. Пять раз она туда ездила.

По данным Генштаба, на востоке Украины воюет 7,5 тыс. российских солдат. Соответствует ли это действительности?

Мне сложно даже предположить, каким способом можно указать такое количество или установить такую точность. Назвать 7,5 тыс. - это то же самое, что ткнуть пальцем в небо. Это сложный комплекс сбора разведданных, которые должны перепроверяться, по агентурной сети, по дополнительным источникам, нужно аэрокосмическое подтверждение.

Вы не доверяете данным Генштаба?

Я эти цифры беру к сведению. Я не доверяю многим (данным), тому, что идет из официальных источников из России, из Украины, или из Донецкой и Луганской областей. Я знаю законы войны. На войне необходимо преумножать свои победы и преуменьшать победы противника. То же самое в количестве. Это возможно? Возможно. Но если мы не контролируем порядка 450 км границы... Представьте, через эту дыру сколько людей может пройти. Может и 700 тысяч пройти. А 7,5 тыс. человек могут за сутки прийти и выйти.

Ранее вы говорили о том, что оружие на Донбасс поступает со смежной территории. Что это за территория, почему открыто не признать, что из России?

Сопредельная - это та, которая через нашу границу. Часть оружия, безусловно, поступает из России. Это не является тайной ни для кого, коммунисты об этом открыто заявляют, Жириновский, политологи. Кроме того, это легко устанавливается по маркировке оружия, по его виду. Для военных – это просто. Часть оружия была захвачена в боях с украинской армией. Украинская армия также захватывает часть оружия.

В освобожденном Славянске на территории горисполкома действует Центр по освобождению пленных «Патриот». Его руководитель Олег Котенко вместе со своим коллегой Николаем Золотаренко обвиняют вас в коммерциализации обмена пленных. Как отреагируете? Дыма без огня не бывает?

Дыма без огня не бывает – это вы напрасно. У нас как раз бывает. Чья-то обида… Есть такая байка: «Когда-то мудрец, спасающий людей, шел по улице и на него прохожие кричали, обзывали. Купец спрашивает его, чего ты ничего им не отвечаешь, тебя же обвиняют во всем? Он позвал купца к себе в дом, открыл сундук, нашел самый грязный дырявый халат, бросил, и говорит: одевайся. Тот не хочет. А мудрец ему: вот видишь, ты не хочешь на себя эту грязь примерять. Вот и я не хочу». Если я буду отвечать – значит, я буду примерять на себя эту грязь.

Я проанализировал ту статью в «Новой газете», в которой появились обвинения. Проанализируйте ее сами как профессиональные журналисты. Если убрать обвинения, то статья все-таки больше признает мои заслуги в том, что наш Центр обменял больше всех пленных, и в том, что мы независимы, и государство считает нас независимыми. А обвинения кто-то заказал, мы неуправляемы, поэтому неудобны.

Котенко и Золотаренко говорят, что у них есть контакты родителей солдат, которым якобы звонили от Рубана и предлагали помощь в освобождении пленных, но за огромные деньги.

Любой человек может позвонить и представиться помощником Рубана. Да, мы находили таких аферистов, сдавали их в Донецкой области... В районе Снежного зафиксирована активность такая, и в районе Херсона. Аферисты с украинской стороны звонят и «разводят». У нас много объявлений. Мы по телевидению говорили о том, что мы не берем денег с мам. Это раз. Мы не звоним мамам – это два. Нам бы пережить те звонки, которые нам поступают от мам, не хватало еще самим звонить. Мы договорились изначально с Днепропетровской обладминистрацией, с Игорем Коломойским и Геннадием Корбаном о том, что мы поступаем на их обеспечение. Мы пленных можем на вертолете перевозить, на самолете. Мы обеспечены бензином, хорошими бронированными машинами. И эта бронь спасала меня не однократно.

На каком автомобиле вы ездите?

На Lexus, джипе Филатова (Борис Филатов – народный депутат Украины из БПП, - «Главком»). Есть там и Mitsubishi L-200, это моя личная машина. Есть еще одна L-200. Два микроавтобуса Fiat нам подарил депутат Валерий Пацкан из БПП, один большой автобус MAN. Было дело, мы налетели на этом автобусе на противотанковый еж однажды. Чудом выжил, и наш экипаж, и 17 пленных. Хорошо, что мы тогда Руслану Лыжичко не взяли. Самолеты и вертолеты используем по надобности. Самолет может быть отправлен в любой населенный пункт мира, куда договорились доставить тяжелораненого. Вертолеты используются в зависимости от количества тяжелораненых. Но мы не только тяжелораненых, но и пленных перевозили на вертолетах. Из Киева и из Харькова мы перевозили на частном вертолете.

Чей вертолет?

А чей будет под рукой. Там (в Днепропетровске) такого понятия нет. Чей свободный вертолет есть, тот и дают. Может быть Корбана, если нет, значит другой. Вся Днепропетровская область работает на нужды фронта, на нужды обмена пленных.

То есть работу вашего Центра финансирует Коломойский?

Финансирование идет из Фонда обороны Украины. Это пожертвования из разных источников. Машины, которые там есть, не оформлены на нас, они остаются в собственности фонда. Предписание, которое у нас есть, позволяет нам ездить, плавать и летать на всем, что угодно. Нас не интересует, чья эта машина.

«Новая газета» написала о том, что у вас есть красный Porsche за 4 млн грн. Откуда такая машина?

Как я уже говорил, у меня L – 200. Тема Porsche возникла в этой статье, о которой вы говорите. Это вопросы к автору. Сейчас как раз готовим иск по этому поводу. Это вопрос к адвокатам. Мне некогда этим заниматься. Суд будет в Днепропетровске. Я ведь сейчас там работаю, я – советник губернатора Коломойского.

Сколько вообще ваш Центр освободил людей?

655 – это только наша организация. Совместно, по нашим следам, с нашей подачи – больше 1000.

Вы ранее говорили, что можно провести обмен пленными за день, но есть много «но». О чем идет речь?

Вы же видите, вопрос пленных выносят на большие политические разборки в Минске. Эти вопросы обсуждали четыре президента. Это инструмент, через который можно уже показывать удачную работу, успешные переговоры…

Об этом говорят (об обмене пленными), когда не могут договориться о других вещах: демаркации, об условиях признания, об отводе войск, перемирии, прекращении огня. Если ничего из вышеперечисленного не удается, тогда выходят и говорят: мы договорили об обмене пленными. Если бы они вышли и сказали: ми не о чем не договорились – наверное, мы бы перестали им платить зарплату нашим политикам. Да?

О вас очень немного информации в открытых источниках. Одни пишут, что вы агент спецслужб, другие о том, что вы – отставной летчик. Как бы вы себя охарактеризовали?

Я закончил Черниговское летное училище. Я закончил некоторые специальные учебные заведения. Получил тот статус, который у меня есть я уже на этой войне, у меня есть специальные звания. В то же время есть у нас девиз: «эта информация для внутреннего пользования». Мы живем по принципу разведки.

Что это за спецзвания?

Давайте на этом остановимся. Если есть секретный указ о присвоении званий, значит он секретный. Могу показать бумагу СБУ, которая подтверждает мой статус и звание (генерал-полковника).

В Интернете можно найти информацию о том, что в 1992 году вы были уволена из Минобороны РФ. То есть вы принимали присягу России?

Эта информация не соответствует действительности.

Также пишут, что вы человек Медведчука?

Это тоже не соответствует действительности. Я не видел Медведчука и не здоровался с ним.

Почему тогда вас связывают с этим человеком?

Изначально муссировалось, что я человек Коломойского… Из-за нашего сопровождения гуманитарного груза фонда Ахметова нас также обвиняли в том, что мы работаем на Ахметова. Кучма даже говорил Захарченко: мол, что ж ты так за него, он же днепропетровский! Нам некогда было реагировать (на обвинения). Было нужно или реагировать на нападки, либо ехать и забирать пленных.

То есть Александр Захарченко доволен вашим с ним сотрудничеством?

Когда стоял вопрос о формировании комиссии Минской контактной группы, Захарченко предложил меня в качестве представителя. Они даже с Кучмой по этому поводу поругались. Вот тогда Кучма отреагировал, что он, мол, днепропетровский! Кучма хотел своего человека какого-то поставить. Рассказываю вам со слов Захарченко.

Сколько украинских военных находятся в плену в России?

До 100 человек в данный момент.

Вы контактируете с Порошенко?

Выйти на него да, смогу сейчас (если будет нужно).

Он у вас лично интересуется обменом пленными?

Нет. Через администрацию, через СБУ (интересуются), либо через Днепропетровскую ОГА.

В каких отношениях вы с Игорем Коломойским, часто ли общаетесь?

Я его видел один или два раза. У меня нет с ним приятельских отношений. Я дипломатично держу расстояние. Все вопросы, которые у меня возникают по обеспечению решает Корбан. Он сейчас вообще все решает, с ним я вижусь каждый день, разговариваю по нескольку раз, летаем в одном самолете.